Страница 1627 из 1651
А что сам Ромунд? Чего он хочет? За ответ на этот вопрос юноша бы отдал всё золото мира. Кто бы дал ответ…
Наверное, самым осязаемым и определённым желанием была месть.
Ромунд пришёл к родительскому дому в первые дни после возвращения из лимба. Пришёл и приклонил колени к праху, оставшемуся от прежнего кривого домика, в котором родился и который покинул однажды навсегда.
Всё выгорело дотла. Убили ли его родителей готики, как утверждал Мевелин, или они погибли в огне междоусобицы, охватившей город, Ромунду было всё равно. Теперь им двигала слепая злость и желание непременно наказать за содеянное хоть кого-нибудь.
Хотя в глубине души он понимал, что виноват, скорее всего, сам. Или обстоятельства, если усобицы стали причиной.
Ну а будь он рядом в тот момент? Изменилось бы что-то?
Изменилось: он хотя бы знал, что на месте, и делает то, что должен. А не приходит к сгоревшим остовам своей обители и не хоронит пепел.
Кто-то неожиданно плюхнулся Ромунду на колени – юноша аж поперхнулся дымом. Это оказался Хрюшик.
Малыш уселся на ногах юноши и принялся чавкать яблоко, держа его передними лапками. С виду маленький и беззащитный. К Хрюшику присоединилась Лилу, с ещё большим яблоком в лапках. Ромунд вспомнил Войда. Да, порой мы сильно заблуждаемся по поводу окружающих нас вещей и личностей.
Хрюшик сначала неодобрительно оценил размер яблока, которое выбрала подружка, но затем, быстренько сточив своё, откусил увесистый кусок от яблока Лилу и бросился наутёк.
Возмущённая малышка запустила остатком яблока в Хрюша и помчалась следом. Загремели вёдра, банки, полетела в стороны какая-то утварь. Отовсюду раздавалось возбуждённое и задиристое хрюканье. Малышам было весело. Как сказал Айвар, рог'хары нашли свою иньо, то есть связующую нить.
Говоря о любви, люди всегда подразумевают отношения между мужчиной и женщиной. Но почему остальные проявления любви мы оставляем в стороне? Любовь между родителями и детьми, между людьми и животными, между человеком и его делом, между творцами и их созданиями? Чем любовь, именно в эротическом и интимном смысле, получила особое значение? В чём её существенное отличие? Только ли в близости двух разных начал? В акте соединения тел? Или в чуть большем безумии? Разве не во всех случаях любовь – иррациональное нечто, собранное из тысяч нитей и связанные в узел эмоциями? Разве не во всех случаях это неопределённо что-то важное, что нам так не хватает, будь мы трижды королями и владыками вселенных? То, что не существует в материальном мире и навсегда заключено в объятиях снов, души и сердца? А что, если это не более, чем заблуждение?
Что, если это всего лишь то. что каждый из нас обозначил для себя в качестве высшей точки отсчёта, мозаики, собранной из кусочков наших эмоций, неопределённых ни в сознании, ни в пространстве или времени? Но тогда как же коллективное безумие, вакханалия творчества и пожары фанатизма, раздирающие миры под знаками любви? Не есть ли это попытка бесполезных сознаний повторить в материальной жизни бесконечно неопределённый и непонятный танец богов?
Но это лишь размышления за дымным табачком. Самое важное, что наш удел – делать и чувствовать; задумывать изначальный смысл вещей явно уготовано кому-то другому. Иногда нужно смириться с тем, что понять кое-что невозможно. Можно просто почувствовать.
***
Развалины Башни Гильдии Магов никто не посещал. За редким исключением сюда на короткие часы отправлялись романтики и дети. Нормальные жители Умрада обходили руины стороной: о бывшей обители сильных волшебников, державших власть в столице Республики, ходило множество слухов, зачастую не самых хороших. А после её уничтожения вместе с десятками магов и их учеников, погребённых под камнями, народ вообще захлёбывался байками одна страшнее другой. И серые камни, грудой наваленные на вершине горы, внушали некоторый трепет. Но ничего, кроме мусора и скелетов, гнивших где-то в глубине, под общей кучей, здесь не было. Айвар знал точно. Ведь он самостоятельно выкурил эту язву готиков из его любимого города, полностью отдав власть Ордену. Тогда началось восстание. То самое, перевернувшее весь мир Умрада.
– Ты уверен, что справишься с самим собой? – Данфер никогда не был на сто процентов уверен в плане. Каждую секунду глава темных пытался найти изъян, усомниться. И как ему хватало духа управлять Орденом?!
Вельтор промолчал. Он не любил глупых вопросов.
Два легиона отборных войск Республики с боем заняли подступы к Гильдии. Самые ожесточённые бои на Площади Роз закончились вчера полной победой республиканцев. Солдаты, воодушевлённые идей независимости Сената от интересов магиков, рвались в бой, не считаясь с потерями. Мастера пропаганды хорошо поработали в рядах. Ещё бы! Некоторые из них были малефиками Ордена, прошедшие отличную школу вербовки и обращения новых членов. Поэтому убедить пару тысяч человек в чём-то, или нарисовать им новые идеалы, не составило большого труда: провокаторы, листовки, несколько диверсий для верности, и нужные слова в подходящий момент. Гильдию давно не любили в городе, а при деятельном участии Леонарда Сенат не пришлось долго упрашивать об объявлении Гильдии Магов вне закона.
Сложнее было победить чародеев и не превратить город в щепки. В этом помогали конкуренты Гильдии из Академии. Благо в своё время Вельтору удалось не допустить туда ручонки Отдела. Сейчас эти ребята неплохо сдерживали мощь гильдиейцев, хотя и несли неоправданные потери.
Высокий шпиль Башни располагался на западном склоне горы Ар-Умрада, на самой высокой точке города, выделившийся на остром пике из общей массы каменного тела. Так получилось, что территорию Башни первый (и единственный) глава Гильдии обнёс невысокой стеной, укреплённой магическими заклинаниями. Проход был один – длинная многоступенчатая лестница, ведущая на неширокую площадь перед башней, заключённой в кольце стен. Сама же обитель магиков представляла собой длинный конус, увенчанный заострённым куполом. По телу башни разбросаны бойницы. Стены укреплены всевозможными заклинаниями. Взять такое непросто. Если, конечно, бросать туда простых вояк.
– Не светись особо. Твой маскарад смогут разглядеть даже старшекурсники. Нет необходимости в историях о человеке с угольными глазами, – бесстрастно произнёс Вельтор, не отрывая взгляда от шпиля. – И теперь исчезни. Поддерживай меня на расстоянии.
Данфер растворился в общей суете.
Вельтор действовал не напрямую. Он вообще не любил много внимания к своей персоне в этом. мире. Сейчас он – не более, чем один из магистров Академии, пускай и с особыми привилегиями.
– Мессир Айвар, когда начинать? – поинтересовался один из адъютантов генерала Натана.
– После моей команды.
Вельтор не стал тянуть. Приказав магистрам объединится в кольца, великий маг уверенно взял их силовые потоки под контроль, и принялся прощупывать оборону башни. Она не впечатлила. Он ожидал большего от своего аватара.
Защитные круги лопались словно струнки. Скоро магические стены превратились в обычные камни. Опасаться их было нечего.
– Начинайте, Натан, – приказал Вельтор.
Генерал не ответил. Он предпочёл действовать.
Заиграли сигнальные трубы, раздались зычные команды центурионов, им вторили десятники. Войска, подобно заведённому механизму, пришли в движение, строгое и рассчитанное.
Сложив «черепаху» из зачарованных щитов прямоугольной формы, первая центурия Шестого легиона двинулась вверх по узкой лестнице, ведущей к башне Гильдии. Айвар лично занимался чарами оружия и доспехов солдат. Теперь с ними можно воевать против самих богов!
Солдаты двигались в темпе, стараясь не разрывать строя. Наложенные заклинания на щиты лучше всего действовали в максимальном единстве.