Рогатый папа

Но, открыв глаза, я с удивлением обнаружила себя лежащей на собственном диване. Села, протирая глаза. Музыка доносилась из кухни, оттуда же шел чарующий запах и раздавалось бряцание посуды.

Осторожно встала. Чувствовала я себя на удивление хорошо. Не было даже привычной в последние дни тошноты.

Прошла вдоль коридора, боязливо заглянула на кухню. Пришлось снова протереть глаза, потому что увиденное никак не могло быть правдой.

Герман Нагицкий, сняв пиджак и небрежно бросив его на спинку стула, нацепил на себя мой старый, заляпанный въевшимися пятнами фартук и что-то увлеченно помешивал в кастрюле, стоящей на плите.

Пахло при этом так, что пришлось несколько раз сглотнуть набежавшую слюну.

Худая жилистая фигура, высокий рост и длинные тонкие пальцы, которыми я невольно залюбовалась. Его пальцы мне нравились больше всего. Наверное, поэтому после того, как я увидела, как он играет на рояле и они невесомо порхают по клавишам, и согласилась впервые пойти с ним на свидание. О чем только думала, дурочка!

«Танец рыцарей» подошел к концу, телефон, из которого он раздавался, на миг замолчал, и именно в этот момент мужчина заметил меня.

– О, Ирочка! – подбежал и, осторожно подтолкнув в спину, усадил на стул. – Садись. Суп наливать?

Он щелкнул по лежащему на столе телефону, выключая звук.

– Я еще сплю? – с надеждой спросила я.

– Плохо себя чувствуешь? – он картинно вздернул брови, а затем, взяв меня за подбородок, повертел мою голову из стороны в сторону, придирчиво оглядывая. – Ну-ка открой рот.

– Эй! Хватит! – я отодвинулась, выставляя вперед руки. – Сюрреализм какой-то.

Я взглянула поверх его головы, поймав отражение в кухонном шкафчике позади. И в этот момент я наконец вспомнила, что произошло.

Рога! Змеиный язык! Я видела их!

Вот только сейчас ни сам Нагицкий, ни его отражение ничего подобного больше не демонстрировали.

Но галлюцинации были еще не самой большой проблемой. Самой большой проблемой была двойня, которую мне сегодня показали на УЗИ. И теперь мой бывший знал об этой проблеме.

«Бывший, – горько усмехнулась своим мыслям. – Можно подумать, три свидания и один единственный раз близости можно считать за отношения!»

– Я не разрешала хозяйничать на моей кухне, – произнесла я с нажимом. – Вам лучше уйти.

– Тебе стало плохо, так что я не мог оставить тебя одну, – он невозмутимо пожал плечами. – Нужно же было чем-то себя занять, пока ты в себя приходишь. Тем более что в холодильнике у тебя шаром покати. Пришлось доставку продуктов вызвать, чтобы хоть что-то приготовить. Ты в курсе, что беременным надо хорошо питаться?

Он укоризненно покачал головой и вздохнул так, словно вдалбливает третьекласснице дважды два.

– Кстати, ты все ешь? Какие-то особые предпочтения или алергия?

– Только на лаванду... – машинально ответила я, но тут же смутилась, чувствуя, как щеки заливает краской.

Боже, какой стыд! Он копался у меня в холодильнике, а я там полгода, наверное, не мыла! И в шкафах столько пыли…

– Лучше бы «Скорую» вызвали! – постаралась упрекнуть его в ответ. Получилось куда резче, чем хотелось бы. А нечего рыться там, где не просят!

– Зачем? – он удивленно приподнял брови. – Я тебя осмотрел. Ты была в полном порядке. Просто перенервничала.

– Осмо… трел? – повторила эхом, чувствуя, как ладони буквально гореть начинают от нестерпимого желания ударить эту самодовольную напыщенную сволочь. – С какой стати?!

– Как врач, – кивнул он и, видя, что я не понимаю, добавил, – я закончил медвуз с отличием, лет этак… хм… шестнадцать-семнадцать назад. Как время летит. Год отучился в ординатуре, но так и не закончил. И потом по специальности не работал. Но кое-что помню еще.

– Ух ты… – от неожиданности я даже злиться перестала.

Нагицкий – медик? Кто бы мог подумать. Затем прикинула, во сколько обычно заканчивают учиться…

– Я думала, вам еще нет сорока, – не слишком вежливо брякнула я, лишь затем опомнившись, что я такое несу. Какая мне разница, сколько ему лет. Будь он хоть трижды доктором медицинских наук, пусть убирается из моей квартиры.

– Нет, нет, – обезоруживающе улыбнулся он. – Я тебе говорил уже. Мне тридцать пять. Ну так что? Как насчет супа?

И пока я пыталась понять, во сколько же он мог закончить свой вуз, он, не дожидаясь ответа, успел поставить передо мной целую тарелку и сам сесть рядом.

– Ешь, – подтолкнул ко мне ложку, – и пока ешь, я расскажу тебе, как мы будем жить дальше.

– Мы? – я чуть не подавилась на этих словах. – Подождите, о каких «мы» может быть речь?

– Ирочка… – тяжело вздохнул Герман.

– Не называйте меня так, – тихо попросила я, почувствовав, как от этого обращения у меня по телу пробежали мурашки. В наш единственный раз он называл меня именно так.

Мужчина недовольно поморщился. В этот момент его телефон вдруг снова заиграл классическую мелодию, я перевела взгляд на экран мобильного, все еще лежащего на столе.

«Хурма».

Я моргнула два раза, чтобы убедиться в том, что прочитала правильно.

Нагицкий же поспешил скинуть звонок и убрать телефон в карман, но не прошло и нескольких секунд, как мелодия снова повторилась.

– Секундочку, – елейно произнес он, вставая с места и отходя в сторону. Вид у него при этом был такой, что звонившему следовало лишь посочувствовать, если причина звонка бы недостаточно веской.

Прежде чем Герман вышел из кухни, я лишь успела уловить краем уха женский голос.

Интересно, кто это ему звонит? Хотя нет, совсем не интересно. Наверняка очередная дурочка, на которую он положил глаз. В театре про него и его девиц ходило множество сплетен. Говорили даже, что в примы, кроме как через постель, не попасть.

Он присутствовал на большинстве репетиций, нервируя танцоров одним своим видом. Шутка ли, что в те дни, когда он не появлялся, у всех все получалось в разы лучше. А с ним… выкладываясь на полную, ты, казалось, не мог элементарного. Даже балетмейстер как-то говорил об этом. Говорил, но сделать ничего не мог. Несмотря на то, что театр был государственным, почти все, что делалось там, делалось на деньги Нагицкого.

Ходили слухи, что еще пятнадцать лет назад здание театра было заброшенным, и к нему даже бомжи подходить боялись. А теперь - гордость города.

Но, как говорится, кто за девушку платит, тот ее и танцует.

Один танцор как-то даже сказал, сплевывая, что театр для Нагицкого – все равно что личный бордель. Его потом почти сразу уволили, но фразочка прицепилась.

Я же не сразу во все это поверила. Сначала была слишком наивной.

Думала, что он просто странный нелюдимый человек, любящий искусство. У богатых свои причуды, ведь так? Да, он меня порой пугал, но не сказать, что сильно мешал. Он почти ничего не говорил, разве что иногда защищал танцоров, если балетмейстер чересчур начинал распинать их. Но слухи, ходившие вокруг, делали свое дело. Я не хотела быть очередным трофеем, или просто галочкой в череде его любовниц. И когда три месяца назад он пытался заговорить со мной, то попросту сбежала.

Он еще дважды пытался подловить меня, а затем потерял интерес, начал встречаться с какой-то пышногрудой девицей из солисток оперы, и я наконец вздохнула спокойно. Впрочем, если быть честной самой с собой, часть меня была разочарована.

В тот день, когда мы заговорили впервые, я пришла пораньше, чтобы размяться. Мне хотелось проявить себя, чтобы меня заметили. Выделиться из массы тех, кто создает общий фон в кордебалете. Перестать быть капелькой в этой большой волне, а самой стать той, что задает направление.

Вот только когда пришла, в зале для репетиций уже был он.

– Доброе… утро, – обычно Нагицкий не появлялся в театре до полудня, и поэтому встретить его в семь утра было полной неожиданностью.

Он стоял рядом со станком и, опираясь на него, что-то листал в мобильном телефоне.

– Я еще не ложился, – усмехнулся он. – Так что для меня ночь пока продолжается.