Страница 52 из 85
Находясь в стане врагов, не знаешь, где и какая опасность тебя подстерегает. Самое же тяжелое чувство испытываешь тогда, когда создается реальная угроза гибели от своих, от красноармейцев. А такая опасность подстерегала меня не один раз. Расскажу об одном случае.
В селе шел митинг. Крестьяне и антоновцы слушали разглагольствования «члена ЦК». Вдруг прозвучал удар церковного колокола — знак тревоги. Участников сходки будто ветром сдуло. Командир антоновцев, сопровождавший меня, крикнул! «Красные!» — и увлек меня за собой. За нами побежала и охрана. Где-то совсем близко слышался нарастающий конский топот.
Мы огородами пробрались в противоположный конец села и вбежали в убогую хатенку. Бросились к печке. Один из бандитов стал на колени и начал выгребать из-под печи мусор. В образовавшееся отверстие полез руководитель бандитов, следом за ним я и другие сопровождавшие меня антоновцы. Под печью оказался глубоко вырытый в земле тайник, в котором мы и разместились. Последний из телохранителей завалил за собой дыру хламом.
Долгое время мы сидели в полной темноте, молча, вдыхая запах плесени и мышей. Только однажды, сблизив головы, антоновцы шепотом договорились, чтобы живыми не сдаваться. Слыншо было, как наверху стучали сапоги красноармейцев. «Туточки воны, идесь у сэли… Конэй побросалы да поховалыся, — донесся до нас басовитый украинский говор, — шукаты треба».
Красные обыскали в деревне все дома. Особенно старательно искали у кулаков. Им было невдомек, что тайник антоновцев находился в избушке самой бедной крестьянки. Хозяйка дома, конечно, молчала. Она хорошо знала, какая страшная кара ждет любого, кого антоновцы обвинят в предательстве.
Когда я сидел вместе с антоновцами в этой дыре, я с обидой думал, что если нас обнаружат, то свои же застрелят и меня.
При моем передвижении по территории антоновцев был случай, когда со мной не оказалось сопровождавшего меня Ишина. Он должен был остановиться по какому-то делу, и дальше я поехал только с телохранителями. Эта поездка чуть было не кончилась гибелью.
Как только мы въехали в село, нас окружили вооруженные вилами и охотничьими ружьями крестьяне. Стащив с лошадей, они повели нас к оврагу для расстрела. Мы упирались, стараясь перекричать эту гомонящую толпу. Я говорил им, что я — «член ЦК», но они ничего не хотели слушать. Уже у самого оврага толпу остановил случайно оказавшийся здесь антоновский командир, который знал меня в лицо. Матюкаясь и размахивая плетью, он освободил нас и проводил до села.
Оказалось, в каждой мятежной деревне существовали так называемые отряды самообороны. Этим отрядам Антонов дал строгие указания: не впускать в село чужих людей, небольшие отряды красных разоружать, бойцов истреблять, о больших соединениях немедленно сообщать в штаб.
Меня и моих телохранителей приняли за разъезд красных и намеревались расправиться с нами.
С каждой новой поездкой передо мной все больше вырисовывалась общая картина антоновского мятежа. Он представился туго смотанным, перепутанным клубком, где сплелись и эсеровщина — вдохновительница и организатор восстания, и недовольство крестьян продразверсткой, усугубленное опять-таки эсеровской пропагандой, что «продразверстка будет вечно», что «землю вам дали, а хлеб с нее будут забирать большевики», и жесточайший террор.
Из уст самих антоновцев мне приходилось слышать рассказы о демобилизованных красноармейцах, вернувшихся в села после войны с белополяками. Им немедленно предлагали вступить в «партизанскую армию». Тех, кто отказывался, безжалостно рубили, остальные под страхом смерти шли служить к Антонову. Показывали пепелища — все, что осталось от изб людей, сочувствовавших Советской власти.
Всюду, куда бы я ни приезжал, видел одно и то же: кровь, слезы, гарь, разруху крестьянского хозяйства, тысячи обманутых, втянутых в антоновскую авантюру людей. И у меня все больше кипела ненависть к главарям мятежа, усиливалось желание как можно быстрее вывезти их в Москву и тем обезглавить антоновщину. Для выполнения этой основной задачи я старался использовать любую возможность.
Главари мятежа все время жаловались мне на то, что испытывают острую нужду в оружии. Я воспользовался этим и дал указание отобрать самых надежных боевиков для поездки за оружием: 20 человек — в Тулу, 20 человек — в Воронеж. Выделили наиболее отъявленных головорезов. Группы эти поехали в разное время. Тузинкевич встречал их и сопровождал в Тамбов. Оттуда одна группа в сопровождении чекистов отправилась в Тулу через Москву, где и была арестована. Другая в сопровождении Тузинкевича направилась в Воронеж, где также была арестована.
Собранные мной разведывательные сведения о дислокации частей армии Антонова, ее вооружении и моральном состоянии, об антоновских агентах в тамбовских советских учреждениях я немедленно через Тузинкевича передавал в Тамбов.
Однако основная задача — вывоз Антонова из расположения его отрядов — по независящим от меня обстоятельствам оказалась невыполнимой. О создавшейся обстановке мне нужно было лично доложить руководству ВЧК и получить указания, что делать дальше. С этой целью в первой половине июня я на два дня выезжал в Тамбов. Свою поездку я объяснил антоновцам необходимостью получить «указания ЦК» путем телефонных переговоров на условном языке.
На мой запрос из ВЧК ответили: директива прежняя, надо принимать все меры для встречи с Антоновым и вывоза его в Москву.
— А что же делать, если мне так и не удастся отыскать Антонова и встретиться с ним? — спросил я.
— В таком случае надо постараться вывезти в Москву самых главных подручных Антонова.
Мне было дано право принять для этого все меры, какие я найду нужными.
Еще мне было сказано, чтобы, уезжая обратно к антоновцам, я долго у них не задерживался по следующим причинам.
Посланные мною в Москву Федоров и Донской больше в Тамбов не возвратятся. Они арестованы в Москве. Не возвратятся также арестованные сорок боевиков-антоновцев, посланные для «получения оружия». Это может вызвать подозрения (ведь посылал-то их я). Поэтому мне нужно спешить с возвращением.
Вторая, и самая главная причина, по которой я должен был спешить, заключалась в том, что к концу июня — началу июля 1921 года командованием Красной Армии был приурочен полный военный разгром антоновщины. Все чекистские действия необходимо было закончить к этому времени. Чекистская операция должна была дать для командования Красной Армии сведения о дислокации и вооружении бандитских формирований.
По возвращении к антоновцам моя деятельность стала еще более активной. Ссылаясь на директивы центра, я дал указание о созыве губернского съезда «Союза трудового крестьянства» и командного состава антоновцев, с тем чтобы избрать нужных мне делегатов для направления в Москву на «всероссийский съезд повстанческих армий и отрядов». В то же время я продолжал выяснять возможность встречи с Антоновым. Положение, однако, нисколько не изменилось: о главаре мятежников ничего слышно не было.
Созвать губернский съезд оказалось делом нелегким. Части Красной Армии все туже и туже стягивали огненное кольцо, то и дело приходили сообщения о боях банд с красноармейскими отрядами.
Во все концы территории, занятой антоновцами, полетели верховые гонцы с извещениями о предстоящем съезде и о посылке делегатов на него.
Съезд созвали в последних числах июня, состоялся он на опушке леса близ села Хитрова.
На съезд собрались политические руководители антоновцев и представители командного состава. Самого Антонова на съезде не было. Как мне говорили, он все еще не выздоровел.
За шатким столом, вынесенным из избы лесника, расположился президиум: я, Егор Ишин, Иван Матюхин, заместитель начальника «Главоперштаба» (начальником считался сам Антонов) Павел Эктов. Секретарем съезда был адъютант Матюхина, бывший учитель Муравьев (не знавший, что он мой однофамилец: антоновцы знали меня под фамилией Петрович). На лужайке в разных позах расположились вооруженные участники съезда.