Страница 76 из 92
— Николай Егорыч, вы на озеро?.. Возьмите меня прокатиться, я вам не помешаю…
«Не хватало… — подумал Першин. — Народ увидит — пища для рассуждений…»
— А кто за тебя бочку будет выпаривать?
— Я воды натаскала, мать сама будет выпаривать. — Она обернулась к своему двору и крикнула: — Мам! Я прокачусь до озера?
Ответа не последовало, но через долго минуты брякнула щеколда и сама Полина, Ольгина мать, вышла из калитки.
— Прокатись, а чего! — сказала она, певуче растягивая слова и загадочно усмехаясь. — Гляди, соседушка, не убей мою красавицу!
Из калитки выскочили две Ольгиных сестры, Нина и Вера, тринадцати и одиннадцати лет, и пятилетний долгожданный мужик Миша. С воплями «И я! И я!» они устремились к мотоциклу.
— Да что я, кататься еду! — окончательно взвинтился Першин, но тут же и устыдился, прибавил виновато: — Дождь вон какой пошел: завязнем где-нибудь…
— А ну, марш домой! — привычно скомандовала Полина выбежавшим ребятишкам. И те остановились послушно, хотя возвращаться не торопились. — А вы поезжайте, ничего — вдвоем проедете.
«В полковника, значит, не верят… — подумал Першин с усмешкой. — Ну, погодите, я вам устрою: будет у вас родня в начальниках». От этих мыслей как-то сразу стало легко и даже почти весело. Одним толчком он завел послушный мотор, прогнал его на повышенных оборотах и, усаживаясь, сказал, чтобы слышала только Оля:
— Учти, я из пистолета никогда не стрелял, так что с полковником на дуэль не выйду.
Оля беспечно захохотала и чуть не слетела на землю, когда Першин не очень плавно тронул с места. Тут и Полина звонко расхохоталась им вслед. А Першин почему-то вспомнил, как первоклассником ему выпало вручать Полине цветы на последнем звонке: всех выпускников заранее распределили, и он шел прямо на Полину, держа перед собой обеими руками большой букет, а Полина ждала и весело смеялась, а когда взяла цветы, вдруг присела и поцеловала Першина в нос, как котенка. Это было в конце мая, а в декабре того же года она вышла замуж за Илью Починкина, ровно год отгулявшего после армии. Большинство Полининой родни происходило из украинцев, и невеста была в венке с лентами до пояса. Молодые ездили по селу в легкой кошевке, запряженной парой лучших колхозных лошадей, и персонально приглашали многочисленную с обеих сторон родню. Свадьба была щедрая, шумная, звенела украинскими и русскими песнями, но жизнь у молодых заладилась не сразу. Илья был горяч, а Полина горда и строптива, и за это ей часто попадало. Но на их горячей любви это никак не отражалось, даже наоборот — Полина после ходила веселая, пела песни и говорила во всеуслышание: «Меня как Илюшенька неделю не побьет, я прям вся болею».
Дорога изрядно обветрела и хорошо держала, особенно, где повыше, но в низинах стояла вода. Першин с двенадцати лет управлял мотоциклом, и поэтому ловко, почти бессознательно огибал такие места по обочине да по косогорам, так что коляска иной раз отрывалась от земли, и казалось: вот-вот они перевернутся. Оля эти виражи переносила терпеливо, даже не ойкала, а Першину хотелось нарочно протрясти ее как следует, чтоб не просилась больше.
Он знал одно место на озере и дорогу к нему по невысокому лозняку. За лозняком была небольшая часть чистого высокого берега, укрытая со всех сторон кустами талины, черемухи, мелкого осинника, а на самом склоне, посреди узкого прохода к воде, росла большая ветвистая береза — хороший ориентир для знающих место, а также укрытие от небольшого дождя и необходимая тень для мотоцикла в жаркий солнечный день.
Пока Першин накачивал лодку, Оля стояла у самой воды, смотрела на зеркальную гладь озера и привычно обмахивалась березовой веточкой, сгоняя липнувших к ней комаров. Потом она сняла босоножки и зашла неглубоко в воду.
— Вода какая теплая… а я купальник не взяла, дура! В платье, что ли, выкупаться?
— Выкупайся, — хмуро пробурчал Першин, — а потом поедешь в мокром — и просифонит.
— А как охота искупаться… — повторила Оля мечтательно.
На это Першин уже ничего не ответил. Накачав лодку, шлепнул ее на воду у самого берега, потом принес весла и отчалил. Сначала нашел свои тычки в камышах неподалеку, уложил их вдоль бортов, прихватил бечевкой, чтоб не скатывались, и одним веслом, не спеша, повел лодку вдоль берега, высматривая подходящее место.
Только воткнул тычку и привязал к ней конец бечевы, как сзади донесся неровный от придыхания, но чистый и звонкий знакомый голос. Это Оля, оказывается, уже далеко от берега, плыла на спине и немного дурашливо пела:
— Не утерпела! — сказал громко и недовольно Першин.
Оля в ответ весело прокричала:
— А я голая!
«Дура! — решил про себя Першин. — Кричи громче, может, еще кто услышит. Ни ветерка, и воздух такой, что за три километра все слыхать…» Он понимал: Оля ведет игру, суть которой вытекала из хорошо усвоенной мысли, что я-де красавица, и что бы я ни сделала — мне все простится. И в сущности, так оно и было со всеми, но Першин, видно, привык к ее красоте, и каких-то особых эмоции она у него не вызывала.
Когда он подплыл к берегу, Оля, уже одетая, стояла под березой и тщательно отжимала волосы, потом распушила их посильнее, чтобы скорее просохли.
— Все, поехали? — спросила она с сожалением.
Першин сошел на берег, постоял, подумал. Солнце уже уплыло за горизонт, но небо расчистилось, было ясное, высокое и обещало тихий и долгий вечер, когда рыба не лежит на дне, а играет и шустрит до поздней ночи, и если подождать часок, то можно будет «уловить» кое-что к завтраку.
Оля пошла искать смородину, хотя она, наверное, поосыпалась, а Першин выломал веточку отгонять комаров и сел на берегу. Смотрел на воду, на далекий, словно вставший из воды лес на том берегу, над которым невысоко в небе, будто соревнуясь, кружили и выделывали разные фигуры чайки. На земле, в воздухе и в воде все жило и двигалось: даже глупая рыба выпрыгивала на поверхность в погоне за какой-нибудь надводной тварью… А Ваня Прохоров недвижно лежит, навсегда зарытый в землю. Как это все нелепо, страшно и непонятно! Вот так жить, работать, переживать из-за всякой ерунды — и на тебе! Исчез!.. Материя первична, а сознание вторично — это не трудно усвоить и сдать на очередном экзамене. Но как осознать и привыкнуть к вопиющей нелепости очевидного факта — все элементы, составляющие твою материальную часть, останутся в природе, а твое сознание исчезнет навсегда. И чем сильнее развито твое сознание, тем осознаннее и весь ужас грядущего небытия, его неизбежность. И чем же тогда жить? Жрать в три пуза? Хватать удовольствия слева и справа? Возвыситься над ближним и тем тешить себя. Но ведь не утешишь, до конца-то все равно не насытишь, потому что все относительно. Все, выходит, ничтожно перед вечностью?! А так называемые «вечные ценности» — добро, справедливость, красота? Вот Оля — красивая девушка. Кажется очевидным. Но всегда и у всех ли народов она считалась бы красивой?.. А добро?! У большинства религий убить иноверца считалось добром. Так же со справедливостью… Выходит, и «вечные ценности» весьма относительны. Что же тогда остается истинно вечным? «Познание истины», — говорят еще философы. Но какой истины? Истины чего?.. Слишком общо и отвлеченно, и софистикой отдает… Есть и такое: «стремление к высшей справедливости». Стремление! Это, конечно, можно подтвердить фактами из истории, ведь не из-за одного только куска хлеба люди становились еретиками, бунтовщиками, революционерами и шли на смерть?! В конце концов если бы дело было в куске хлеба для себя и для своей семьи, его можно бы украсть или отнять на большой дороге с меньшим риском для жизни. Нет, они хотели справедливости для себя и для других, а остальное, считали, приложится… Значит, надо подчинить свою жизнь этому высшему стремлению, и все станет на место?