Страница 3 из 4
– Ну что, что он сказал? – спросила Беатриче, стоило мне завершить звонок, и громким голосом повторила для публики на балконах: «Задерживается на работе!» И спустя еще полминуты: «А Никола недоступен!» В нескольких секундах воцарившейся тишины чувствовалось серьезное осуждение в отношении недоступного Николы.
– Он в «Тайнике»! – раздался вдруг из темноты хриплый женский голос. – Сама видела, как они туда входили, он и эта анорексичная, у нее еще отец владеет бензоколонкой на трассе.
– Ты знаешь, где это? – обратилась ко мне Беатриче и, не дожидаясь ответа, потянула меня за руку. Я и правда не знала, но было видно, что ей очень хотелось пойти туда со мной.
«Тайник» – это пиццерия, спрятанная в узле узких улочек старой части городка, в доме с толстенными стенами, где пропадает связь с внешним миром. Люди сидят там плотно, почти тесно, зал гудит голосами, и даже если бы телефон поймал сигнал, то вряд ли кто-то услышал бы звонок, а тем более голос звонящего.
По тому, как мы ворвались внутрь, было очевидно, что пришли мы совсем не за пиццей. На входе, за стойкой, встречал гостей хозяин. Когда он поднял на нас глаза, я уловила в них мимолетный испуг и сразу же вспомнила, почему его лицо показалось мне знакомым.
Дело было пару недель назад. В то утро я, как обычно, выехала на работу, но уехала недалеко. Колесо опасно застучало – лопнула шина, мне удалось развернуться перед выездом на трассу и дотащиться на медленном ходу до красивого розового дома не очень далеко от фамильного гнезда Гуэрра. Я была занята борьбой с домкратом, когда молодой мужчина с брюшком, копавшийся у себя в гараже, увидел мои страдания и предложил помощь. Всплескивая руками и растерянно улыбаясь, я наблюдала за тем, как он устанавливает запаску, а потом, прихрамывая, возвращается в гараж, и кричала ему вслед раскатистые «грацие». Прежде чем исчезнуть внутри гаража, он обернулся и с болезненной улыбкой произнес положенное по этикету: «Ci mancherebbe». Его хорошо воспитывали в детстве.
Ci mancherebbe – вежливый аналог «пожалуйста», такой мощный в своей щедрости, что им можно установить собеседника на пьедестал, но в целом это выражение годится для демонстрации самых разных эмоций. Им можно выразить негодование («Этого только не хватало!»), снисходительное одобрение («Ну еще бы!») или вот эту небывалую щедрость в ответ на чужую благодарность: «По-другому и быть не могло», «Я не смог бы поступить иначе». В «чи манкереббе» ясно слышится глагол «недоставать», mancare, которым итальянцы скучают друг по другу или сообщают, что в блюде недостаточно соли.
Если бы нам захотелось развернуть в полную длину «Ci mancherebbe», произнесенное моим спасителем, то получилось бы что-то в этом духе: «Недоставало еще, чтобы я сделал вид, что не замечаю, как вы, прекрасная незнакомка, боретесь с домкратом, и не вызвался сам устанавливать вам запасное колесо, хотя мне было очень непросто нагибаться в этих вот узких джинсах, да и спина вообще-то побаливает. Недоставало еще, чтобы я не выполнил свой долг джентльмена и бросил вас на произвол судьбы – этого, как вы понимаете, совсем и ни в коем случае не могло произойти, ci mancherebbe!»
В жизни итальянцев часто бывает перебор – событий, эмоций, людей, переживаний, но никак не недостача. Недостача – предмет извинений и глубинного беспокойства.
За стойкой пиццерии был именно он, Джованни, и по испугу во взгляде я уловила, что боль в спине после галантного жеста еще давала о себе знать.
– Что случилось? – спросил он меня осторожно. Черт его знает, чего еще можно ожидать от этой иностранки с тягой к приключениям.
Пока я пересказывала Джованни свой вечер, Беатриче снова проявляла активность. Она вошла в зал и, не видя Николу, громким голосом выкрикивала его имя. Никола с девушкой сидели в дальнем углу, разрезая только что принесенную пиццу. Он увидел размахивающую руками Беатриче в тот момент, когда подносил первый кусок ко рту. Комок моцареллы, воспользовавшись заминкой, мягко свалился на тарелку. Беатриче не дала им возможности даже попрощаться.
На парковке у дома тем временем все были на своих местах: Кармела на балконе сражалась с комарами, Винченцо под балконом почему-то продолжал держать лестницу, соседи на других балконах курили, пили пиво, давали подзатыльники детям и обсуждали еще утренние новости – грядущее повышение стоимости комуслуг и скандальный пересчет пенсий в пользу государства. Отношение собеседников к государству было понятно по жестам, которые исполнялись на фоне освещенных окон, как в театре теней. Скорее всего, большая часть этих людей уже успели забыть, почему они решили провести вечер на открытом воздухе всем околотком.
И вдруг те же руки затрепетали в аплодисментах – Никола вынес из дома запасной комплект ключей!
– Молодец, Беатриче! – закричала какая-то девочка.
Зрители стали расходиться, желая друг другу спокойной ночи. А что, они очень неплохо провели вечер.
Я швырнула ключи Кармеле – и… Не долетев до балкона, они жалко шмякнулись во дворик соседки снизу. Той самой соседки, которая так любила посплетничать обо мне с синьорой Гуэрра.
На этот раз сопровождать меня вызвался Винченцо. Я чувствовала себя не более чем статисткой: нажать на кнопку домофона, прошептать «буонасера», позволить Винченцо извиниться за поздний час и быстро, по-мужски, объяснить ситуацию. Соседка вышла из дома в махровом халате с крупными объемными розами и подала мне связку ключей. Во второй раз их бросал Винченцо – они, конечно, долетели по назначению, и Кармела наконец-то открыла балконную дверь. Я могла возвращаться домой. Винченцо загрузил на крышу фургона лестницу, чтобы отвезти ее обратно по месту назначения.
– Большое спасибо. – Слова благодарности вышли у меня почти бесшумными, потому что я была в ужасе от гвалта, нечаянно произведенного мной в последние часы.
– Чи манкереббе, – радостно ответил Винченцо и улыбнулся так, что можно было разобрать буквально: «Еще недоставало, чтобы я, увидев, как воры пытаются залезть в дом Гуэрра, не пошел выяснять, что происходит, а потом…»
На следующий день я купила в цветочном магазине горшок с красивыми фиалками и оставила его у двери соседки снизу вместе с запиской: «Прошу простить за вчерашнее беспокойство».
О возвращении старших Гуэрра стало известно еще через день, когда возобновил свою работу клуб балконных новостей. Припарковав машину, я увидела, как оба квартиросдателя свешивались с третьего этажа, а соседка снизу, подобравшая ключи, жестами показывала, где стояла я, где стояла лестница, куда упала связка… Она также намекала, что из моей квартиры доносился запах гари и что неплохо бы проверить, не спалила ли я что-нибудь из хозяйского имущества.
– И представляете, она мне еще и цветы оставила, – сообщила она на диалекте, используя для «цветов» слово, похожее на «сорняк». – «Прошу простить за беспокойство». Она что вообще думает, что она в Париже?
Чета Гуэрра искренне расхохоталась.
– Ну и что, ты сорняк-то взяла?
– А то! Ci mancherebbe!
2. Дети Венеры / Di Venere e Marte
– Синьора, вы придете сегодня? – Секретарь позвонил мне за пять минут до назначенного времени.
Я поднялась с лавочки в тени платана и, пройдя через сквер, подошла к палаццо малинового цвета. Первая слева дверь – дубовая, авторитетная – вела в адвокатскую контору. Я нажала на позолоченную кнопку у входа, но звонок эхом прошелся по пустому особняку, а за ним второй и третий. В недоумении я осталась стоять, прислушиваясь, перед дверью. Ровно в десять по ступенькам поднялся полный мужчина в мятых серых брюках и рубашке поло. Открыв дверь ключом, он пригласил меня внутрь.