Страница 51 из 52
Пышность мечети Ахмеда, однако, не чрезмерна, ажурно-тонкие минареты перекликаются с башенками на углах основного здания, похожими на маковки русских церквей. Одной стороной мечеть выходит на площадь Атмейдан, или Мясную. Некогда здесь стояли котлы, в них варили плов для янычар — султанской гвардии.
Подслеповатые дома площади взирают на блистательный букет минаретов Голубой мечети робко и как будто со страхом. Так по крайней мере кажется приезжему, когда он вызывает в памяти читанное: кровь, пролитую во имя богов властолюбия и жадности, стоны невольничьего рынка, духоту фанатизма и грубой, награбленной роскоши.
В залах старого дворца султанов — Топ-Капы — искрящиеся горы сокровищ. И хотя рубины, аметисты, топазы на золотых рукоятках сабель, на седлах, на шлемах подлинные, — все это кажется дешевым, театральным реквизитом, такой потерей вкуса и меры страдали деспоты Оттоманской Порты.
Дворец Топ-Капы — в сущности городок. В отдельном здании размещался гарем, тут две сотни комнат, двадцать обширных залов, десятки бассейнов. Султан Ибрагим провел здесь, среди одалисок, почти все свои дни. Он оставил двести детей.
— Единственное, что он сделал для Турции, — с усмешкой говорят стамбульцы.
Вот уже четыре десятилетия, как гарем заполнен многоязычными полчищами туристов. Давно умер последний султанский евнух, автор мемуаров, которые поныне дают доход книжным дельцам. Чередование самодержцев оборвано народом, победные знамена Ататюрка возвестили обновление Турции, торжество прав человека.
Однако этот вешний поток заглох, остановился. Ловкие демагоги и стяжатели, взявшие лозунги демократии для прикрытия, надолго пустили его в узкие, темные каналы. Вот почему в Стамбуле, на его расхлябанных, ухабистых, неметеных улицах, приезжего преследует странное ощущение.
Да точно ли умерла султанская Турция? Вот-вот загрохочет по мостовой кортеж монарха, сопровождаемый янычарами… Видение навязчиво, я стараюсь отделаться от него.
Может быть, всему виной покой Топ-Капы, расшитые самоцветами одежды и парадная сбруя, сияющая под стеклом?
Флаги на фасадах, воинский патруль напоминают о вчерашних событиях, потрясших страну. Вот бы побеседовать с теми дорожными рабочими, которые закусывают на обочине каштанами и хлебом! Но это невозможно.
Бульвар Ататюрка — тощая зелень, два ряда ветхих зданий — сутуло ныряет под горделивую арку византийского виадука. Еще минут десять хода — и мы за стеной Стамбула. Тут чирикают птицы, весело зеленеет трава, белеют ромашки. Город кончился, за свою долгую жизнь он так и не нашел в себе сил перейти рубежи, проведенные еще византийцами.
«Истанбул», — написано на дорожном указателе, у древних ворот, сложенных из многопудовых глыб.
Огибая город, мы едем к Босфору, затем по набережной, а слева тянется, зияя проломами и воронками, византийская стена — работа гигантов. Она так толста, что многие стамбульцы проделали в ней пещеры и поселились в них. Там и тут чернеют окошки врезанных в стену жилищ.
Мы у причала. Программа экскурсии исчерпана.
…Теплоход рассекает свинцовую воду Босфора. На холмистых зеленых берегах — селения, спадающие уступами, нарядные виллы посольств, турецкой чиновной и денежной знати. Кирпичные гаражи, похожие на форты, холеные сады, золотые прожилки дорожек, бегущих к узорчатым беседкам, купальни, яхты.
На вершину холма змейкой вползла старинная стена, прищурилась амбразурами круглая, зубчатая башня, Босфор сузился, вот-вот сомкнутся две части света, разорванные здесь силами земли. Но нет, берега расходятся опять. За мысом вековые деревья парка, теннисный корт, опрятное здание пансиона. В его широких окнах гаснет киноварь заката.
Наконец, берега Босфора, черные в надвинувшихся сумерках, поплыли в стороны, а впереди раскинулась необъятная даль Черного моря.
Последние мили пути.
Сегодня на карте с маршрутом у входа в музыкальный салон нет обычного бюллетеня. Но мы, морские волки, определяем на глаз: ветер четыре балла, волнение— три. Волны мягко шлепают о борт, поздравляя нас с возвращением домой. Ленточкой финиша протянулся на горизонте берег Родины.
Навстречу озабоченно спешит катер. На нем наши паспорта, деньги в обмен на судовые боны, наши билеты, заказанные еще в далеком Индийском океане, по радио.
Пограничники, сотрудники Одесской таможни… Завидев их, никуда не уезжавших, мы ощущаем близость дома как-то осязаемо остро. А они, верно, завидуют, разглядывая туристов, покрытых загаром тропиков, наши чемоданы в экзотическом уборе наклеек, наши авоськи с кокосовыми орехами. Во всяком случае, мне хочется, чтобы завидовали.
Мы спускаемся на берег, замечательно прочный берег, удивительно свой. У тележек с мороженым, как гордые изваяния, в белых халатах стоят продавщицы. Они не зазывают нас ни голосом, ни улыбками, ни звоном колокольчика. Мы идем, улыбаясь красавице Одессе, идем с жадным, мучительным ожиданием расспросов.
Мы немного не те самые люди, которые без малого два месяца назад съехались, слетелись на посадку во Владивосток со всех концов Отечества.
Мы стали богаче: мы встретили множество друзей и отныне будем всегда чувствовать их взгляды из далеких стран, которые теперь и понятнее и ближе.
ИЛЛЮСТРАЦИИ