Страница 31 из 34
– Здесь наверху, на третьем этаже, комната есть, пойдем туда? По-моему, в этой комнате раньше жила прислуга.
Я направился к лестнице и спустя несколько секунд услышал, как она идет следом. На втором этаже я дождался ее, взял ее за руку и повел на третий, в комнату, где все было так, как я и помнил.
Там я обнял Ингвиль и поцеловал. Она отступила и села на кровать.
– Мне надо кое-что тебе сказать, – проговорил я. – Я… в сексе я урод… Сложновато объяснить, но… А, да по хрен.
Я уселся рядом с ней, обнял ее и поцеловал, она откинулась на спину, я навалился на нее и снова поцеловал, отстраненную и застенчивую, поцеловал в шею, провел рукой по волосам, медленно задрал на ней свитер, поцеловал одну грудь, и тогда она села, одернула свитер и посмотрела на меня.
– Это неправильно, Карл Уве, – сказала Ингвиль. – Все слишком быстро.
– Да. – Я тоже сел. – Ты права. Прости.
– Не извиняйся, – сказала она, – никогда не извиняйся. Это просто ужасно. – Она встала. – Мы же все равно друзья? – спросила она. – Просто ты мне очень нравишься.
– И ты мне нравишься, – сказал я, – пойдем к остальным?
Мы спустились к остальным, и я, возможно протрезвев от ее отказа, вдруг увидел все совершенно отчетливо. Гостей практически нет. Помимо нас с Ингвиль, всего восемь человек – вот и вся тусовка. То, что несколько часов представлялось мне великолепным, утонченным человеческим спектаклем, бурной студенческой вечеринкой с перепалками и дружбой, любовью и признаниями, танцами и выпивкой, и все это на волне счастья, в один миг рассыпалось и явило себя в подлинном виде: Идар, Терье, Юн Улав, Анне, Асбьорн, Ула, Арвид и Ингве – у всех мутные глаза-щелочки и неловкие движения.
Мне хотелось вернуть веселье, хотелось снова оказаться в эпицентре радости, поэтому я налил себе вина и осушил подряд два бокала, а после еще один, и это помогло, мысль об убожестве окружающего отступила, и я сел на диван рядом с Асбьорном.
Из спальни показался Юн Улав. Он остановился на пороге, и все зааплодировали.
– Ой! – закричал Ула. – Воскрес из мертвых!
Юн Улав улыбнулся и опустился на стул возле меня. Я разговаривал с Асбьорном, пытался объяснить ему, что я тоже пишу про молодых людей, которые любят выпивку и наркоту, и они такие же пустые и холодные, как и герои американского писателя, о котором Асбьорн рассказывал чуть раньше. Юн Улав посмотрел на нас и схватил со стола бутылку с остатками пива.
– Выпьем за Карла Уве и Академию писательского мастерства! – громко произнес он, а после засмеялся и отхлебнул пива.
Я так разозлился, что вскочил и навис над ним.
– Что за ХЕРНЮ ты несешь? – завопил я. – Ты же ни ХЕРИЩЩИ в этом не смыслишь! То, чем я занимаюсь, – это СЕРЬЕЗНО, ясно тебе? Ты вообще хоть что-то соображаешь? Приперся сюда и прикалываешься надо мной – а ты не охерел вообще? Сильно умный, да? Да ты вообще юрист! Не забывай! Юрист!
Он уставился на меня, удивленно и, кажется, слегка испуганно.
– На хера ты сюда приперся! – выкрикнул я и, выскочив из комнаты, обулся, распахнул дверь и выбежал на улицу. Сердце колотилось, колени дрожали. Я закурил и уселся на мокрые каменные ступеньки. Капли дождя пронизывали темноту надо мной и шлепались на землю в крохотном палисаднике.
Хоть бы Ингвиль вышла.
Я медленно затягивался, чтобы делать хоть что-то не спеша и осмысленно. Впускал дым глубоко в легкие и медленно выдыхал. Хотелось что-нибудь сломать. Поднять с обочины булыжник и вмазать в застекленную дверь. Это заставит их включить голову. Придурки долбаные. Тупые долбаные придурки.
Почему же она не идет?
Ингвиль, ну где ты?!
Промокший насквозь, я наконец встал, кинул окурок в палисадник и вернулся в квартиру. Ингвиль и Ингве болтали о чем-то, стоя в коридоре, они меня не заметили, я остановился и прислушался, стараясь разобрать, о чем они говорят, возможно, она расспрашивает его обо мне, но нет, Ингве объяснял Ингвиль, как ей удобнее добраться домой. Он предложил вызвать ей такси, она согласилась, и тогда он выключил музыку и снял трубку, а я прошел в спальню, чтобы не сталкиваться с Ингвиль, меньше всего на свете мне хотелось напоминать ей о случившемся. Она стала одеваться, я вышел в гостиную и сел на диван, и когда она заглянула попрощаться со всеми, помахал ей. Вот и хорошо, я – один из всех, а не тот, кто пытался переспать с ней на чердаке.
Сразу после этого Ингве вызвал еще два такси, после чего остались только Ула, Асбьорн и мы с Ингве. Мы ставили пластинки и обсуждали их, подолгу пялились в пространство, пока кто-нибудь не вставал и не ставил новую, хорошую музыку. В конце концов поднялся и Ула, он тоже решил поехать на такси, Асбьорн увязался с ним, а я спросил Ингве, можно ли переночевать у него на диване, и он, разумеется, не возражал.
Первая мысль, когда я проснулся, была о сцене в комнате для прислуги на третьем этаже.
Неужто это правда? Я затащил ее туда, повалил на кровать и задрал свитер?
Ингвиль? Такую хрупкую и застенчивую? Которую люблю всем сердцем?
Как я мог? О чем вообще думал?
О нет, какой же я тупой придурок. Я все испортил.
Все.
Я сел, откинул в сторону плед и провел рукой по волосам.
О господи.
В кои-то веки из событий прошлой ночи ничего не забылось, я все помнил, мало того – я видел лицо Ингвиль, устремленный на меня взгляд, которого я в тот момент не понял, зато сейчас полностью истолковал его смысл, – все это не оставляло меня, все это пульсировало перед глазами, особенно как я задираю ей свитер, ее взгляд в этот момент, потому что ей этого не хотелось, и все же она не остановила меня, лишь когда губы мои сомкнулись у нее на соске, она приподнялась и попросила остановиться.
Что она тогда думала? Мне не хочется, но ему настолько хочется, что уж пусть, ладно?
Я встал и подошел к окну. Ингве, похоже, спал, по крайней мере, в квартире было тихо. Голова отяжелела, но с учетом того, сколько я выпил, могло быть и хуже. Как там говорится, пиво на вино – говно, вино на пиво – диво? Я сперва выпил пива, а потом догонялся вином – наверное, поэтому так все и получилось.
Ох, вот херня-то!
Блин, блин, блин!
Какой же я тупой придурок!
А она – она такая красивая и живая.
Я прошел на кухню и выпил стакан воды.
Над городом висели плотные серо-белые тучи, воздух между домами был как молоко.
В спальне послышались шаги. Я обернулся и увидел Ингве в одних трусах. Не глядя на меня, он протопал в ванную, бледный и хмурый. Пока он принимал душ, я включил кофеварку, достал продукты, нарезал хлеб.
– Ну что, – сказал он, выходя из ванной в голубой рубашке и джинсах, – хорошая вечеринка получилась?
– Вечеринка хорошая, – ответил я, – только я с Ингвиль облажался.
– Да ладно? – удивился он, – а я не заметил. Что случилось-то?
Ингве налил в чашку кофе, плеснул туда молока и сел. Покраснев, я уставился в окно.
– Я ее отвел в комнату на третьем и полез к ней.
– И как?
– Она не захотела.
– Бывает. – Он потянулся за ломтем хлеба и стал делать себе бутерброд. – Это ничего не значит. В тот момент ей не захотелось – только и всего. Ты, видно, был сильно пьянее ее, возможно, поэтому. А может, еще рановато, вы же с ней толком не знакомы?
– Ну да.
– Если она думает, что у вас все серьезно, я в том смысле, что прямо совсем серьезно, ей, может, не хочется, чтобы все произошло вот так, по пьяни.
– Не знаю, – проговорил я. – Одно точно: облажался я конкретно. Теперь она напугается – это точно.
Ингве положил на хлеб ломтик ветчины, отрезал кружочек огурца и поднес бутерброд ко рту. Я налил в чашку кофе и, по-прежнему стоя, сделал глоток.
– И что собираешься делать?
Я пожал плечами:
– Да чего тут поделаешь.
– Что наворотишь, того не воротишь, – сказал он, – хотя согласен, не очень удачный каламбур. Прости. Летом у меня лучше получилось, мы креветок заказали, а я попросил, чтобы мне покривее принесли.