В пограничном слое

Я, как и прежде, оборвал ее, напомнив против обыкновения резко, что ни в каких подачках не нуждаюсь, поскольку сам имею за душой нечто, чем не стыдно гордиться, и она заизвинялась и стала убеждать, что просто сознает себя настолько обязанной мне, что даже не представляет, какую пользу может принести мне в ответ.

– Принесите пользу усвоению русского языка нашему дивному народу, – возразил я. – Мне этого будет достаточно.

Потом потянулось ожидание, наверняка тяжкое для Вали и довольно безразличное для меня. Наконец, пришло уведомление из канцелярии президента, что мое письмо на имя Президента Российской Федерации (а не его супруги) отправлено для ответа по существу в министерство, ведающее вопросами образования, а затем после еще одной затянувшейся паузы я получил обещанный ответ «по существу» из упомянутого министерства. Я «с выражением» зачитал его Вале по телефону. Чиновник сочувственно отметил, что безграмотность выпускников школ действительно представляет серьезную проблему. А потому он рекомендует В. И. Душкиной издать свои материалы. Ни слова о том, чтобы где-то заслушать ее предложения официально под эгидой министерства, ни слова о выделении Вале гранта именно с целью опубликовать ее систему.

– Ничего неожиданного не случилось, – добавил я от себя, стараясь умерить Валину разочарованность. – После того, что вы узнали о фонде и о том, чем там занят попечительский совет, другого почти и не стоило ожидать. Моя рекомендация остается прежней – дорабатывайте текст своего учебного пособия и постарайтесь издать его на средства своего сына.

– Но ведь тогда уже ничто не защитит мой приоритет, – сказала Валя. – Я узнавала.

– Вы имеете в виду патентное право?

– Да.

– А я говорю просто об обычном праве собственности. И если у вас украдут текст, вы все равно сможете восстановить свое авторство через суд. Постарайтесь только так сцеплять слова и фразы в своем тексте, чтобы их было невозможно переиначить без потери смысла. Тогда обладателям слабых мозгов ничего не останется, кроме как воспроизводить ваш текст без ссылки на вас, а у вас уже будет в руках доказательство, что он уже был вами издан раньше, и что теперь с вашим трудом выступают плагиаторы. Другого пути я вообще не вижу. Официальным путем вы свое пособие, учебник или что-то еще через министерство образования не пробьете, ну, а издать за свой счет или на деньги спонсора сейчас можно что угодно.

– Да, я понимаю.

Несмотря на неудачу затеи привлечь к Валиным делам попечительницу интересов русского языка в лице жены президента России, Валя не переставала поддерживать частые телефонные контакты со мной – иногда по два-три раза на дню. Это совершенно не нравилось моей Марине, а меня раздражало пустопорожним отвлечением от дел. И все же грубо осаживать Валю из-за ее обращений по самым разным поводам мне не хотелось. Чтобы придать какую-то осмысленность нашим контактам, мне пришло в голову предложить ей прочесть мой уже законченный роман с целью контроля от ошибок и опечаток. Я помнил, что еще в самом начале нашей работы у Антипова она как раз и была полезна тем, что отлавливала, как она говорила, «глазные ошибки». Я уже не раз перечитал набранную на компьютере собственную книгу и каждый раз находил какие-то пропущенные ранее мелочи. Напомнив себе об этом, я решил, что будет не лишне пропустить роман через Валин корректорский фильтр. В ближайший же день, когда она позвонила мне (а долго ждать не пришлось), я сказал, что могу дать почитать свою вещь, попутно надеясь на грамматический контроль с ее стороны. Валя горячо заверила меня, что сделает для меня всё с большим удовольствием и охотой.

Через три дня она позвонила и сказала, что уже всё прочла. Я был немало удивлен такой скоростью прочтения книги объемом в семьсот страниц – вряд ли это можно было счесть признаком особого воодушевления, вызванного образностью моего произведения, поскольку казалось, что ни тематика книги, ни образ мыслей и действий главного героя, мягко говоря, не соответствовали характеру внутреннего мира Вали и ее представлениям о морали. Правда, меня это ничуть не заботило – я дал ей читать свое произведение отнюдь не для того, чтобы еще больше понравиться ей. Но в данный момент меня настораживало другое – в Валином голосе послышались тоска и горечь.

– Скажите, – спросила она после паузы, – и теперь я уже явно различал трагические ноты в голосе, – зачем вы написали это?

– Что это? Всю книгу?

– Да.

– Затем, чтобы высказать многое из того, что я успел узнать в своей жизни, а заодно и показать, что сильней всего меня в ней впечатлило.

– Не понимаю, зачем вам так понадобилось написать – ни о каких «дорогой Михаил Николаевич, любимый!» уже не было речи.

– Вы хотите сказать, что книга вам не понравилась? Ну, что ж, ваше право думать о ней, что хотите. Меня от этого не коробит.

Мой голос был спокоен и не вызывающ, и тем не менее Валя еще раз задала мне свой первый вопрос.

– А все-таки – зачем? – и это уже был голос вражды.

– Хорошо, если вам так хочется услышать всё от меня, то ЭТО мне понадобилось для самовыражения собственной сути и сути вещей, как я это понимаю. Такой ответ вас устраивает?

– Да. Когда я могу вернуть вашу рукопись?

– Да хоть завтра. Кстати, вы там сделали много поправок?

– Нет. Знаете, у меня от чтения так устали глаза – я их до этого испортила, работая на компьютере, что теперь просто ничего не в состоянии делать. И глаза болят, и голова.

– Сочувствую, – ответил я, думая о том, что уже произошел своего рода исторический переворот в наших отношениях, и ее огромное горячее желание изо всех сил служить мне всем, что в ее силах, за три дня чтения моего романа испарилось напрочь до дна. Хотя, возможно, и раньше, в первый же день и с первых страниц. И дочитать до конца ее скорей всего заставил не интерес, а данное мне обещание прочесть, от чего она как честный человек уже не могла отказаться. Дело приобрело до комизма неожиданный оборот. Валя, возможно, настроилась восхититься, но оказалось, что пришла к выводу, что лучше бы и не бралась читать. Многолетние клятвенные заверения насчет ее готовности сделать для меня всё, что угодно, потеряли вдруг всяческую силу – на ее готовность послужить мне больше и намека не было. А как честный человек она могла бы помнить о своей хотя бы подневольной обязанности сдержать добровольно данное ею слово. Значит, по всей видимости, я своим романом напрочь перечеркнул в ней то, что побуждало ее навязывать мне год за годом свою поддержку, в которой ни раньше, ни теперь я не нуждался.

Прояснить, до конца ли верно я понимаю новую ситуацию, можно было уже на следующий день. До времени встречи с Валей я об этом больше не думал.

Мы встретились на станции метро между моим и ее домом. Обычно она спешила поцеловать меня, демонстрируя радость от встречи, в этот же раз я заметил, что она едва заставила себя пройти свою половину пути, чтобы нам можно было соприкоснуться лицами. Следующим ее движением было передать мне пластиковую сумку с моим романом. Поверх нее я заметил свою книгу по специальности, которую подарил, когда она приехала ко мне консультироваться по поводу создания рубрикатора. По существу это было нотариально заверенное заявление о прекращении каких-либо отношений со мной. Она решила порвать их сразу, за один сеанс. А то вдруг пришлось бы вторично встречаться, чтобы избавиться от подарка, который, как она многократно напоминала, принес ей такую помощь. Ну, что ж. Можно было прощаться навсегда без всяких промедлений. Но все же она еще раз, видимо, в память о «нашем безоблачном прошлом», задала уже надоевший мне вопрос:

– Зачем вы это сделали?

– Зачем я решил погубить репутацию в ваших глазах? – переспросил я, но, не дожидаясь ответа, продолжил: – Затем, что я такой и никакой другой, что бы там раньше вы обо мне ни вообразили. У нас с вами, как я теперь вижу, весьма различающиеся взгляды на литературу. Для меня важно, чтобы там все по возможности соответствовало истине, а для вас, по-видимому, чтобы в ней все было правильно и хорошо даже вопреки реалиям бытия. Еще раз готов подтвердить, что я не заказывал вам положительного суждения о своей книге. Мне жаль лишь, что вы на ней действительно сломали глаза, а этого не следовало делать. Могу вас уверить еще только в одном: я искренне желаю вам успехов в вашей работе на благо русского языка. Всего хорошего. И будьте здоровы.