Дочка папы Карло

С определением количества гектар “на глазок”, думаю, не только у меня проблемы, но территория усадьбы казалась огромной. У меня просто глаза разбегались — парк, сад,какие-то отдельностоящие строения (но явно не хозяйственно-бытовые — таких пока было не видно), искусственное озеро, не поверите — с лебедями — это первое, что “достали” мои глаза по пути к самому дому — тут ещё разобраться надо будет, где что находится.

Я сказала к дому? Ха! Если это был не дворец, то я вообще плохо представляю себе, что тогда есть дворец. Не смотря на всю свою заморенность и усталость — неубиваемое любопытство к новому придавало силы не просто удивляться, а изумляться.

Здоровенное двухэтажное (с виду — каменное) строение, которое было видно с дороги издалека, ещё до подъезда к имению, имело два крыла и надстроенный третий этаж посередине. Колонны, искусная декоративная лепнина, высокие окна — всё как положено. Страшно представить, сколько крепостных душ должны были обслуживать такую махину.

Перед, с позволения сказать, домом находился огороженный оградой парадный двор, куда Афанасий и направил наших лошадок. То там, то здесь потихоньку копошились, занимаясь своими делами люди. Первое впечатление, скорее даже, ощущение от этого места — полная изоляция от внешнего суетного мира и покой.

—Почтенный замок был построен,

Как замки строиться должны:

Отменно прочен и спокоен

во вкусе умной старины…— в голову опять пришёл Пушкин со своим “Онегиным.

Вход проходил через красиво украшенный портик, на треугольном фронтоне которого красовался дворянский герб хозяина всего этого великолепия. Туда и проводил меня мой спутник, подхватив вещи.

Встречать меня в просторный светлый вестибюль, производивший впечатление некоторой прямо даже торжественности, вышла ключница Анисья — очень аккуратная толстаяпожилая тётка, явно страдавшая одышкой, с клинически озабоченным лицом и сведёнными в напряжённой думе бровями. По-нашему, я так понимаю, она выполняла функцию завхоза и коменданта в одном флаконе. Вопреки общепринятому ярлыку, обычно навешиваемому на женщин этой должности классиками, и не слишком лучезарному выражению лица,угнетающего впечатления она, как ни странно, не производила. К тому же не резала слух “мамзелями”.

Временно расправив лоб и степенно поздаровавшись со мной, она отправила казачка* доложить барыне, что ” мадемуазель гувернантка прибыли”.

Достав откуда-то из недр широченной юбки пресловутую связку ключей (судя по тому, что при каждом тяжёлом шаге Анисьи юбка греметь не перестала — эта связка была не единственной), она повела меня на второй этаж, где располагались залы и жилые покои. Нижний этаж, кажется, большей частью был отведён под хозяйственные нужды. За стеной вестибюля находился парадный зал для званных обедов, балов и торжественных церемоний, который занимал центральное место в доме.

Это мне не ключница сообщила — я позднее узнала и потом про него ещё расскажу. Анисья же, шоркая подошвами по роскошному наборному паркету и напряжённо дыша, шла впереди меня молча. Кстати, не подумайте, что мы передвигались в полной тишине и одиночестве — усадьба жила своей жизнью. На меня обращали внимание. Любопытное — но пока молчаливое.

Тяжело поднявшись по лестнице (трудно же ей давалась такая почётная должность), она открыла дверь и провела в отведённую для меня комнату. Следом туда же впорхнула молодая девушка.

— Марья, проветри тут. — окинув хозяйственным взглядом помещение и помахав перед лицом пухлой ладошкой, немного поморщившись от духоты, сказала она девушке.

Забежал “с доненсением” казачок (умильный, кстати, мальчишка) и что-то шепнул начальнице.

— Мадемуазель, это ваша горничная Марья. Приводите себя в порядок, через два часа Ольга Петровна примет вас для знакомства. — повернувшись ко мне сообщила “комендантша”.

Пока всё было хорошо. По крайней мере ожидаемо — со мной не носились, как с писаным яйцом, но и относились достаточно уважительно — вон даже горничную выделили.(На этот факт я чуть не присвистнула от восторга). И, слава богу, дали время отдышаться и в самом деле навести приличный вид.

Анисья вышла, Марья пошла распорядиться, чтобы принесли мои вещи, а я имела возможность рассмотреть свою “норку”. Такое определение напрашивалось само собой — здесь было комфортно и уютно.

Окна, послушно открые горничной, выходили в сад и наполняли пространство мелодичным, умиротворяющим птичьим щебетаньем. Ничего из ряда вон здесь вроде и не было: стены драпированы бежевого цвета штофом, натянутым на рамы, снизу отделанные крашенными в чуть более тёмный оттенок деревянными панелями; не слишком широкая, но удобная кровать, очаровательные шторки в ненавязчивый мелкий рисунок, гармонирующий с обоями.

Из мебели здесь спокойно помещался платяной шкаф, трюмо с придвинутым к нему мягким стулом (в тон шторкам) и прям приличный секретер, способный выполнить функции стола, комода и небольшого шкафа для документов с потайными отделениями — для будущей работы — самое то.

На секретере стояли чудесной работы деревянные резные часы (я, как лицо приближённое к этому мастерству, не удержалась и взяла в руки “тёплую” искусной работы вещь),заранее приготовленные письменные принадлежности и золочёный подсвечник.

А! Как это можно было выпустить из внимания?! В комнате имелось даже самое настоящее, на мой взгляд, чудо — небольшая печь, отделанная плиткой. Как потом выяснилось, подобные сооружения находились почти в каждом жилом помещении “дворца”. Кое-где она представляла собой настоящее архитектурное сооружение, облицованное не такой однотонной кафельной плиткой, как у меня, а с росписью и барельефами.

Вообще-то, в местный быт, на английский манер, уже давно вошли камины. Правда, в условиях суровых русских зим они не смогли полностью вытеснить такую родную нашу печь, которая требовала меньше дров и дольше хранила тепло. Поэтому, например, в том же большом парадном зале прекрасно соседствовали и она, и камин.

Вскоре вернулась Марья в сопровождении лакея в тёмно-зелёной ливрее, отороченной золотой окантовкой, тащившего мою поклажу.

К слову сказать — вся прислуга в этом доме была одета в форменную однотипную одежду, соответственно занимаемой должности. (В этом отношении немного прям пахнуло Смольным) Лакеи — зелёно-золотые, горничные же были наряжены в тёмно-серые платья простого фасона, приятного, впрочем, оттенка, белые передники и такие ажурные белые же штучки на аккуратно убранных головах — сейчас вспомню… В общем, наколки из накрахмаленных кружев. Или чепчик круглой формы с двумя короткими “хвостами” сзади.

Мне было выдано полотенце, банные принадлежности — наконец, я имела счастье качественно и с величайшим удовольствием отмылиться, откиснуть и промыть волосы.

Сопроводив меня до благословенного помещения (О боже! Проточная тёплая вода! Оу! И даже ватерклозет!) и набрав в ванную воду, горничная вернулась в комнату, чтобы разложить вещи. (Что повергло меня в некоторую неловкость — всё-таки это я привыкла исполнять сама.) Жажда ощутить на измождённом дорогой теле воздушную пену пахучегомыла и чистую водицу перевесила все остальные желания вместе с сомнениями и я, махнув на всё рукой, отправилась за реализацией для себя этого несказанного наслаждения.

*Казачкаминазывались мальчики-слуги в усадьбе, одетые в казачий костюмчик. Казачки обычно докладывали хозяевам о приезде гостей, бегали с различными поручениями, разносили угощения.

24

Из воды, буквально возрождавшей меня к жизни, вылезать не хотелось. Однако, сами понимаете, сибаритствовать было некогда — предстояло ещё привести в порядок приличествующее моему новому положению платье, просушить и уложить волосы, ну и прочее. В общем, пришлось всё-таки вытряхиваться и топать в свою комнату. Тело после водных процедур казалось лёгким, как пушинка.

В” номере” я обнаружила свою горничную, уже развесившую мою одежду по местам и поднос с едой, распространявшей одуряющий аромат. Никаких перепелов в брусничном соусе, конечно, на тонкой фарфоровой тарелочке не лежало, но запах банальной яичницы и нормального такого русского размера сырников, с голодухи казался просто божественным.