Страница 250 из 278
В течение почти года после провала Лелингемского соглашения 1394 года все главные действующие лица были заняты другими проблемами. Ричард II обратился к делам Ирландии, которая теперь подвергалась серьезной опасности и грозила отколоться. 16 июня 1394 года, через несколько дней после возвращения послов из Лелингема, он объявил о своем намерении отправиться в Ирландию с войском — впервые посетив ирландское владение со времен правления короля Иоанна Безземельного, почти за два века до этого. Армия, которая в конечном итоге прибыла в Милфорд-Хейвен в октябре, насчитывала не менее 5.000 человек и включала большинство тех приближенных короля, которые участвовали в переговорах с Францией. Джон Гонт погрузился в проблемы Гаскони, где в апреле 1394 года вспыхнуло самое серьезное восстание против его власти. Возмущенные авторитарными методами лейтенантов Гонта и напуганные преувеличенными сообщениями из Англии о том, что Ричард II собирается уступить герцогство своему дяде на вечные времена в рамках сделки с Францией, Штаты Гаскони отказались признавать его власть. В будущем, заявили они, они будут подчиняться только тем чиновникам, которые напрямую подотчетны королю. В конце октября, когда переговоры с Францией на время затихли, Гонт отплыл из Плимута с 1.500 человек. Он пробыл вдали от Англии более года. В это же время при дворе короля Франции герцог Бургундский бросился на поиски путей окончательного урегулирования бретонской гражданской войны[1121].
Единственным видимым симптомом проявления прежней доброй воли между двумя дворами был крестовый поход. Герцог Бургундский был движущей силой этого проекта. Он разработал амбициозные планы создания элитной рыцарской армии, которая должна была противостоять туркам в Венгрии и изгнать их с Балкан. Это предприятие должно было стать прелюдией к еще более грандиозному плану освобождения Святой Земли. Только на содержание свиты Филиппа был составлен бюджет в 520.000 франков (87.500 фунтов стерлингов). С его владений в Бургундии, Фландрии и Артуа были затребованы большие налоги. Большую часть лета 1394 года во Франции находилось венгерское посольство. В течение следующей зимы по всей Европе шла активная дипломатическая деятельность, поскольку планы согласовывались между правителями Франции, Венгрии, Германии, Венеции и Византии. Джон Гонт демонстрировал все признаки серьезного отношения к этому проекту. Его зять Джон Холланд, граф Хантингдон, сопровождал французское посольство в Венгрию для проведения предварительных переговоров, его внебрачный сын, сэр Джон Бофорт, отправился с аналогичной миссией в Пруссию, а его агенты торговались с венецианцами о логистике и военно-морской поддержке[1122].
16 сентября 1394 года Климент VII внезапно умер от сердечного приступа в папском дворце в Авиньоне в возрасте всего пятидесяти двух лет. Его мало оплакивали. "Если Бог счел нужным принять его в рай, — говорил купец Франческо Датини, — он, несомненно, сделал это". Смерть Климента VII стала поворотным пунктом в отношениях главных западноевропейских государств.
В течение шестнадцати лет политика французского правительства заключалась в том, чтобы силой навязать власть Климента VII в Италии, полагая, что как только он надежно обоснуется в Риме, остальная Европа его признает. Эта политика, известная во Франции как Путь силы (Voie de fait), имела своих сторонников даже в 1394 году, когда она явно провалилась. Людовик Орлеанский, чьи итальянские амбиции зависели от этого, до самой смерти Папы все еще требовал предоставления ему Королевства Адрия. Его союзники в королевском Совете требовали найти способы финансирования этого предприятия. Ангерран де Куси, который был одним из этих советников, был назначен генерал-капитаном Людовика в Италии[1123]. Однако за спиной Людовика поддержка Пути силы ослабевала. Люди, удрученные зрелищем раскола христианства против турок, не были настроены поддерживать ни одного из претендентов на папский престол, тем более силой. Раскол вызвал сильные моральные сомнения во Франции, где роль правительства в поддержании послушания авиньонскому Папе становилась все более противоречивой. Даже герцог Беррийский, друг Климента VII и давний сторонник Авиньона, считал, что раскол "длится слишком долго", и заявил, что французская монархия опозорена им. Церковный раскол создал особые трудности и для герцога Бургундского, так как большинство его фламандских подданных были приверженцами Рима. Поэтому он был дестабилизирующим фактором в его северных владениях, а в Париже был связан с конкурирующим центром влияния вокруг его племянника Людовика Орлеанского. Раскол также угрожал испортить его отношения с Англией и помешать его попыткам организовать крестовый поход в Восточную Европу.
С тех пор как герцоги Беррийский и Бургундский вернулись к власти в августе 1392 года, во французском правительстве росла поддержка альтернативной политики. Герцоги рассматривали возможность передать вопрос о мире на рассмотрение папского арбитража или Вселенского собора латинской церкви. Но сложность этого пути заключалась в том, что он почти неизбежно потребовал бы вынесения решения о незаконности избрания того или иного Папы, а это вряд ли кто-то воспринял бы спокойно. "Кто захочет, чтобы его признали раскольником в течение последних двадцати лет?" — спросил один кастильский прелат. Вместо этого герцоги привлекли внимание к политике, которая стала известна как Путь отречения (Voie de cession). Целью Пути отречения было побудить обоих претендентов на папский престол уйти в отставку, чтобы на их место был избран единый, неоспоримый кандидат. В начале 1394 года французский королевский Совет призвал Парижский Университет разработать предложения по устранению раскола. Университет, который никогда не принимал Климента VII всей душой, рассмотрел ряд предложений, но в итоге твердо высказался в пользу Пути отречения. В июне профессора представили свои выводы королю в документе, изобилующем оскорблениями в адрес Климента VII и его двора[1124].
Почтение к памяти Карла V защищало Климента VII при его жизни. Ответом Карла VI на резкий совет Университета было заявление о том, что он не будет предпринимать никаких действий и желает никогда больше не получать подобных документов. Но смерть Климента VII немедленно изменила настроение. Гонец из Авиньона сообщил королю эту новость в отеле Сен-Поль в разгар мессы. Было спешно организовано заседание Совета. Был отправлен гонец со срочным посланием к кардиналам, умоляя их отложить избрание преемника, чтобы можно было подумать о путях преодоления раскола. По их мнению, легче было заставить одного Папу отречься от престола, чем двух. Письмо дошло до кардиналов 26 сентября 1394 года, как раз в тот момент, когда двери конклава должны были быть запечатаны. Догадываясь о его содержании, они отказались его принимать. Через два дня они избрали Папой арагонского кардинала Педро де Луну, который принял имя Бенедикта XIII. Кардиналы, как и французский королевский Совет, стремились положить конец расколу и их выбор почти наверняка был обусловлен верой в то, что Педро разделяет их взгляды. Прежде чем приступить к выборам, каждый из них дал клятву, что тот, кто будет избран, будет трудиться над восстановлением единства Церкви, вплоть до отречения от престола, если большинство кардиналов призовет его к этому. Педро дал эту клятву до своего избрания и дал ее снова после него[1125].
Историческая репутация нового Папы была омрачена его несчастным концом, но в свое время он был впечатляющей фигурой. Избранный в относительно преклонном возрасте шестидесяти шести лет, он был выдающимся юристом-каноником, культурным человеком большой личной святости и политиком, наделенным неуемной энергией, интеллектом и несгибаемой волей. Он обладал глубоким знанием европейской политики, будучи кардиналом в течение девятнадцати лет, большую часть которых он провел на дипломатической службе папства во Франции и Испании. Но Бенедикт XIII никогда не был человеком, с которым было бы легко сотрудничать. Он был колким, тщеславным, сильно привязан к достоинству своей должности и не хотел, чтобы им помыкали. Поначалу, во Франции, его избрание приветствовали, так как считали потенциальным соратником по реализации правительственных идей по преодолению раскола. Однако уже вскоре стали появляться сомнения. Посольство, отправленное новым Папой в Париж, прибыло с благими намерениями и заверениями в поддержке. В новом году по его следам отправилось еще одно. Но хотя послам было поручено обсудить различные возможности с советниками Карла VI, эмиссары Бенедикта XIII, как ни странно, умолчали о Пути отречения. Папа, по их словам, имел свои собственные идеи о том, как излечить раскол, "здравые и скорые" идеи, которые, однако, он предложил держать при себе до тех пор, пока в Авиньон не будет отправлено достаточно видное посольство, чтобы выслушать их[1126]. Правда заключалась в том, что если Бенедикт XIII и был искренен в своем желании отречься от престола ради христианского единства, он изменил свое мнение, как только был избран на папский престол. В разные периоды последующих лет он проявлял интерес к урегулированию путем переговоров, арбитражу на тщательно продуманных условиях или возрождению Пути силы. Но он никогда больше не помышлял о решении, которое предполагало бы его собственное отречение от престола, даже в рамках сделки, которая избавляла бы его от соперника.
1121
Cal. Letter Books H, 412; CPR 1391–6, 451–2; PRO E101/402/20, fols. 31–40vo (изувеченный в конце). Йорк: Foed., vii, 789–90. Гонт: PRO E30/1232 (нотариально заверенное заявление города Бордо); Froissart, Chron. (KL), xv, 135; Anglo-Norman Letters, no. 19. Палмер (1972), 158–60 принимает утверждение Фруассара, Chron. (KL), xv, 157–9, что восстание было спровоцировано предоставлением герцогства Гонту и его наследникам на вечные времена. Но пожалование (Foed., vii, 659–60) было только пожизненным, и никакое более широкое пожалование никогда не было занесено в гасконский список. История Фруассара также не согласуется с нотариально заверенным повествованием и заявлением Ричарда II от 10 сентября 1394 года о том, что он никогда не даровал Аквитанию Гонту на более длительный срок, чем его жизнь: см. Arch. mun. Bordeaux, i, no. 66. D. of Burgundy: AN J243/79; BN Coll. Bourgogne 53, fols. 227, 230, 100, p. 55; Itin. Ph. le Hardi, 236–7; John IV, Actes, nos. 982–983B, 985; Morice, Preuves, ii, 633–43, 655–6; 'Chron. Brioc.', cols. 73–6.
1122
Delaville le Roulx, i, 229–32, *ii, 18–20; Palmer (1972), 200–4, 240–2; Paviot (2003), 24–31; Vaughan, 61–4. Венецианцы: Cal. S.P. Venice, i, nos. 115, 117.
1123
'A
1124
Chron. r. St.-Denis, ii, 94–100, 130–82; Chart. Univ. Paris, iii, nos. 1680, 1680, 1683–4; Valois (1896–1902), ii, 224–71; Vaughan, 184–6; *Goñi Gaztambide, 170; Kaminsky, 53–6.
1125
Chron. r. St.-Denis, ii, 184; Vet. script. ampl. coll., vii, 479–80, 483; Ehrle, 'Afterconcils von Perpignan', v, 403; Valois (1896–1902), iii, 16.
1126
Vet. script. ampl. coll., vii, 437–8, 483–7; Chron. r. St.-Denis, ii, 204–6; Ehrle, 'Neue Materialen', vi, 160–2.