Старая болезнь

— Неплохую колыбель вы себе придумали.

— Да, прямо праздничные качели… Если и вам вспомнилось детство, присоединяйтесь. Тут еще есть место.

Говоря это, Зулейха перебралась к другому краю лодки и, подобрав юбку, освободила мужу место рядом с собой.

Юсуф, хотя и начал привыкать к дружескому обращению жены, снова немного удивился и с ловкостью, которую сложно было ожидать от такого крупного человека, запрыгнул в лодку.

Этой ночью Зулейхе нестерпимо хотелось поговорить. Ей не терпелось сказать Юсуфу, рука которого чуть касалась ее руки, потому что в лодке было мало места, приятные и душевные слова о холмах Килитбахира, так освещенных лунным светом, что на них можно было рассмотреть белые нити маленьких дорожек, и о многом другом.

Но когда Юсуф, услышав про ее желание прогуляться по здешним местам, официально ответил ей: «Как вам будет угодно», — желание сразу пропало.

«Ташуджу» развернулся возле Майдоса и медленно поплыл прямо в сторону Чанаккале среди полос света на воде, которые местами обрывались и распадались на части, мерцая, как тонкий слой сусального[100] золота.

Юсуф взял веревку из рук жены и принялся раскачивать лодку. То ли потому, что ему это нравилось, то ли просто потому, что ему захотелось что-то сказать, Юсуф заметил:

— Как хорошо вы это придумали.

Над их головами странно скрипела катушка.

Юсуф поднялся и рукой проверил крепление.

— На дай Аллах, несчастный случай устроим. Если приглядеться, то видно, что узлы завязаны наспех… Трос может ослабеть.

Слова о несчастном случае помимо воли напомнили Зулейхе другой несчастный случай. Она увидела холмы Джамлыджа, белевшие в свете такой же блестящей, как сегодня, луны, деревья по сторонам дороги в Дудуллу, что проносились мимо них со скоростью молнии, море, показывавшееся и вновь исчезавшее среди холмов. Возможно, это была такая же ночь, только в прошлом месяце. Как недавно это случилось, а с другой стороны, как же давно!

Зулейха не могла больше спокойно сидеть в лодке. Ее рука в том месте, где касалась руки Юсуфа, начинала гореть, и жар распространялся по всему телу.

Ее муж отвернулся и долго-долго смотрел. Это навело Зулейху на подозрения. Она вдруг будто испугалась своих мыслей, которые распространялись, как микробы, и того, что подобное может ощущать и Юсуф.

Она поправила шаль, которая сползла с плеч, и сказала:

— Ну все, давайте спускаться.

Когда чуть погодя Зулейха в одиночестве возвращалась в каюту, она думала о том же, о чем и в первую ночь.

Чем можно объяснить поведение Юсуфа? Почему на серьезный скандал, который в один день, словно птенцов рябчиков, разогнал всех самых образованных и здравомыслящих людей, которых она знала, этот ограниченный парень из провинции смотрит так беспечно?

Или этот человек был увечным выродком с одним из тех душевных недугов, что встречаются у последних представителей древних семейств, близких к тому, чтобы захиреть и сгнить после долгой истории?

Или, ссылаясь на то, что они еще официально не разведены, Юсуф возомнил себя всемогущим и считает, что у него есть право на всепрощение? Но если так, то ей придется, как в сценах примирения на театральных подмостках, упрекать, спорить и изображать слезы или уж, по крайней мере, проявить некоторое великодушие.

Зулейху снова сковал страх, как больного, чувствующего, что у него снова начинаются боли, которые недавно утихли. Она чувствовала, что если останется в постели наедине с этими неразрешимыми загадками, то, раз начав работать, ее разум уже больше не остановится и что ей предстоит неприятная ночь.

Она потушила лампу и, накинув на плечи шаль, вышла на палубу.

Юсуф стоял, прислонившись к поручням, и смотрел на море. Зулейха, хотя и поняла, что это он, не желая называть его по имени, окликнула:

— Это вы здесь?

— Я… Вы что-нибудь хотели?

— Уже поздно, но… Если можно, я хочу, чтобы вы разыскали человека, который играл для меня.

— Хорошо… Я его разбужу, если он вдруг спит.

— Нет, если спит, не нужно его беспокоить.

— А что такого? Потом снова уснет.

— Если вы хотите, то я и вас могу пригласить послушать этот концерт…

Голос Зулейхи звучал настолько спокойно и весело, что невозможно было почувствовать и тени того волнения, что она ощущала минутой раньше.

Они провели один день в Чанаккале, а на следующий ранним утром отправились в Майдос и уже продолжили путь на автомобиле, который ожидал их на пристани.

У Юсуфа имелись грандиозные планы. До ночи они должны были прочесать все места сражений. Но, кроме этого, он считал своим долгом посетить еще несколько мест, не столь важных в истории войны, но так или иначе связанных с его жизнью. Колодец, у которого убили одного его близкого друга, когда тот наполнял флягу водой, сторожку дворника в Хавузлар, где он неделю пролежал больной. Сейчас не виднелось и следов ни от колодца, ни от сторожки. Но Юсуф оставлял жену в машине, а сам все бродил по пустым полям, среди камней и кустарников под палящим солнцем, останавливал по пути сельских жителей и что-то у них спрашивал.

Он, казалось, вспоминал о Зулейхе, только когда весь в поту и в пыли возвращался к машине и говорил: «Вы меня простите… Мне, может, не доведется больше здесь побывать… Есть места, которые обязательно нужно увидеть… Я ведь предупреждал, что вам может быть скучно».

Но Зулейхе не было скучно. Она не дремала, как думал Юсуф, когда прислоняла голову к подушке сиденья в машине и закрывала глаза, а размышляла, чувствуя при этом приятную грусть и спокойствие.

От ее ночных нервных приступов, которые, как ей показалось, в какой-то момент снова начались, не осталось и следа.

Они долго ехали по дорогам, по сторонам которых не было ничего кроме камней и густых зарослей вереска. Они преодолели несколько спусков и подъемов, когда автомобиль наконец поднялся на очередной холм и показался залив Сарос.

Дорога с этой стороны горы оказалась еще хуже. Юсуф, который, казалось, придерживался заранее разработанного в голове плана, опять в запомнившихся ему местах расспрашивал деревенских, разговаривал с пастухами, препирался с водителем и направлял автомобиль в такие низины, из которых, казалось, было уже не выехать.

А один раз Юсуф оставил Зулейху в машине, а сам пропал. Через десять минут вернулся весь взмокший, но с довольным лицом:

— Нашел, но туда нам нужно сходить вдвоем… Немного устанете, но ничего.

Сначала, он, казалось, колебался, называть ли причину, но потом решился и медленно произнес:

— Это место, где сражался и был ранен ваш отец. Я так ясно представлял карту, которую он чертил на листе бумаги, когда как-то раз описывал мне это место, что нашел… Это стоило всех усилий.

Зулейха, не говоря ни слова, вышла из машины и последовала за мужем. Сначала они спустились по крутой каменистой тропинке между густыми кустарниками. Юсуф снял с пояса кожаный ремень и один конец протянул Зулейхе. То и дело он расставлял ноги по обеим сторонам тропинки и останавливался, наступая на корни кустов и твердые участки земли.

— Вам нечего бояться, если будете держаться за конец пояса. Я стою не хуже главной мачты… — Потом рассмеялся и сказал: — Мы сегодня с вами вроде как альпинизмом занимаемся.

Но когда заметил, что Зулейха все еще боится споткнуться и соскользнуть вниз, пошел впереди.

— Когда пойдете, опирайтесь на меня всем телом и не бойтесь. Если вдруг начнем скользить, то я сразу же опущусь на тропинку. — И чуть с грустью добавил: — Ценой каких страданий мы научились лазить по Торосским горам[101].

В низу тропинки они немного отдышались и стряхнули с одежды колючки, потом вышли на узкую дорожку. Здесь земля оказалась ровной, но пройти снова было невозможно из-за разросшегося во все стороны низкорослого плюща с маленькими зелеными цветами.

100

Сусальное золото — тончайшее золото (Примеч. ред.).

101

Торосские горы, или Торосы, — сложная горная система на юге Турции (также известна как Тавр).