Тринадцатая запись

Лена Обухова

Тринадцатая запись

Пролог

Медвежье озеро

Много лет назад

Его разбудил особо мощный раскат грома, ударившего, как казалось, над самой головой. Даже стены дома затряслись, или так ему почудилось от страха спросонья. В первый момент сердце зашлось в груди, но едва мальчик понял, что мир не рушится, а просто идет дождь, оно успокоилось. Ненадолго.

Потоки воды ожесточенно хлестали по окнам и крыше, создавая невообразимый шум, в котором просто невозможно было снова уснуть. На улице было темно, ни намека на занимающуюся зарю, а значит – еще глубокая ночь. Он не любил просыпаться посреди ночи, особенно в грозу. Мама не раз говорила, что это неопасно, если ты дома, но ему все равно всегда было страшно.

Через какое-то время дождь немного унялся, гроза отодвинулась: теперь между вспышками молний и раскатами грома проходило несколько секунд. Струи уже не так сильно били по небольшому деревянному дому, под их монотонный шелест можно было и уснуть. Однако едва мальчик закрыл глаза, внизу что-то скрипнуло и послышался звук шагов, будто кто-то пересек комнату, находящуюся под ним.

Сев на постели, он тихо позвал:

– Мам?

Ему никто не ответил. Да и не мог ответить, он прекрасно знал, что мать сегодня работает в ночную, поэтому спать его укладывала пожилая соседка. На ночь та никогда не оставалась, но всегда сидела с ним, пока он не засыпал, только потом шла к себе. Может, она еще здесь? Может, еще не так уж и поздно или соседку задержал некстати начавшийся ливень с грозой?

– Баб Люд? – крикнул мальчик, но ему снова никто не ответил.

Ожидаемо. Ведь если бы соседка все еще была здесь, она откликнулась на его первый зов, чтобы успокоить.

Что-то тихонько скрипнуло, словно качнулась одна из дверей на плохо смазанных петлях. Мальчик сильнее вцепился в край одеяла, тяжело дыша и одновременно стараясь дыхание сдерживать, потому что оно казалось ему очень шумным.

Маме часто приходилось работать в ночную смену, поэтому она всегда учила его, что любым ночным шорохам можно найти вполне безобидное объяснение. Она учила его не бояться, говорила, что он уже достаточно взрослый – все-таки второй класс заканчивает! Мальчик кивал и днем храбрился, но стоило ему проснуться посреди ночи, как богатая детская фантазия принималась придумывать чудовищ, пытающихся пробраться в дом.

За окном снова полыхнула яркая вспышка, на мгновения осветив небольшую комнату, но дверной проем остался темным, словно за порог свет боялся шагнуть. Снаружи громыхнуло, а внизу повторился скрип, только на этот раз к нему добавился тихий стук и едва слышный звон.

А еще мама говорила: если посреди ночи мерещатся всякие звуки, надо встать, включить свет и посмотреть, что да как. Сразу станет понятно, что бояться нечего.

Тяжело вздохнув, мальчик осторожно свесил с кровати ноги, резво спрыгнул, подбежал к дверному проему и щелкнул выключателем. Для этого пришлось подпрыгнуть, с пола он не доставал, даже если встать на носочки, но получилось с первой попытки.

Комната сразу стала родной и уютной, ничего зловещего. Свет яркой лампочки, висевшей под потолком, пролился и на небольшую площадку, с которой вниз вела лестница. Верхние ступени теперь тоже слабо, но освещались. Дверь в комнату мамы была плотно закрыта. На первом этаже было темно.

Еще раз глубоко вздохнув, словно перед погружением в воду, мальчик переступил порог своей комнаты. Ступеньки деревянной лестницы никогда не скрипели под его скромным весом, реагировали так только на взрослых, но он все равно старался ступать как можно осторожнее. Двигался медленно, пристально вглядываясь в темноту. Та теперь казалась не такой уж и кромешной: свет из его комнаты немного разгонял мрак, а когда снаружи вновь вспыхивала молния, то все большое помещение первого этажа заливало ярким светом: занавески на окнах никто на ночь не задвигал.

В доме определенно не было никого, кроме него, но тихий скрип и стук вновь повторились, и на этот раз мальчику удалось определить источник звука: на одном из окон забыли закрыть форточку. Или ее открыло ветром и теперь им же и шевелило.

Первым делом он все же побежал к выключателю, чтобы зажечь свет на этаже и окончательно убедиться в отсутствии опасности. Однако в тот момент, когда мальчик, подпрыгнув, щелкнул выключателем, за окном вновь блеснула молния, а лампочка под потолком, ярко вспыхнув на секунду, погасла. Повторные попытки ее зажечь не увенчались успехом.

Снова стало не по себе. Свет в комнате наверху по-прежнему горел и продолжал частично разгонять мрак внизу, но темнота все же льнула к стенам и пряталась по углам. Приоткрытая форточка продолжала тихонько поскрипывать и постукивать. Дождь опять усилился.

Подтащив к окну стул из-за обеденного стола, мальчик забрался на него, чтобы дотянуться до форточки. Закрыл, убедился, что задвижки встали, как положено, и ветер не сможет повторить свой фокус. Теперь можно было и слезть, но он задержался, глядя на улицу.

Окружающий мир окутывал мрак, но при очередной вспышке – теперь еще более далекой – стало видно, как раскачиваются на ветру деревья, как идет рябью вода в озере, как печально мокнет под дождем глупое чучело, которое мама поставила в огороде в надежде отпугнуть наглых птиц. Но чучела не боялся даже он, а птицы и вовсе воспринимали его как удобный насест.

Нечто другое заставило маленькое сердечко еще раз зайтись в груди от ужаса: на той стороне озера, где терялось среди деревьев старое заброшенное кладбище, вновь вспыхнули огни. Он уже видел такое однажды, и тогда дело кончилось плохо, но ему так никто и не поверил. Мама сказала, что ему приснилось или померещилось, баба Люда твердила о каких-то светлячках, но он-то видел, что это больше походило на людей с факелами. Самих людей он, правда, не разглядел ни тогда, ни сейчас, но кто-то же должен был нести огни. Не могут же они гореть и плыть по воздуху сами собой?

Мальчик торопливо нырнул вниз, спрыгнул со стула и даже присел на корточки, чтобы не смотреть на огни. И чтобы они случайно не заметили его. Снова стало страшно.

Взгляд сам собой зацепился за проигрыватель, стоявший на комоде у стены. Когда он еще совсем-совсем не умел читать, мама ставила ему пластинки, и добрый женский голос рассказывал сказки. Теперь он умеет включать его сам, и может прочитать на обложке и на самой пластинке, что на ней записано.

Выпрямившись, он схватил стул и потащил его за собой к комоду – тот тоже был весьма высоким, и с пола мальчик мог разве что поправить иглу.

Выбор пал на веселую музыкальную сказку, в которой не было ни злых волков, ни прочих ужасов. В темноте оказалось невозможным прочитать название на наклейке, но обложка была очень уж узнаваемой. Вскоре мрачную тишину дома нарушила бодрая музыка и звонкое пение, а потом зазвучал и голос рассказчицы.

Мальчик опустился на сиденье стула, но постарался уместиться на нем с ногами: босые ступни мерзли, пол на первом этаже был холоднее.

За окном продолжало тревожно шуршать, вспыхивать и громыхать, но знакомые женские интонации и известный до мельчайших подробностей сюжет успокаивали. Разум начала туманить сонливость, но что-то занозой сидело в сердце и не давало даже задремать.

Окно. Занавески на нем почему-то продолжали едва заметно трепетать, хотя форточка была надежно закрыта. И огни, которые остались где-то там. Остались ли? Или исчезли? Или вовсе померещились, как и сказала мама? Про странные звуки в ночи она ведь оказалась права…

Пластинка крутилась, дождь шелестел, гроза затаилась. За окном было темно, в доме продолжал гореть свет на втором этаже, мальчик сидел на стуле в противоположном конце комнаты, поджимая под себя озябшие ноги.

Когда страшно, надо просто посмотреть и убедиться, что ничего опасного там нет.

Мальчик сполз со стула и медленно направился к окну. Бодрый женский голос и заученные практически наизусть слова придавали ему сил. Наконец он добрался до окна и выглянул в него, ища взглядом огни там, где они были. Не нашел. Не видно было не только другого берега, но и самого озера. Слишком темно.