Страница 22 из 27
К машине я подходила гордая от похвалы и только жалела, что Ольгу Дмитриевну не слышал Александр Васильевич.
— Граждане, — сказал шофер, — имейте совесть.
Мы уже сели в машину, когда мама сказала тете Зите:
— Кирка-то как профессионал: так обработала шею овце — залюбуешься. Смотришь, может, врачом станет или медсестрой. Депутат ее даже похвалила. Я в Ленинграде и не подозревала за Кирой таких способностей.
— Зато меня из-за вас она не похвалила, — сказал недовольный шофер. — Я в детстве и врачом хотел быть, и наездником, даже поваром, а стал шофером.
— Нет, — вздохнула мама. — Кира никогда, к сожалению, не изъявляла желания быть кем-нибудь.
Я ничего не сказала, но действительно впервые захотела кем-то быть — ветеринарным врачом!
Наш поселок был обнесен жердями. Чтобы въехать на машине, жерди нужно было снять со столбов. С виду жерди были толстые, длинные и, наверное, очень тяжелые. Шофер остановился, не въезжая в поселок, и сказал:
— Все! Приехали.
— Довезите, пожалуйста, до места, мы заплатим, — попросила тетя Зита.
— Я не такси. А что спешу очень, сами знаете, и не жравши с утра. Второй дом ваш. Хозяйку Татьяна Фадеевна звать, ее очередь приезжих держать.
Шофер отогнул сзади «газика» брезент и стал выносить наши пожитки на край дороги.
— Пожалуйста, — стала просить мама. — Мне одной придется все нести, а расстояние до дома порядочное.
— Не могу! — ответил шофер. — У меня на это полчаса уйдет, как раз до врача за это время доеду.
И он взялся за гремящий внутри деревяшками загадочный рюкзак.
— Да на машине две минуты займет, не больше! — просила мама.
Шофер уже опустил брезент и застегивал ремешки, но ответил:
— Жерди снять. Въехать. Жерди поставить на место. Отъехать. Сгрузить. Вернуться. Жерди снять. Выехать. Жерди поставить на место.
— А не проще: снять, въехать и, уже выехав, закрыть? — шутливым, скорее заискивающим голосом предложила тетя Зита.
— Нет, — ответил шофер, садясь в машину. — Вон бандиты ждут только, как бы из поселка смыться. Будто в бинокль глядят.
Далеко от нас, по ту сторону изгороди, пасся небольшой табунок рыжих лошадей и все, как один, подняв головы, смотрели в нашу сторону.
Шофер отъехал назад, развернулся, но мама бросилась к машине, крича:
— Эй, Коля! А как нам завтра на работу ехать? На чем?
— Со всеми. Как все, так и вы.
И, не кивнув нам даже на прощание, уехал.
— Мы стричь будем? — спросила я.
— Я предложила свои и Зитины услуги в стрижке Александру Васильевичу. Покажут. Что мы, без рук? Мне до сентября делать нечего. А ты…
— Кто тебя за язык тянул? Хоть бы меня спросила, — рассердилась тетя Зита.
— Давайте помолчим, — сказала мама.
Мы смотрели на поселок, облокотившись на жердь. Светло-желтая дорога, по бокам нежно-зеленая травка, и много-много белых бабочек. Где тонкой полоской, где лужками трава, будто рамкой, украшала дорогу. По правую сторону, вдоль дороги, стояли дома, обнесенные изгородями. Не видно ни одного человека, только далеко, в конце поселка, строили высокое деревянное здание и по розовой крыше два человека несли розовую доску из лиственницы.
Если бы не новые розовые строения, поселок был бы совсем мрачным.
— Нравится? — спросила у меня мама, нарушив молчание.
— Не знаю. Как видно здесь далеко! Только поселки здесь все неуютные какие-то.
— Горный воздух самый чистый, поэтому видно хорошо, — сказала тетя Зита.
— Кира, а ты мне идею подала. Я все мучилась: как, думало, с ребятами сойдусь, не зная никого? А первый урок так и начну: попрошу всех в классе у своего дома посадить дерево. Деревьев нет, поэтому поселок кажется мрачным.
Действительно, в поселке не было ни одного деревца. Я уже не говорю про большие деревья — березу или тополь, а даже не было просто яблонь, что обычно растут у нас на каждом приусадебном участке.
— Мам, и яблонь нет. Странно.
— Я знала, что яблок не будет, — успокоила тетя Зита. — Взяла целый мешок сушеных.
Но мама объяснила:
— Обычные яблони здесь не растут. Зимой мерзнут. Я читала. Но это не проблема. Здесь приживаются яблони со стелющимися по земле ветками. При школе посадим, а потом по дворам раздадим. Будут и яблони. Ой, девочки, а мне здесь нравится. Только бы дом наш скорее освободился, неудобно у чужих жить.
Мама подтащила мешок, не разрешив мне помочь, к изгороди, неловко перелезла через жерди. А мы с тетей Зитой подали ей мешок. Мне было очень жаль маму, и я сердилась на тетю Зиту не за то, что она не может помочь, а за то, что едет всего на месяц и взяла столько барахла.
— Может, перенесем вдвоем поближе? — попросила я тетю Зиту.
— Давай! Сейчас пару жердей скинем, чтобы хоть через них не поднимать.
Мы еле-еле сняли две верхние жердины, помогли надеть вернувшейся маме рюкзак.
— А дома нет никого. Я у калитки складываю. Напротив дома речушка тихая. Отсюда не видно, — сказала, уходя, мама.
Мы быстро вдвоем перенесли вещи за изгородь и хотели положить назад жерди, но лошади уже подходили к нам. Мы даже не заметили, как они подошли, не вплотную, но близко.
— Ты не пускай, а я попробую жердь положить.
— Кыш отсюда! — крикнула я передней лошади.
Она послушно повернулась, будто уходит, подбросила вверх зад и лягнула воздух. Потом посмотрела на меня через спину, мол: ну как? Что скажешь еще?
Я люблю животных, особенно лошадей, но эта была очень наглой. Я не знала, что делать: тете Зите было не поднять одной жердь. У нее даже губы посинели.
— Давайте отгонять пока. Может, руки раскинем? — предложила я. — Мама поможет сейчас тоже.
Одна лошадь подошла к вещам, сразу впилась зубами в один из мешков и, придерживая его копытом, как собака лапой, порвала, видимо, непрочную ткань и стала есть сушеные яблоки.
Тетя Зита стянула с головы берет, стала шлепать по наклоненной к мешку шее. Та лошадь, что лягалась, теперь, прижав уши, стояла между мной и тетей Зитой. Наверное, ждала, кто ее первой тронет, чтобы на нас наброситься. Вдруг заржав, легко перепрыгнула низкую загородку и, проскакав совсем немного, остановилась, стала громко ржать, высоко подняв голову. Тогда лошади одна за другой стали прыгать через загородку, нисколько не боясь меня. Эта тоже бросила есть высыпанные на траву яблоки и перепрыгнула. Из семи рыжих лошадей оставалась только одна, наверное, самая пугливая: она ржала, но, подбежав к нам, сразу пугалась и отбегала. Когда сзади нее появилась мама, лошадь так решительно поскакала в нашу сторону, что мы отскочили, уступив ей дорогу. Та наглая лошадь обежала табунок, словно посчитала, все ли на месте, и, поскакав от поселка, повела табунок за собой. Сначала топот их копыт звучал нескладно, вразнобой, но скоро слился в один ритм, будто скакал один гигантский конь.
Мы положили жерди на место. Молча собрали в кучу разбросанные по траве яблоки, сели возле них и стали есть.
— После лошадей есть не противно, — сказала тетя Зита, — они самые чистоплотные. Вот если бы свинья покушала, тогда бы…
А мы и не брезговали, жевали и жевали сухие яблоки.
— Как нехорошо вышло, — сказала мама. — Не успели въехать, а уже… Нехорошо.
— А что нам будет? — спросила я.
— Может, обойдется? — неуверенно сказала тетя Зита. — Погуляют, наедятся и придут как миленькие домой. В конце концов, кто знает, что мы выпустили?
Я подумала, что не нарочно же мы. Что мы, виноваты, раз лошади такие нахальные: их не пускаешь, а они совсем с людьми не считаются? И еще подумала: выходит, прав оказался Александр Васильевич, когда не хотел замечать нас, а потом намекнул, что от гостей вред один. Я представила, будто живу здесь уже давно. Крыш не видно из-за деревьев. Многие из них посажены мной. «Вы знаете, — говорит мне Александр Васильевич, — с тех пор как вы работаете здесь ветеринаром, у нас не заболело ни одной коровы, и трава теперь не пропадает вдоль дорог. Как хорошо вы подсказали, где надо пасти телят». Но сейчас, когда мы выпустили лошадей, мне меньше всего хотелось встретиться с Александром Васильевичем. Не знаю, сказал бы он что-нибудь маме и тете Зите, но меня он просто бы не заметил. Какой может быть с куклы спрос: захотели — привезли, захотят — увезут… Если бы Толя выпустил лошадей, его бы ругали, как взрослого. Его уважают…