Дочка папы Карло

— Ой, что было! Что было-о-о! — наклонившись поближе ко мне и выразительно округлив глаза, громким шёпотом начала она свой рассказ.

4

От того, что мне поведала подруга местной Алисы, а несколько позже подтвердили и дополнили в опосредованных воспоминаниях и обсуждениях другие институтки, нежданно обретённые косы зашевелились на моей голове по всей длине. В общем, дело было так…

В день начала всех событий Алиса вместе с с одноклассницами неслась по лестнице института, опасаясь опоздать в столовую. В какой-то момент оступилась и полетела кубарем вниз. Сзади напирали бегущие следом барышни, поэтому она без остановки пересчитала все ступени двух пролётов и с грохотом ударилась о дверь столовой.

Тем не менее, сознания девочка не потеряла — постояла немного, пришла в себя, да и со всеми вместе пошла на ужин. Как сообщила Софья, вела себя нормально, спокойно, а по возвращении в дортуар* улеглась и уснула, как будто ничего и не произошло.

Однако, утром Алисе стало хуже. Она еле заставила себя подняться, жалуясь на головокружение, тошноту и слабость. На теле обозначились синяки и кровоподтёки, шея и грудь опухли. (Надо думать — после такого-то фееричного спуска.) В общем, “добрые” подруги помогли встать, а затем, потолковав между собой, все единодушно решили, что еёв таком состоянии ну просто нельзя отправить в лазарет. Прямо исключено — ведь перед врачом она “должна была бы обнажить грудь, а этим опозорила бы не только себя, но и весь класс”. (Ну это мы уже от доктора слышали.)

Нет, ну вы только представьте весь идиотизм логики юных… институток. Простите за резкость — нервы не выдерживают. Теперь вот совсем ясно, почему понятие “институтка” в наше время фигурирует в не очень-то лестных определениях. Самое нелепое, что Алиса и сама разделяла это чудовищное мнение!

Эта, простите, дурища, проливая потоки слёз и раздавая торжественные клятвы “иметь мужество вынести боль”, при помощи “душечек” натянула на себя платье и, делая вид, что всё в порядке отправилась на уроки. (“Слабоумие и отвага” — в самом чистом и неприкрытом виде.) А чтобы классная дама и преподаватели не заметили синяков, подружки уговорили тех, чтобы Алиса не снимала (как это полагалось для всех) пелеринку, сославшись на несуществующий кашель.

Я так поняла, к обеду бедолагу начал трясти озноб, на что дамочки закутали её в свои платки. А во время обеда “заботливо” слопали её порцию, чтобы скрыть отсутствие аппетита.(С такой-то “заботой” — и врагов не надо!) Когда же у еле передвигавшей к тому времени конечности хворой вырывался стон — усиленно шаркали ногами и кашляли, умоляя воздержаться от подобных звуков.

На следующее утро отёк на груди и шее стал ещё больше. Милые воспитанницы не нашли ничего умнее, как придумать, что это от голода и насильно заставляли есть уже просто горящую огнём Алису. Поливание холодной водой горячей головы больной, как вы понимаете, здоровья ей тоже не добавило.

К следующему дню Алиса уже просто не могла подняться. Но все “мужественно” решили, что встать совершенно необходимо. И, общими усилиями натягивая на неё форму, упорно убеждали “не терять мужества и до конца выдержать характер.” Затем стащили её в класс и усадили на скамейку.

На этот раз (о, чудо!) дежурная дама, наконец, заподозрила неладное и попросила Алису подойти к ней. Вконец обессиленная девочка смогла только встать и тут же упала, потеряв сознание. **

В лазарете очнулась уже не она, а я.

—Надо срочно делать ноги из этого “храма наук и культуры”,— судорожно размышляла я, пытаясь осознать сказанное и переварить шок от услышанной информации, —Если есть вход сюда, значит должен быть и выход.

Жить, а точнее выживать здесь среди подружек с подобными представлениями о девичьей чести и настолько преступно невнимательными опекунами, призванными, по идее, заботиться и оберегать своих воспитанниц… Нет, это просто невозможно.

Меня, пережившую смерть единственного родного человека, сумевшую отстоять и доказать право на самостоятельность, привыкшую к независимости — уже заранее пугали эти хрупкие дамочки со всей их демагогией и философией жизни, напрочь оторванной от реальности.

—Надо искать выход. Зеркало! Если оно — портал (а других вариантов просто нет и быть не может), то просто обязано быть здесь. Надо только его найти и понять, как эта штука работает.-пыталась я нащупать решение свалившейся проблемы, —Иначе, с такими ненормальными недолго и “коньки отбросить”. Это же надо — к врачу не пойти, чтобы тупо, не дай бог, не заголиться перед мужчиной!

Меня буквально раздирало бешеное негодование. Безусловно, в нашем мире тоже маразма хватает, но не до такой же степени!

—А эта Алиса, похоже, тоже здравомыслием не блистала, раз имела глупость слушаться подруженек. Курицы безмозглые! Довели девку до… А с ней-то, кстати, что?

Размышления мои прервали сперва громыхнувший за окном колокол и следом лазаретная горничная (такова была её должность, а вовсе никакая не медсестра), зашедшая в палату с подносом, на котором аппетитно дымился горячий куриный супчик. К нему прилагались хлеб и масло.

— Кушайте, мадемуазель и ложитесь спать. Профессор настоятельно просил проследить. Чай принесу немного попозже, чтобы не остыл. — помогая мне подняться и занять вертикальное положение, заботливо сообщила она и, убедившись, что с ложкой я справлюсь, пошла на выход.

—Ну хоть с голоду мне здесь умереть не дадут.-с облегчением подумала я и взялась за еду. Тем более, что есть уже и в самом деле хотелось зверски.

Я так быстро управилась с содержимым тарелки, что пришлось некоторое время ждать, когда наступит это самое “попозже”, искренне надеясь, что к обещанному чаю приложат какую-нибудь булку. Суп с бутербродом закончились молниеносно и не оставили после себя ощущения сытости.

Горничная (так пока и не удалось услышать её имени) меня не разочаровала, утвердив в мысли, что хотя бы в этом аспекте здесь всё более-менее приемлемо и за кусок хлеба бороться не придётся. А то читала я про ваш институт! Все эти “Ать-два — левой!”, наказания, шпионаж — цугундер одним словом.

Впрочем, вышеперечисленные прелести сего благородного заведения в определённой степени ещё ждали наивную меня впереди. А пока я наслаждалась свежей плюшкой с чаем и крутила в голове варианты собственного перемещения обратно в родное тело. Хотелось надеяться, что лежит оно, родимое, в милом сердцу “отчем” мире в целости и сохранности в какой-нибудь приличной больнице, допустим, в коме и ждёт свою хозяйку назад. Плохие мысли старательно отодвигались в сторону.

—Хотя, скорее всего, я всё-таки в своём же мире,— подсказывал здравый смысл, —И, раз имя с фамилией полностью совпало, к тому же, наследственная родинка на месте — значит эта Алиса — какая-то моя дальняя-предальняя родственница. Понять бы ещё, в какой год угодила. Впрочем, не очень это и важно — я здесь всё равно не задержусь.

Ничем пока не подтверждённая, но непоколебимая вера в то, что выход обязательно найдётся — не давала впасть в неконтролируемую панику.

Домой хотелось до дрожи в коленках. В папину маленькую квартирку к привычным занятиям, к телефону, компьютеру, интернету и прочим благам цивилизации. Можно было бы добавить к перечню и телевизор, например, но я его почти никогда не включала. Разве что некоторые любимые фильмы, вопреки всякой логике, мне нравилось смотреть именно по телевидению со всей его раздражающе-дурацкой рекламой, хотя любое кино в наше время легко и непринуждённо можно было бы разыскать на просторах интернета и наслаждаться просмотром без всяких проблем. Но… это был какой-то мой личный, непонятно чем мотивированный “пунктик”.

За всеми этими переживаниями и поисками выхода — не заметила, как уснула. Просто “выключилась”, провалившись в сон. И, конечно же, мне виделся дом.

*Дортуа́р — общая спальня для учащихся в закрытых учебных заведениях.

**Вся описанная ситуация имела место быть в реальной жизни и взята из мемуаров одной из институток Смольного.