Страница 8 из 14
Глава 3
Дед Арист не подвел — гвоздодер и кусачки выдал мне без звука. Должно быть, мои глаза горели такой фанатичной решимостью немедленно приступить к работе, что он не стал и пытаться меня задерживать под всякими стариковскими предлогами — попить чаю, перетереть про жизнь. Жаль, гвоздодер был не самый лучший — не сравнить с тем, что остался в моем гараже в той жизни. Им можно было одинаково удобно извлекать гвозди со шляпкой любого размера — очень качественно сделанная прорезь, продуманный градус наклона. Но и этот в дело годился. И следующие три часа я упоенно, ни на что не отвлекаясь, разбирал поддоны, занося в сени дощечку за дощечкой.
Бабушка, конечно, очень заинтересовалась моей неожиданной активностью. Раз вышла в сени, словно невзначай, когда я дощечку очередную заносил, затем, через полчаса вышла и на улицу, посмотрела с минуту, как я пыхчу над очередным поддоном, молча ушла. Затем еще дважды ловил ее за подглядыванием в окошко. Прекрасно понимал, что происходит — ее прежний Пашка, небось, уже раз пять бы отвлекся от этой работы, а то и вовсе ее забросил. Но я получал истинное удовольствие, то самое, про которое известно всякому человеку, вынужденному заниматься очень сложной умственной деятельностью и перешедшему вдруг к простой физической работе. Умные, а иногда и очень умные люди воруют и прячут концы в воду, а аудитор вынужден не только разгадывать, как они это делают, но и прикидывать, останется ли он жив, если справится со своей работой. Мозги кипят, черепная коробка трещит. И вот на этом фоне, когда едва дым уже из ушей не идет, ты берешься за что-то простое и полностью понятное, типа разбирания поддонов, и организм тебе говорит — ай, молодца! Что же ты раньше-то так не мог, и надо мной издевался! И делает тебе впрыск гормонов удовольствия, намекая деликатно — ты подумай, может, и не стоит заниматься той фигней, что прежде, которая уверенно ведет нас двоих к инфарктам и инсультам?
Бабушка, кстати, все же не выдержала и прервала мою работу — напомнив, что мне скоро со Славкой в засаду нужно идти. Ну, тут уже ничего не поделать — без ужина лезть на старый чердак было не с руки. Покушал, налил горячего чаю, и сел с кружкой за французский, чем поверг бабушку в шок. Впрочем, времени оставалось мало, поэтому просто повторил глаголы, что начал разучивать на базе, и принялся составлять список стройматериалов, что мне понадобятся. Пришло в голову, что лучше его иметь на руках завтра на рынке, чтобы чего-то не упустить.
Про фанеру дед Арист обещал завтра похлопотать у нужного человека, значит, мне нужно точно знать, сколько листов мне нужно брать. Правда, тут же понял, что не в курсе, какого размера листы фанеры сейчас в магазинах — в двадцать первом веке, вроде, были метр двадцать на два пятьдесят, или два семьдесят. Если с сухой штукатуркой не путаю. Пришлось слазить на чердак и хоть примерно измерить пол — правда, вместо нормального сантиметра пришлось использовать портняжную мерку. Зная размер пола, смогу завтра рассчитать и необходимое количество листов фанеры, когда узнаю размеры.
Гвозди понадобятся шестёрка для дощечек, килограммов пять, и десятка для фанеры — этих уже килограмма три должно хватить. Занес в список инструментов еще топор с широким лезвием — наточу до бритвенной остроты и ничего нет лучше, чтобы стесать неровные доски в неудобных местах, где с рубанком не подлезешь.
Ну и лак, естественно, причем на акриловый вряд ли можно рассчитывать, скорее всего. Зато обычный, хоть и редкой вонючести, будет дольше держаться. Подумал и о том, что на время работ с лаком мне точно пригодится противогаз — поберечь легкие и печень в замкнутом помещении, значит, и его заносим в список. Ну и женщин с малой придется отселить на пару дней, пока лаком вонять не перестанет — но вот это вообще не будет проблемой, люди в СССР гостеприимны до невероятности. Пожалуй, и сам пойду погощу где-нибудь, чем буду дышать этими испарениями на первом этаже.
Договорились со Славкой встретиться у дома Эммы в одиннадцать часов. Когда закончил с предварительными расчётами, ходики показывали без пятнадцати. Мама с Аришкой уже спали. Бабушка укладывалась. Начал собираться в дозор. Учитывая опыт прошлой ночи, взял подушку и фляжку со сладким чаем. Будильник, фонарик. Вроде, всё.
Оделся потеплее, как в прошлый раз и вышел в сени. Взгляд наткнулся на шинель. О, забыл спросить у своих, чья она. Но не возвращаться же. Бабушка уже, наверное, легла. Ладно, успею.
На улице возле дома Либкиндов уже топтался в нетерпении Славка. Руки у нас обоих были заняты и вместо рукопожатия мы пихнули друг друга локтями.
— Ну, что, вперёд, навстречу приключениям? — спросил я друга, видя, как ему всё это интересно.
— Пошли. — согласился Славка и первым уверенно пошёл к дому. Там ещё горел свет. Мы занесли своё барахло наверх и спустились поздороваться, оставив куртки и обувь в сенях.
— Добрый вечер. — заглянул я в хату, предварительно постучавшись.
— Входите, входите. — позвала нас бабушка Эммы.
Они с Эммой сидели за столом. Перед Эммой лежала тетрадь, в руке ручка. Судя по грустному лицу девчонки, у неё до сих пор не сделаны уроки.
— Что за проблемы? — спросил я, подходя к столу.
— Сочинение пишем. — недовольно ответила бабушка.
— И что не получается?
— Сочинение на тему «Каким я вижу будущее своей Родины». — объяснила Эмма.
— Да… Это трудная тема. — почесал я затылок заглядывая к ней в тетрадь.
«Моя Родина в будущем станет ещё более цветущей и благодатной. Люди в ней будут счастливыми и здоровыми. Все будут трудиться и не будут ни в чём нуждаться».
— Ну, так-то всё правильно написала. А дальше что остановилась? — спросил я.
— Не знаю, что дальше писать. — чуть не плача, сказала Эмма.
— Ну… Ты девочка, если напишешь про жизнь обычной женщины в будущем, думаю, нормально будет. — предложил я. — Не обязательно же писать про пленумы ЦК и партийные съезды.
— Да? — оживилась Эмма. — Это я могу.
— Ну, и пиши. В нашей стране в будущем огромную поддержку получит детство и материнство. Декретный отпуск по беременности и родам будет четыре месяца, а по уходу за ребёнком до трёх лет. За молодыми мамами в это время будут сохранятся рабочие места и зарплаты.
— Ух ты! — восхитилась Эмма, торопясь записывать за мной.