Иерусалим

А через месяц и я узнала: откладывается свадьба. Думаю, далеко ли до беды. Пошла к депутатше в Бергскуг. Нехорошо там, у Ингмарссонов, говорю. Беда может случиться. А она мне: «Какая еще беда? Мы Бога благодарим, что дочку так хорошо пристроили».

И с чего это мать так всполошилась? – подумал Ингмар Ингмарссон. Никто и не собирается ехать в город встречать Бриту. Понятно, за честь хутора беспокоится. А я-то что? Я, как говорится, сделал все, что мог. И перед лицом Господа скажу: хотел как лучше.

– А последний раз видела я Бриту зимой. Снегу тогда нападало, ужас. Помню, по тропинке шла в лесу. Тяжело – не приведи Господь. Оттепель как раз началась, скользь неимоверная, того и гляди в мокрую кашу свалишься. Присела отдохнуть – гляжу: не одна я в лесу. Еще кто-то сидит, прямо в сугробе. Встала, подошла поближе – Брита. «Что же ты, – говорю, – одна в лес-то собралась в такую погоду?» – «Собралась, как видите…» Вроде ответила – и не ответила; а я гляжу на нее и думаю: что ж ее и вправду в лес-то понесло? А она мне: «Присматриваю горку покруче». – «Золотце мое, что ты надумала? С горы, что ли, решила броситься?» Так и спросила, потому что вид у нее такой… короче, по всему видно: собралась бедняжка с жизнью расстаться. «Да, говорит. Надумала. Вот только найду горку повыше и покруче».

Я прямо обомлела, матушка Мерта. «Как тебе, – говорю, – не стыдно! У тебя все так устроилось, а ты вон что…» – «Злая я стала, Кайса». Что да, то да. И вправду злая. А она продолжает: «Того и гляди кого в грех введу, так уж лучше сама». – «Болтаешь, девочка, сама не знаешь что». – «Нет, нет… злая. А как переехала к ним, так что ни день, то злее и злее».

И поглядела на меня… а глаза дикие, совсем безумные.

«Они, – говорит, – только и думают, как бы меня мучить, а я только и думаю, как бы отомстить». – «Брита, опомнись! Хорошие, достойные люди!» – «Нет, они хотят меня опозорить». Я прямо обомлела. «Ты им так и сказала?» – «Я с ними вообще не разговариваю. Только и прикидываю, как бы им насолить. Дом поджечь? Он же души не чает в этом хуторе. Или коров отравить? Они все безобразные, будто родня ему». – «Говори, говори, Брита. Собака коли лает, не кусается». – «Не успокоюсь, пока что-то с ним не сделаю». – «Сама не знаешь, что несешь. Пока, вижу, не с ними, а с собой ты собралась что-то сделать».

Старушка взяла кренделек, пожевала и одобрительно кивнула.

– И знаете, матушка Мерта, из нее будто воздух выпустили. Обмякла вся и давай рыдать. Говорит, сама не знаю, что мне с этими мыслями делать. Проводила я ее домой. Обещала образумиться, только просила никому не рассказывать.

Просила и просила… а мне-то не по себе. Неладно с девушкой. С кем же, думаю, поговорить-то? С вами, Ингмарссонами? Вроде неудобно тревожить таких уважаемых людей по пустякам, а я…

Зазвонил колокольчик на крыше конюшни: дневной отдых кончился, пора за работу. Матушка Мерта воспользовалась случаем остановить разговорившуюся старушку и вставить слово:

– Послушайте, Кайса… как вам кажется, может у них когда-нибудь наладиться? У Ингмара с Бритой?

– Как это? – удивилась разносчица.

– Ну, я имею в виду… если она не уедет в Америку, захочет она с ним жить?

– А что я думаю? Ничего я не думаю. Вряд ли.

– Она же уже ему отказала.

– Да. Было такое. Отказала.

Ингмар сел в кровати, опустил ноги на пол и обратился сам к себе:

– Вот так, Ингмар. – Подумал немного и повторил, стукнув кулаком по краю кровати: – Вот так, Ингмар. Теперь ты знаешь все, что тебе нужно знать. И мамаша, значит, думает – послушаю эту болтовню и никуда завтра не поеду? Нашла простака. Услышит, мол, Ингмар, что он Брите не нравится, – и останется дома? Как же…

Он все сильнее колотил по краю кровати, будто гвозди забивал в непослушное дерево.

– А я хочу проверить. Проверить хочу! Еще раз! Мы, Ингмарссоны, если что не получается, начинаем сначала. Вот как мы делаем! Подумаешь – какая-то девка так его ненавидит, что чуть с ума не сошла.

Никогда раньше не испытывал Ингмар-младший такого унижения. Теперь он просто горел от желания поставить все на свои места.

– Быть такого не может, чтобы я не заставил Бриту полюбить наш хутор.

Стукнул в последний раз по кровати, подул на кулак и решительно встал. Пора за работу.

Наверняка эту Кайсу послал Большой Ингмар. Чтобы Ингмар-младший перестал сомневаться.

– Вопрос решен. Завтра еду в город.

Ингмар Ингмарссон направлялся к внушительному зданию тюрьмы, гордо расположившемуся на холме на самом краю города. Шел, не оглядываясь и полузакрыв глаза. Медленно, как старик, и с таким трудом, будто тащил на спине колесную пару. Яркий крестьянский наряд оставил дома. Черный сюртук и белая крахмальная рубашка – ну, рубашка-то, само собой, успела измяться. Под стать рубашке и настроение: почти торжественное поначалу, но по мере приближения к цели все более подавленное. Проще говоря, страшновато было ему, Ингмару Ингмарссону.

Пересек усыпанный гравием двор и подошел к констеблю.

– Брита Эриксдоттер. Ведь у нее нынче заканчивается срок? Я не перепутал?

– Кого-то сегодня выпускаем. Вроде бы.

– Детоубийца.

– А, точно! Есть такая. До полудня выйдет.

Ингмар подошел к дереву, оперся спиной и стал ждать, не спуская глаз с тюремной проходной.

– По доброй воле мало кто сюда пойдет. Беда привела. Но тут, конечно, вот что, – продолжал он размышлять. – Тут еще, думаю, другое. Может, ей и не так тяжко, как мне. Отсидела – вышла, да и забыла помаленьку. А я-то что здесь делаю? Нечего и спрашивать. Большой Ингмар, кто ж еще? Это он приволок меня в город. Невесту забирать, надо же! И не откуда-нибудь – из тюрьмы… Из тюрьмы!

Поворчав, он представил, как мать Бриты выходит рядом с ней и передает ее руку ему, Ингмару. И они едут в церковь, а за ними еще десяток колясок. А вот еще картинка: Брита в свадебном платье, красивая и гордая, улыбается ему из-под венца.

Двери тюрьмы открывались и закрывались. Сначала вышел священник, потом начальник тюрьмы с женой; поглядели по сторонам и двинулись в город.

Когда двери открылись в очередной раз, он уже знал: это она. Зажмурился, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Но все же собрался, поднял голову – так и есть. Брита стоит на крыльце. Сорвала головной платок и широко открытыми глазами смотрит по сторонам, поворачивая голову то направо, то налево. Тюрьма, если вы помните, на холме, с крыльца открывается вид на весь город, на пригороды, а если приглядеться, непременно различишь похожие на тучи тени родных гор на горизонте.

Постояв немного, она словно потеряла силы. Опустилась на ступеньку и закрыла лицо руками. Всхлипы были слышны даже с того места, где он стоял.

Ингмар Ингмарссон отлепил спину от дерева, подошел поближе и опять остановился.

– Не плачь, Брита.

Она вздрогнула и подняла на него глаза.

– О Боже… ты здесь!

Ее словно молния ударила. Как много зла ему причинила! И чего стоило ему прийти ее встречать… Бросилась на шею и опять разрыдалась.

– Господи, как я мечтала, чтобы ты пришел…

У Ингмара заколотилось сердце и защипало глаза. Неужели она и в самом деле так рада?

– Что ты такое говоришь, Брита? Ты мечтала, чтобы я…

– Хотела вымолить прощение.

Ингмар устроил на лице серьезную гримасу и словно стал выше ростом.

– Про это потом, – сказал он важно. – Пошли отсюда.

– Да, – покорно согласилась она. – Место неподходящее.

Они начали спускаться с холма.

– Я заходил к купцу Лёвбергу, – сообщил он.

– Там мой сундук.

– Видел я твой сундук. В коляске не поместится, телегу пришлем.

Брита остановилась как вкопанная – ведь он в первый раз намекнул, что собирается везти ее в свой дом.

– Как это? Нынче письмо от отца пришло. Пишет, ты не против, чтобы я плыла в Америку.

– Я вот что думаю: должен быть выбор. Не повредит. Откуда мне знать – согласишься ехать на хутор, не согласишься. Может, тебе как раз в Америку охота. Твое дело, но предложить-то можно.