Пограничные были

Восьмериков умел держать себя в руках...

Белугин, ожидавший настоящего кровопролития и не на шутку перепугавшийся, повеселел сразу:

— Может, колбасы пока пожуете, а потом капитально свежей щучкой побалуемся, а? Вон она за мелкотой гоняется, так и просится в котелок. И спиннинг с блеснами надо испробовать — ведь еще ни разу не макнули в воду.

— Валяй, пробуй, — махнул рукой Восьмериков. — А мы пока дров припасем...

5. После отпуска

Почти все отпуска Виктор Петрович Поликарпов проводил в Саратове. Ездили туда, как он говорил, — всей артелью: жена Ирина Михайловна, работавшая учительницей, сыновья-школьники Костя и Петька, и Наталья Павловна Кузнецова, которая не только в их квартире жила, но была как бы полноправным членом поликарповской семьи.

В Саратове, на окраине города, в своем домике жили родители Ирины Михайловны. Саратов был близким сердцу Поликарпова не только по этой причине: здесь он в свое время успешно учился в военном училище, бывшие курсанты которого развезли по заставам немало саратовских девушек. Вот и Поликарпов не был исключением...

Он и в этом году ездил в Саратов со всей своей артелью, а вернулся домой в свой приграничный городок еще и с пополнением — родителями жены. У стариков тоже стало правилом: почти ежегодно навещать Поликарповых под осень, в благодатный ягодно-грибной сезон. Погостят здесь вдоволь, да еще привезут с собой в Саратов вареной и моченой брусники, килограмм-другой сушеных белых грибов. И сейчас намеревались уехать не с пустыми руками...

Виктору Петровичу, вернувшемуся из отпуска, кроме своей политотдельской работы пришлось заниматься и делами оперативными: отряд, как принято говорить в этих случаях, «жил по обстановке». Около месяца находились в бегах опасные уголовные преступники Восьмериков, Белугин и Куковцев, следы которых растворились под Ленинградом и вот-вот могли всплыть в пограничной зоне, вероятнее всего на горском направлении...

И однажды, вернувшись с работы, Виктор Петрович сказал тестю, Михаилу Ивановичу:

— Предчувствую, батя, не завтра, так послезавтра придется мне ехать в свой Горский. Так что покомандуешь некоторое время без меня тут семейным парадом.

Предчувствие Виктора Петровича сбылось. Только выезжать ему пришлось не завтра и не послезавтра, а в тот же вечер. Позвонил оперативный дежурный. Разговор был коротким.

— Ясно. Выезжаю, — сказал Виктор Петрович и со вздохом положил телефонную трубку.

И тут Михаил Иванович не утерпел, спросил:

— Куда это?

— По обстановке на свое направление.

Михаил Иванович догадывался, что стоит за этими, не каждому гражданскому понятными словами. «По обстановке» — значит, что-то случилось на границе или возле нее; «на свое направление» — значит поедет зять на заставы в районе поселка Горского.

Одеваясь в дорогу, Виктор Петрович сказал, что за ним выехала машина, через десять минут будет у подъезда их дома; что там случилось на горском направлении — по дороге расскажет офицер, который выезжает вместе с ним; когда вернется домой — «один аллах знает».

— Бессердечные какие-то у вас люди сидят в штабе, — заворчал Михаил Иванович. — Человек после отпуска только-только заявился и на работе еще не успел как следует оглядеться. И чего это начальство порет горячку? Можно было и утром послать.

— Эх, батя-батя, пора бы ведь и привыкнуть: зять-то твой на границе служит...

Виктор Петрович прихватил всегда стоявший на виду командировочный чемоданчик, в котором заранее были уложены несколько общих тетрадей, брошюры, газетные вырезки — материалы для бесед и текущих политзанятий — и нехитрые вещи, нужные в отъезде — чистое полотенце, мыльница, электробритва, зубная щетка с пастой и прочая мелочь. У порога с улыбкой помахал рукой домашним:

— Бывайте здоровы, родня!..

Такие неожиданные отъезды Виктора Петровича жене и детям были не в новость. Только Михаил Иванович никак не мог привыкнуть к ним. Человек сугубо гражданский — что же спрашивать с него?.. Но не могла к ним привыкнуть и Наталья Павловна Кузнецова, человек вроде бы не из кровной родни и не такой уж новичок в пограничных делах. Она долгим и тревожным взглядом проводила Виктора Петровича. Он почувствовал этот взгляд, обернулся уже в дверях и улыбнулся ей...

6. Семья Поликарповых

Щелкнул французский замок двери, по бетонным ступенькам лестницы торопливо простучали сапоги, потом послышалось тарахтенье заработавшего мотора машины. Вскоре и эти звуки растворились в полумраке августовского вечера. Поликарпов уехал на свое горское направление...

— Чайку бы сгоношила, Ира, — сказал Михаил Иванович. — Перед сном — самое полезное дело.

Это он всегда говорил, и дочь без слов отправлялась на кухню. Она и сейчас пошла. Костя и Петька улеглись в кровати и уткнулись в книги. Возле внуков устроилась в удобном кресле бабка Анисья, жена Михаила Ивановича, тихая и малоразговорчивая сухонькая женщина. Устроилась с извечным старушечьим занятием — вязанием. Все семейство Поликарповых, в том числе и Наталья Павловна, носило варежки, носки и свитера, связанные Анисьей...

Отправилась бы в свою каморку и погрустневшая Наталья Павловна — не до чаепития с разговорами было ей тогда. Но знала, что если уйдет, — обидится Михаил Иванович. Зачем же лишать старика удовольствия? Хотя каждый разговор оборачивался всегда спором...

Чтобы скоротать время, пока дочь соберет на стол, Михаил Иванович принялся перелистывать свежие журналы и нет-нет да посматривал поверх очков на Наталью Павловну, стоявшую у окна. Поглядывал и не скрывал недоумения: и чего вздыхает? И чего тревожится? Кто она такая, эта Наталья Павловна, чтобы так волноваться и переживать? Не мать, не теща, по сути дела посторонний человек.

Посторонний ли?

...Накануне двадцатипятилетнего юбилея отряда городские власти решили порадовать пограничников — из своих более чем скудных резервов выделили три квартиры в новом доме. Семей офицеров, нуждавшихся в жилье, было много, но командование с политотделом решили все-таки предоставить в этом новом благоустроенном доме однокомнатную квартиру Наталье Павловне — пусть хоть на склоне лет поживет заслуженный ветеран части в нормальных условиях. Хватит ей ютиться в крохотном закутке, когда-то служившем кладовкой.

Но уезжать от Поликарповых Кузнецова решительно отказалась. Она привыкла все раскладывать по полочкам и сказала так:

— Поликарповым вы все равно будете подселять офицера-одиночку. А мы уже свыклись, как родные стали. Это — раз. Нам с Виктором Петровичем надо заканчивать историю отряда. А пишем мы по вечерам, днем, и в политотделе работы нам — по маковку. Не будем же вечерами бегать друг к дружке, время зря тратить. Это — два. Офицер тот одиночка — парень молодой, и невеста у него есть. Чего это он в мой закуток приведет свою молодую жену — нынешние простор любят. Это — три... Я в этом закутке не живу, только ночую. У меня и чашки-ложки в поликарповском буфетике лежат, и завтракать-ужинать привыкла с Витиным семейством... Да нет уж, не хочу я на старости лет менять свои привычки...

Наталья Павловна могла бы назвать еще и пятую причину, которая удерживала ее в этой тесной комнатенке. И это была главная причина: дети Поликарповых, погодки Костя и Петька, уже и младший из которых пойдет во второй класс. Обыкновенные белобрысые мальчишки. Для кого обыкновенные, но только не для Натальи Павловны: Костя и Петька называли ее «няня-мама». Она не просто знала их — первый крик, которым новорожденные заявили о своем появлении на белый свет, они издали на руках Натальи Павловны, принимавшей роды, — тогда она еще работала по медицинской части.