Плоды мести

***

В себя троу пришел уже в каком-то подземелье без окон. Три нещадно коптящих факела освещали мрачное убранство пыточной. Обнаженного барда привязали толстыми веревками за запястья и лодыжки к узкому деревянному ложу, стоящему у одной из стен. Ноги и руки покоились на валиках, к которым тянулись свободные концы веревок. Сбоку виднелось отполированное руками палача деревянное колесо с несколько неуместной здесь зеленью листьев.

Адинук порылся в памяти и вспомнил, что такое устройство именуется шевале. Тем же словом эльфы называют подставку, на которой художники размещают холсты и краски во время работы. Какая ирония, если сейчас какой-нибудь неуклюжий детина действительно примется разукрашивать лежащее в неудобной позе худощавое тело своими грубыми инструментами.

Перед шевале пустовал стул с высокой спинкой, приставленный к столу. Волшебная сумка Адинука лежала здесь же вместе с пергаментом, пузырьком с чернилами и парой перьев. На стене перед бардом красовался огромный плакат с изображением плахи, топора и рунической надписью «Церион Сансон — пятьсот лет безупречной работы».

— Эй, есть тут кто? — позвал троу на эльфийском.

— Очухался, голубчик, — ласково отозвались откуда-то из левого угла хриплым голосом.

Раздалось кряхтение, и в поле зрения троу появился заспанный эльф в коричневом мясницком фартуке, сильно заляпанном бурыми пятнами. Этот предмет одежды был напялен прямо на голое тело, словно остроухий обожал демонстрировать развитые грудные мышцы и жилистые безволосые руки с почти расплющенными костяшками тонких пальцев. В отличие от большинства лусидов он не носил длинных волос, стянутых в косу или ниспадающих на плечи. Короткий пепельный ёжик подчеркивал высокий лоб без единой морщинки, а бледно-голубые глаза смотрели печально и устало.

— Судя по некоторым признакам, этому эльфу за тысячу, — улыбнулся Адинук, ерзая на дыбе.

Руки немного затекли и просились на волю.

— Сансону уже за полторы осенью стукнет, — тяжело вздохнул палач и пальцем почесал длиннющее ухо, рассматривая жертву. — Ну что, соколик? Сам расскажешь, откуда такой дерзкий, или с тобой поработать?

— А чего тут рассказывать, — шевельнул ухом бард. — Я даже спеть могу. Эту балладу я сочинил одной из первых.

— Ты у меня скоро и так запоешь птичкой, — пообещал лусид, разминая пальцы и двигаясь в сторону стола.

— Уткой или воробьем? — серьезно уточнил троу.

Церион остановился и потянул за ручку, выдвигая из стола ящик с пыточными приспособлениями.

— Хочешь уткой, хочешь зайцем, — не менее серьезно ответил палач. — Вы черноухие только через боль нормально разговаривать начинаете, а без этого только дерзить старшим и умеете.

— Дяденька, никакой я не черноухий! — широко улыбнулся Адинук.

— Вот, и еще врете постоянно, и выкручиваетесь, гады подземные, — забубнил Сансон, проверяя заскорузлым пальцем заточку наугад вытащенного из ящика стального крюка.

— Триединым клянусь, что я такой же лусид, как и вы! Возьмите мою сумку и произнесите над ней волшебные слова «Миленочка, драга иес ла плимбаре!».

Палач поразмыслил над сказанным и решил проверить слова узника.

— Учти, — сказал он, — если взорвется или там какая-то ловушка, ты так и умрешь тут от голода.

Дождавшись поощрительного кивка, он взял сумку и произнес нужную фразу. Услышав приглашение прогуляться на языке троу, Милена не замедлила вылезти наружу.

— А-а-а! — заорал Церион при виде прущей прямо на него черной туши, размером почти с половину пыточной.

Паучиха возмущенно щелкнула жвалами, схватила начинающего терять сознание эльфа клешней и поискала глазами хозяина. Троу учил ее, что нельзя сразу убивать, а нужно сперва обездвижить жертву и дождаться команды, если хозяин рядом.

— Легкий для сна, — подсказал ей бард.

Милена послушно надкусила Сансону одну из рук и впрыснула малюсенькую капельку яда.

— Освободи меня, только не порви веревки, — попросил троу, — а этого легковерного болвана пока положи на полу. Да смотри башку не повреди, он мне еще нужен.

Когда питомица справилась, Адинук потрепал ее по голове и попросил вернуться в сумку. Затем заказал оттуда пару особых эликсиров: черный и золотистый. Волосатая лапа услужливо доставила их из недр бездонного хранилища. Второй троу выпил сам, а содержимое первой склянки влил в рот палача.

Фартук эльфа бард нацепил на себя, а потом с трудом доволок бесчувственное пока тело до дыбы, взвалил его на ложе и привязал за руки и ноги. С довольным смешком он оценил результат своих трудов и уселся на стул ждать пробуждения жертвы. Минут через десять Церион разлепил веки и застонал: у него раскалывалась голова.

— Что происходит? — возмутился он. — Кто вы и почему я привязан?

— Очухался, голубчик! — радостно улыбнулся Адинук. — Сам расскажешь, зачем проник в наш светлый град или с тобой поработать?

— Это какое-то недоразумение! — заерзал на дыбе палач. — Я только что допрашивал пленника, а потом мне привиделся жуткий кошмар… и вот я почему-то здесь.

— Хватит мне врать, сволочь красноглазая! — рявкнул троу, отчаянно пытаясь сохранить серьезное выражение лица.

— Кто? Я? — лицо Сансона перекосилось от ужаса, а потом исказилось от негодования. — Зачем вы надели мой фартук?

Цериону показалось, что этот невысокий светлокожий парнень лет двухсот с небольшим от роду, чем-то похож на того пленника. Он попытался найти в нем хоть одно черное пятнышко. Тщетно! Заостренные черты лица, благородная бледность кожи, тонкий аристократичный нос с горбинкой, вьющиеся волнистые соломенные волосы до плеч и насмешливые зеленые глаза прямо-таки кричали, что перед ним один из самых прекрасных представителей народа лусидов. «Наверное, какой-то заезжий маркиз с окраин королевства решил меня так жестоко разыграть», — горестно подумал Сансон.

— Здесь я задаю вопросы, — ощерился бард так страшно, как сумел, тыча в лицо Цериону карманным зеркальцем, предварительно извлеченным из сумки. — Прекращай бредить и говори, а то я начну вращать колесо!

Палач увидел в отражении черную кожу, красные перепуганные глаза и разрыдался. Паника и растерянность нарастали с каждой секундой. Быть того не может, это какой-то трюк! Слезы такими ручьями потекли по щекам старого эльфа, что в какой-то момент троу даже начал его жалеть.

— Значит, будем молчать? — надавил Адинук, многозначительно похрустел пальцами и взял со стола перо и пергамент. — Предлагаю рассказать добровольно, как ты сюда попал.

— Я ничего не сделал! — запричитал несчастный Сансон. — Я просто всегда тут сижу, а эти двое, де Шак и де Монер, приволокли мне работу.

— Подозреваемый пытается опорочить доблестных офицеров Его Величества, — заскрипел пером Адинук, выводя аккуратные руны и проговаривая запись вслух.

— Что? Я не…

Троу пристально посмотрел в красные глаза палача.

— С какой же целью так могли поступить два столь достойных мужа? Не вижу логики. Пропажу гостя сразу бы заметили.

— Де Шак еще с войны ненавидит всех подземников, — признался лусид. — Де Монер просто попал под его влияние. Они собирались обставить это, будто гость сам пошел шнырять по дворцу, а его поймали и он под пытками во всем признался. Я не виноват! У них большие связи при дворе!..

Адинук ненадолго задумался, щекоча себе пером подбородок.

— Стихни! — перебил продолжающего причитать палача бард. — Допустим, я поверю, что ты, черноухая дрянь, работаешь в королевском замке. И ты утверждаешь, что двое офицеров принесли тебе бесчувственное тело, а ты даже не спросил, кто это и откуда взялся? То есть, ты признаешься, что стал соучастником преступления, приняв участие в нападении на гостя Его Величества?

Темная кожа палача приобрела синюшный оттенок от страха. «Мне это снится», — подумал он. — «Это просто сон». Однако наваждение и не думало прекращаться.

— Ты знаешь, как пресветлый Миримон может наказать тех, кто покушается на его гостей?

— Вырезанием роньо и изгнанием, — пролепетал насмерть перепуганный палач.