Долгое прощание с близким незнакомцем

Над кладбищем стали сгущаться темные облака. В стороне ударил и широко раскатился гром.

Гроза подошла через несколько минут. Михаил отдал плащ Оле, которая никак не хотела его надевать, пока он не втолковал ей, чтобы она укрылась вместе с сыном. Присмотревшись к мальчику, он подумал, что Глеб, пожалуй, был похож на Сашу в таком же возрасте. Однако в конце концов плащ оказался не на Оле, а на Ольге Александровне, к которой прижался племянник. Все остальные промокали: кто под кронами деревьев, кто под раскрытой газетой. Большинство же никак не прятались – негде было. На могиле, несмотря на дождь, работали двое – Вадим и еще один плечистый сильный мужчина. Оля и другая женщина помогали укладывать цветы.

Стоявшая рядом с Михаилом молчаливая черноволосая женщина в желтом с мелкими цветочками сарафане, сказала, по-особенному разделяя слова:

– По-моему, они стараются для греха. Вам не кажется?

Горский понял, что она имеет в виду кладбищенских воров.

Почему эта женщина вдруг заговорила с ним? Она явно не хотела «переживать» вместе со всеми. Красивой ее нельзя было назвать. Лицо казалось угрюмым, пожалуй, даже ожесточенным. Под дождем скоро начала пробирать дрожь, но еще не вся рассада была высажена в могильный грунт. И все-таки казавшийся бесконечным и безнадежным дождь кончился раньше, чем работающие управились с рассадой. Посыпали рис, откупорили бутылки с вином.

– Помянем Глеба, – просто сказал Вадим.

Сухое вино показалось приятным. «Пить бы его, беседуя с Глебом», – подумал Горский.

– Налить вам еще? – спросила женщина в очках, помогавшая Вадиму на могиле и часто курившая.

– Да, пожалуйста, – ответил Михаил.

IV

Возвращались с кладбища молча. На полпути к автобусной остановке Горский оказался рядом с сестрой Кураева. Он решил, что лучшей возможности поговорить не будет.

– Ольга Александровна, я хотел предложить вам свои услуги, если потребуется какая-то помощь в подготовке рукописей Глеба к изданию. Я не профессиональный писатель и не публиковался, но литературный опыт у меня есть. Если вы захотите в этом убедиться, могу Вам показать кое-что из моих работ.

– Спасибо, – ответила она. – Помощь, вероятно, потребуется. Осталось много рукописей, которые надо разобрать. Я сообщу вам. Кстати, хотела вас спросить: Вы подарили Глебу старинную трубу – ведь это очень ценная вещь. Может быть, теперь вы ее заберете себе?

Михаил недоуменно пожал плечами, потом отрицательно покачал головой.

– Я ведь подарил ее Глебу, – вырвалось у него.

– Глеба больше нет.

– Это не меняет дело. Труба – его вещь. И пусть она останется среди прочих его вещей.

– Спасибо. Есть мысль устроить музей-квартиру Глеба, если удастся.

Горский не видел большого смысла в устройстве таких квартир. Но, думая о дорогих для Глеба вещах, он хотел, чтобы они либо остались все в одном месте – и тогда музей-квартира для этого тоже подходила, – или достались на память кому-то из самых близких, например, его сыну.

– А как сложилась судьба «Тактики исчезновения»? Глеб успел дописать ее?

– Не вполне. Но я уже отдала рукопись в редакцию «Современника».

– Не сделают как следует, – подумал Горский.

В добросовестность и, главное, в способность редакторов из книжных и журнальных редакций мыслить и видеть мир по-кураевски Михаил не верил. И чем больше он думал над этим, тем все более определенно приходил к выводу, что если кому и может быть дано дописать незаконченное Кураевым, то это ему, Горскому, и никому больше.

– Вы ведь живете не в Москве, Ольга Александровна? – спросил он.

– Нет, я живу на Кавказе.

– Значит, здесь вы редкий гость?

– Да. Там работа, дети.

– А кто вы по специальности?

Горский заметил, что за стеклами очков собеседницы мелькнуло какое-то замешательство.

– Я гляциолог, – наконец сказала она.

– Понятно. Изучаете оледенение.

– О, вы знаете? Откуда?

Горский так и не понял, была ли она вполне искренна в своем удивлении, и только пожал плечами.

– Когда занимался альпинизмом, бывал на ледниках.

Зато как ходила по ледникам, особенно в зоне трещин и ледопадов сама Ольга Александровна в своей нынешней форме, он не представлял «Впрочем, – подумал он, – возможно, там ведутся стационарные наблюдения и кругом наставлены рейки и датчики, так что всё сводится главным образом к камеральной обработке данных. Ладно, это ее дело, как она там управляется в своей гляциологии. Куда важней, как она управится, точнее – уже управилась с наследием своего младшего брата».

– Вам уже обещано, – спросил Михаил, – что роман будет издан в «Современнике»?

– Во всяком случае, они сами предложили отдать его им.

– Ясно. А вам он понравился?

Горский снова уловил заминку.

– Я себя не считаю специалистом в литературе, – уклоняясь от оценки, ответила Ольга Александровна. – Глеба больше нет. Я боялась, как бы не заглох интерес к его вещам. Лучше ведь сразу пристроить всё что можно, потому что потом будет труднее.

Этот довод был, разумеется, неоспорим. Она продолжила:

– Кроме романа он ведь еще несколько сценариев написал, а с Малым театром заключил договор на пьесу по мотивам «Северо-восточных полигонов».

– Пьеса меня мало трогает, —сказал Михаил. – Роман другое дело.

– Да, конечно. Это и для него было основное, – согласилась Ольга Александровна, заканчивая разговор.

Недалеко от дома к Михаилу подошел один из геологов.

– Извините, – спросил он, – вы не знаете, отчего умер Глеб?

– Знаю со слов его друга и соседа, – Горский показал на Николая. – Говорит, что от сердечного приступа. Инфаркт миокарда, наверное. Еще он сказал, что, по мнению врачей, Глеб все равно оставалось недолго жить, даже если бы его спасли.

– А что такое?

– Сосуды пришли в негодность. А вы никогда не слышали, что он болел?

– Нет, – ответил геолог. – Нет, он был просто феноменально здоровым человеком.

– И тоже мастер спорта по лыжам, как и его главный герой из «Северо-восточных полигонов? – поинтересовался Горский.

– До мастера Глеб не догнал. Но он был сильный перворазрядник. У нас вообще была сильная лыжная секция.

– Я помню.

– Так вот, Глеб у нас выделялся. Тренер, Иван Николаевич, – геолог указал на невысокого плотного мужчину с седой головой и рябоватым лицом, считал, что он может стать мастером, если будет больше тренироваться. Нет, такого раннего конца никто из нас не ожидал.

V

Понятно было, что в одной комнате все не разместятся. Поэтому коридор быстро заставили разномастными столами, вокруг которых можно было стоять и слушать, что говорилось в комнате, где находились самые близкие люди. Горского пригласили было к главному столу, но он постеснялся лезть на глаза незнакомым людям, лучше знавшим Глеба, и остался в коридоре, быстро найдя для себя дело – откупоривать бутылки с вином, благо, холодильник был буквально забит ими. Соседями оказались молчаливый человек с определенно азиатскими, но смягченными чертами лица и молодая женщина в простом платье.

Первым встал пожилой тренер Иван Николаевич.

– Мы собрались, чтобы вспомнить Глеба. Студента МГРИ, лыжника, потом инженера, потом писателя. Наверно, у него во всех делах проявлялся талант, какой редко у кого бывает. Мы следили за его успехами и радовались им. Тем обиднее, что он ушел от нас в пору своего расцвета. Но в нашей памяти он останется навсегда. Он хорошо бегал на лыжах, он хорошо поработал в геологии. Он хорошо писал книги. Выпьем за его память, друзья!

Гости, озябшие и проголодавшиеся, охотно выпили и закусили. Теперь, после первой речи, все как-то ожили и раскрепостились. Публика была явно неоднородной, но это не мешало. Незнакомые люди говорили друг с другом без стеснения. Мужчины начинали с расспросов, что налить, женщины вежливо и с улыбкой что-то отвечали и в свою очередь предлагали закуски. Настало время нового оратора. И снова это был пожилой человек, подтянутый, стройный и возрастом, пожалуй, старше Ивана Николаевича. В комнате кто-то потребовал внимания, и немного погодя все стихло там, а потом и в коридоре.