Страница 30 из 85
Некоторые из подробностей, которые он сообщил, очень пригодились впоследствии.
— Учтите, товарищи, — предупреждал он. — Когда будете брать анархистов, не командуйте «Руки вверх!».
Оказалось, что местные анархисты-боевики договорились считать эти слова командой для начала стрельбы и стреляют из любого положения в подавшего эту команду.
Придумали взамен другую команду — «Не шевелись!». Казалось бы, мелкая деталь, сообщенная нам Ивановым, позволила сохранить жизнь товарищам.
В Харькове операция по ликвидации анархо-бандитского подполья прошла успешно. В процессе этой операции мы приобрели очень ценного помощника в борьбе с анархистской контрреволюцией. Им был Яков Кобозев, уроженец Киева, из рабочих, бывший анархист. Он прекрасно знал все повадки и ухищрения анархиствующих бандитов и благодаря этому отлично справлялся со всеми заданиями, которые поручала ему группа. Это был человек необыкновенной храбрости. Смертельная опасность, месть бывших единомышленников, подстерегала его в каждой квартире, за углом дома, на улице. Но он словно играл с ней в прятки. Яков Кобозев героически погиб в одной из схваток с махновцами на Екатеринославщине.
На Украине для нашей особой группы ВЧК оказалось столько дел, что наша командировка изрядно затянулась, а Ф. Я. Мартынов был даже оставлен на постоянной работе в Одесской губчека. Его большой опыт чекистской работы, его способности очень пригодились на таком остром участке, каким была в то время Одесса.
На Украине мы, члены особой группы, и наши помощники под видом анархистов проникали во вражеские гнезда, в тайные сборища анархистов и узнавали их святая святых. Никому из главарей анархо-бандитских подполий не приходило в голову, что они имеют дело с чекистами и их помощниками.
Были раскрыты и ликвидированы анархистские подпольные организации в Харькове, Киеве, Одессе и других городах.
Е. Бочкарева
ЗАГОВОРЩИКИ В РЯСАХ
Плывет над Самарой перезвон церковных колоколов. Вереницей тянутся богомолки в тихую обитель женского монастыря, расположенного около Жигулевского пивзавода, а богомольцы — в собор, пристроившийся рядом с женским монастырем.
Буднично. Серо. И так изо дня в день. Скучно в Самаре для тех, кто ищет успокоение в молитвах. Свежий, бодрящий ветер революции, пронесшийся над Россией, обошел их стороной. А рядом с ними бьет ключом новая жизнь, и большинство самарцев горой встали за эту, пока еще такую таинственную и вместе с тем многообещающую жизнь.
Весело работалось мне в горкоме партии, хотя должность была самая будничная — буфетчица. А весело потому, что окружали меня заботливые, жизнерадостные люди. Шутки и смех были их постоянными спутниками. Так бы и работала всю жизнь рядом с полюбившимися товарищами!
1918 год для меня, простой девчонки, был особенно памятен. В начале года я стала членом партии большевиков.
Весной, когда на улицах еще лежал снег, вызвал меня секретарь горкома партии Георгий Курулов.
— Проходи, Катюша, — вставая навстречу, проговорил он. — Садись, чувствуй себя как дома. Хочу с тобой поговорить. Хотим тебя послать работать в губчека. Девушка ты серьезная. Нам кажется, что наше доверие ты вполне оправдаешь.
— Боюсь только одного, — немного подумав, ответила я, — как бы не осрамиться. Ведь я девушка. А чекистами должны быть мужчины, сильные, смелые. Но если в горкоме считают, что моя кандидатура подходит для работы в губчека, я согласна.
Георгий Курулов кивнул головой в знак одобрения моего решения и стал писать направление в ЧК. Поставив подпись и прихлопнув круглой печатью возле размашистой подписи, он вручил мне бумагу.
— Иди к председателю ЧК Василию Беляеву. Как и что тебе делать, он разъяснит сам. Желаю тебе, Катюша, больших успехов на новом поприще!
Так я стала чекистом. Напряженный, полный опасности ритм работы в ЧК захватил меня. Работники, в большинстве своем такие же молодые, как и я, казались отчаянными до дерзости. Мне очень хотелось походить на них. Хотелось получить такое задание, где можно было бы показать, что я тоже не трусливого десятка. Но приходилось заниматься самым безобидным делом — ловить беспризорных мальчишек и девчонок и лишь изредка принимать участие в аресте контрреволюционеров, где для обыска требовалось присутствие женщины.
Но вот однажды, в конце апреля, меня вызвал председатель губчека Василий Беляев.
— Катя! Умеешь молиться?
Честно говоря, этот вопрос меня смутил. Но делать было нечего, и я сказала: «Умею».
— Вот и хорошо, — обрадовался он. — Это то, что нам нужно…
На следующий день, натянув на себя все черное, я пошла в монастырь. Влившись в поток богомолок, вместе с ними вошла в мрачное здание. У входа купила свечу, поставила ее какому-то святому и начала молиться. Крещу лоб, а самой хочется смеяться, глядя на монахинь.
Так продолжалось несколько дней. Каждый из них был похож на другой как две капли воды: деньги за свечу, моление, кислые лица «товарок».
Через три недели моего «монашества» меня своим вниманием почтила одна монахиня. Судя по всему, она пользовалась среди посетителей обители большой властью и авторитетом. Опустившись рядом со мной на колени, она сначала молилась, а потом попросила остаться после службы.
Что сулило мне это знакомство?
Когда все разошлись, она, перебирая тонкими пальцами четки, спросила:
— Откуда ты, милая? Чья ты? Что-то раньше я не видела тебя?
— Раньше у меня не было надобности вымаливать у господа бога милости, — ответила я как можно спокойнее. — Теперь, когда власти арестовали моих братьев, мне хочется, чтобы бог услышал молитвы и ниспослал всепрощение моим родным…
— А за что их арестовали?
— Если б я знала! Говорят, контрреволюционеры они. Но какие же они контрреволюционеры, если нашу матушку и то боялись обидеть даже словом! — скорбно промолвила я.
— Бог все видит. Все слышит, — торжественно сказала монахиня. — И твои молитвы не останутся без ответа. Придет день, и будут твои братья снова на свободе, а вместе с ними вырвутся из темниц и все остальные, кто страдает сегодня за православную веру.
С этого разговора монахиня стала ко мне благоволить. При встречах приветливо кивала головой, давала читать священные книги.
Так я стала своим человеком среди святош. Но однажды меня чуть не провалила комиссар продовольственного отдела Петрова. Что ей было нужно в монастыре и как ей удалось узнать меня среди одноликой черной массы — осталось тайной. Но она узнала меня и, глядя в глаза, проговорила: «Что это ты, милая, в религию ударилась? Интересно!»
Я так и обомлела. А вдруг ее слова услышали другие? Закрыв лицо руками, я, торопливо домолившись, быстро покинула монастырь.
«Вот будет здорово, если Петрова разнесет в городе молву о том, что я стала монахиней», — подумала я.
Бегу в горком партии. У Георгия Курулова в это время был Валериан Владимирович Куйбышев. Заметив мое волнение, они прервали беседу.
— Что случилось, Катя? — спросил секретарь горкома. — На тебе лица нет, словно за тобой ведьмы гнались.
Я поведала о происшедшем. Они выслушали меня, затем Куйбышев распорядился:
— Нужно срочно вызвать Петрову в горком и строго-настрого предупредить, чтобы держала язык за зубами. А вы успокойтесь. Ничего плохого не случится, — обратился он ко мне.
Однажды вечером стою я в монастыре и вижу: идет высокая монахиня, а из-под развевающейся юбки виднеются начищенные мужские сапоги и вправленные в них брюки. Меня даже в жар бросило: «Что за наваждение? Монахиня — в брюках?»
Незаметно отползла на коленях в сторону и спряталась за икону. Смотрю: «монахиня» направилась тоже к этой иконе. Я ниже склонила голову в усердной молитве, а сама слушаю. «Передушу вас всех. Почему не приготовили…» Другой мужской голос ответил что-то в оправдание.
Я потихоньку вышла в монастырский двор, а там какие-то люди выносят из подвала монастыря ящики и грузят их в сани.