Старая болезнь

Юсуф закатал рукава ее блузы до локтей и приступил к операции.

Сначала казалось, что надеялась она зря и все это приведет лишь к тому, что в смоле вымажется еще и Юсуф. Но Юсуф всегда добивался своего. Он рьяно тер промасленным полотенцем руки и ладони Зулейхи, стараясь отковырять прилипшую смолу ногтями.

— Вы не обижайтесь, я вас тут немного помучаю…

— Ничего… Может, попробуете поскоблить этими осколками?

Юсуф невольно улыбнулся:

— Ну, не торопитесь вы так. Потерпите еще немного.

— Тут дело не в терпении… Нервы…

— Результат один и тот же… Почему же вы так нервничаете?

— Я вообще не нервная… Есть даже такие, кто говорит, что мое хладнокровие доходит до крайности… В плохом понимании этого слова. Холодный человек, который так пугает свет…

— Да бросьте, Аллах с вами… Радуйте, появились признаки того, что смола отходит. Да здравствует керосин! Вот почему его так ценят англичане… Вот интересно, а что мне будет за мои услуги?

— Что вы хотите?

Юсуф заулыбался, не объясняя почему, а потом, чтобы Зулейха не подумала что-нибудь нехорошее, сказал:

— Случалось, что в армии мы мыли друг друга. Чему только не научились у армейского очага, но вашему отцу мне помогать не доводилось… Не знаю даже, как вам и сказать… Он испытывал странное отвращение к помощи, если это касалось его тела… Кроме тех случаев, когда он был ранен, он всячески избегал, чтобы его растирали или даже просто мазали йодом спину.

— И он не позволял отмывать себе руки, как поступила его дочь…

— Я не это хотел сказать. Это исключительный случай… Даже наоборот… Я имел в виду, что вам передался его характер.

— Вы так думаете?

— Это правда так. Например, я не припомню, что бы вы хотя бы раз, когда были больны, обратились ко мне за помощью…

Через какое-то время операция по оттиранию была успешно завершена.

Зулейха не отняла своих рук из рук Юсуфа и лишь молчала, слегка наклонив голову в сторону.

Юсуф серьезным голосом сказал:

— А если нас с вами так кто-нибудь увидит, а?

Зулейха посмотрела на совершенно белую от лунного света землю, на их тени, вырисовывавшиеся с четкостью джинна. На склоненные головы, которые почти касались друг друга, как они сидели на коленях, на свои волосы, струящиеся по голому плечу. Чуть вздрогнув, она ответила:

— Не знаю, а что…

— А вот скажут, что модница ханым не дождалась утра. Велела ей маникюр при лунном свете делать.

Юсуф рассмеялся, Зулейхе тоже нехотя пришлось последовать его примеру и ответить остроумной шуткой:

— Или что играют маленькие дети… Не знаю, как называется, но точно есть такая игра… Малыш должен положить руки на раскрытые ладони другого…

— Точно-точно… Я тоже названия не знаю… Но когда был маленьким, мы все время в нее играли. Мы, деревенские, не такие изнеженные, как вы. Лупили друг друга, что есть мочи, и не стонали: «Ах, меня побили». У меня был друг по имени Омер. Он умер от тифа во время войны. Мы с ним в детстве несколько лет провели вместе. Так о чем это я рассказывал?.. Ах да. Грубая шутка, которую я как-то сыграл с Омерчиком… Однажды мы в очередной раз играли на берегу реки. Я зажал иголку между средним и указательным пальцами. Вот так. Ее кончик торчал наружу. Бедняга Омер был так разъярен, что ничего не видел, и ее не заметил… И когда он, приговаривая «бац», ударил меня ладошкой по руке…

Объясняя Зулейхе правила игры, Юсуф водил руками по ее влажным рукам, не переставая их вертеть и рассматривать со всех сторон. Он разгибал каждый палец, чтобы натянуть кожу на ладони, и водил пальцем по линиям руки.

Потом резко поднялся и сказал:

— Ну вот, думаю, что все… Немного, правда, остался запах керосина, но и он к утру выветрится…

Зулейха тоже встала:

— Еще раз спасибо.

— Не за что, к вашим услугам, ханым.

Когда Юсуф это говорил, то в тоне его голоса сквозила официальность.

Зайдя в палатку, Зулейха обернулась и посмотрела через щель во входном отверстии. Она увидела, как Юсуф перемешал ногами хвойные иголки в том месте, где спал, и, будто ему больше такая постель не нравилась, медленно побрел к сосновому бору и пропал из виду.

Глава пятнадцатая

Зулейха, не отдохнув, наверное, и двух часов, проснулась на рассвете и лежала с открытыми глазами, чувствуя себя разбитой и раздраженной. Ее потревожил солнечный свет, который все усиливался и, пробиваясь через ткань палатки, приобретал грязно-желтый цвет.

Юсуф был больше занят тем, чтобы оказать Зулейхе какие-то мелкие услуги, чем собственно ею самой, а потому не заметил, что лицо ее пожелтело, а глаза казались больше, чем обычно. Сам он, хотя, похоже, и не ложился после того, как оставил Зулейху, выглядел бодрым и здоровым и снова изводил приказаниями явившихся утром в лагерь моряков.

Поводив немного жену среди оливковых деревьев, которым не видно было ни конца ни края, Юсуф спустился к городу и усадил Зулейху в кофейне на морском берегу.

Зулейха плохо себя чувствовала, а потому почти не разговаривала. Она сердилась, что Юсуф этого не замечает. И хотя немного приободрилась, пока тащилась за ним по этой пустынной местности, с нетерпением ждала того часа, когда они вернутся на борт «Ташуджу» и она сможет отдохнуть у себя в каюте.

Когда они сидели на берегу, она заметила, как небольшой пароход готов был выплыть за пределы пролива, и с удивлением спросила:

— Он так похож на «Ташуджу»… Уж не он ли это?

Юсуф посмотрел в ту сторону, куда показывала Зулейха, и с деланным изумлением ответил:

— Думаю, он самый и есть…

Зулейха поискала глазами «Тажуджу» в заливе, но его там действительно не оказалось.

— Ох, я ничего не понимаю. Что происходит?

— Да тут нечего понимать. «Ташуджу» нас оставил и уплывает… Наверное, мы надоели капитану, и он взбунтовался.

Зулейха снова подумала, что Юсуф шутит или готовит ей очередной сюрприз, а потому была спокойна и рассмеялась:

— Вы меня окружили таким вниманием и заботой, что теперь я даже думать не могу ни о какой опасности…

— Для меня это приятный комплимент.

— Это вовсе не комплимент, а правда.

Юсуф обрисовал Зулейхе план, который составил утром: чтобы ей вконец не надоело море, они снова прокатятся по суше несколько часов. Недалеко — до Дикили[105]. Как несколько дней назад «Ташуджу» поджидал их в Седдюльбахире, так же он будет ждать их и в Дикили.

Случилось то, что случилось. Зулейха не воспротивилась этому предложению. Тем более что она чувствовала себя гораздо лучше, чем утром.

За то время, что оставалось до отъезда, они решили прогуляться по памятным местам города, нанести быстрый визит на фабрику тому инженеру, которого случайно встретили на берегу днем раньше, и еще заглянуть на рынок. В волнениях прошлой ночи куда-то пропала расческа Зулейхи, и нужно было купить новую.

В маленькой мануфактурной лавочке Юсуф приобрел расческу и другую мелочь, а кроме того, попросил снять с вешалки купальный костюм, пощупал его и, хотя ему не понравились цвет и фасон, попросил лавочника запаковать и его тоже.

Когда Зулейха спросила, где им может пригодиться купальник, ответил:

— Думаю, он нам может пригодиться в пути. Если нет, подарим кому-нибудь из наших. Скажем, подарок из Стамбула. Да вот хоть Уфлет-абле[106]. Когда по вечерам на Гёльюзю будет наступать море, Уфлет-абла наденет купальный костюм и будет считать, будто она на пляже…

Уфлет-абла жила в их поместье. Это была уже немолодая, длинная, худая и немного придурковатая абиссинка, которая перебивалась помощью то тех, то других, как подбитый аист щепками.

105

Дикили — населенный пункт в тридцати километрах севернее Айвалыка.

106

Абла — вежливое обращение младших к старшим — девушкам или женщинам.