Настоящие

Ниамири. Больше некому.

На мгновение Клео ощутил острую зависть. Когда-то он вместе с Нарелином осудил Пятого, а теперь вдруг обнаружил, что уже не так уверен в своём мнении.

«Детство… Может, это и вправду подарок? Пусть иллюзорное. Или безжалостное, каким оно было в действительности. Но оно было; был тёплый луг с полевыми травами, и бумажные кораблики, и птицы за окном, и палисадники с серыми ветками. А у меня не было ничего. У меня украли детство ещё до рождения, да и рождения не было — нас не рождали, а выращивали, даже у тех несчастных эмпатов в монаде «разумных» всё-таки был кусочек детства, а мы… мы появлялись на свет почти взрослыми и забывали истинных себя, не зная, что бывает по-иному. Кем станет Ниамири теперь? Кем стал бы я, если бы мне подарили детство?»

Наверное, даже Сэфес этого не скажут. Клео тронул Пятого за плечо, всмотрелся в лицо.

— У меня тоже… не было… — произнёс Пятый, не открывая глаз. — Прости…

Сэфес дрожал, а рука его под пальцами Клео оказалась очень горячей.

— Ты провожал Ниамири? — тихо спросил Клео.

— Да… не только. — Пятый открыл наконец глаза и посмотрел на блонди. Воспалённые, покрасневшие глаза, бледное лицо, испарина на висках. — Там надо было… убрать. Она ушла оттуда, и теперь там нет ничего, нет леса, нет ручья, нет реки… и самого «там» нет тоже. Я не знал, ей-богу, не знал… что я сделаю для них всех… вот так. И ещё… у меня не бывает неадеквата, Клео. Уже почти полторы сотни лет не бывает… Клео опешил.

— Вот как? — удивился он. — А что же я вижу сейчас?

— Что угодно… только не это. — Пятый с трудом приподнялся на локтях. — Скажем… то, что я заслужил. Жаль, что ты увидел, но… будем думать, это случайность.

Клео с неодобрением покачал головой и поправил подушку так, чтобы Пятый смог сесть.

— Скорее, неизбежность, — сказал он. — Сдаётся мне, такой же «случайностью» была и встреча мальчишек друг с другом. Что-то направляет наши пути, и ручаюсь, — блонди иронически улыбнулся, — это не Эрсай.

Пятый улыбнулся.

— Единственный, кто может направлять, это Господь, и не нам судить его помыслы. Другое дело — ошибки, которые мы совершаем. И плата… А мне до сих пор жаль их, — вдруг добавил он. — Не поверишь, но мне жаль Каина Герку и Радала Скеари.

Клео откинулся на спинку кресла и долго молчал, глядя в окно. Вдруг по какому-то наитию он сказал:

— У них ещё будет Ниамири. Но до чего же странные пути. — И замолчал снова.

— Ну тогда помоги им, Господи. Впрочем, сомнительно. После смерти… это уже вероятнее. Каин любит её.

— Она вернётся в жизнь? — спросил блонди. — Во многих религиях говорится о перерождении для искупления прошлых ошибок.

— Она уже возвращается, — кивнул Пятый. — И я не знаю, какую дорогу она выбрала. И куда придёт. Клео, дай второе одеяло, холодно.

За окном шёл всё тот же весенний неспешный дождь, шумело море. Система со странным самоназванием Я в разговор не вмешивалась, однако на столике появился кувшин с лёгким вином, пара чашек кофе и тарелка с тонкими янтарными ломтиками. Дом оживал, и Клео подумал, что система лукавила — даже машине, наверно, тоскливо годами смотреть, как падают с обрыва камни, копится по углам пыль и ветшают стены. Словно уловив его мысль, Пятый сказал:

— Мы виноваты, да, но слишком много работы. Прости, Я. Мы будем появляться чаще.

— Спасибо, — ответил голос. — Я тронут.

Второе одеяло пришлось взять с соседней кровати. Клео укрыл Пятого и сел рядом на край постели.

— Не тесно? — спросил он.

— Отлично, — заверил тот. — Как же хорошо, — добавил он виновато, — когда хоть что-то в этом мире кончается хорошо.

— По-моему, всё только начинается, — возразил Клео. — Кстати, ты будешь вино или кофе?

— Кофе. Жаль, там такой дождь, а у меня сил нет на улицу выйти.

Клео пододвинул столик вплотную к кровати. Горячая чашка слегка обожгла ему пальцы.

— В дожде есть своя романтика, но раньше я этого не понимал. На Эвене чёрные дожди. Никому и в голову не приходит ими наслаждаться. Это в нашей крови, трудно вытравить.

— Если в крови, то это навечно, — согласился Пятый. — И всё-таки что-то кончилось. Просто поверь. Началось новое.

Дождь, море, ветер. Весна.

… Люди всегда хотели верить, что небо над их головами обитаемо, но до сей поры многочисленные миры человечества были лишь зеркалами, в которых отражалось его собственное лицо. Впервые перед нами открывается дверь в большую вселенную, наполненную чужой разумной жизнью, и впервые в нашей истории мы можем увидеть миры, где враждебность и страх не диктуют обществу законы.

Нас пугает неизвестное, но страх перед ним — отражение наших собственных страхов. Мы боимся не чужаков, а самих себя.

В безграничности космоса есть место для всего — для добра и зла, для тьмы и света. С чем именно мы столкнёмся, выйдя из нашей звёздной страны, — зависит от нас самих. И выбор человечества будет совершаться не в высоких кабинетах, а в обычной жизни, каждым из нас, ежедневно и ежечасно. Вселенной нет дела до сводок правительств — она вслушивается в голоса нашей души.

Кажется, человеку не дано понять, чего хочет от него мироздание. Но выбор лишь выглядит сложным. Задолго до того, как первый человек поднялся в небо, были те, кто жил в гармонии с большой вселенной. Если мы хотим, чтобы она приняла нас — мы сами должны научиться состраданию, доброте, пониманию. И каждый раз, в повседневности, делая маленький выбор, нужно помнить, что этим мы направляем всё человечество на века и века вперёд.

Уверен, что после этих слов многие назовут меня ханжой, что в моих устах они звучат циничной насмешкой. Поэтому мы делаем единственное, что расставит точки над «и» — снимаем завесу с истории Рауля Найрэ. Я от крываю считки своей памяти.

Смотрите моими глазами и решайте, был ли я прав.

Шестеро-трое.

До горизонта — бескрайнее поле, весеннее небо над головой. Совсем недавно сошёл последний снег, в прогалинах уже появилась молодая трава, и солнышки первоцветов пробивались через покров серых, прошлогодних стеблей.

Каин и Радал стояли, держась за руки, испуганно глядя на тех, кто только что к ним подошёл. Парень и девушка, тоже совсем молодые, в их лицах угадывалась нерешительность, и двое не-людей, возраст которых был совершенно непонятен.

Шестеро? Нет, понял Радал. На самом деле их только трое.

— Не надо бояться, — сказал один из не-людей. — Всё закончилось. Такого больше не будет.

— Никогда? — спросил Каин. Не-люди синхронно кивнули.

— Меня зовут Рей, а это Раиса, мы ваши будущие Встречающие, — тихо сказал высокий светловолосый парень, как две капли воды похожий на Рауля. — Надеюсь, мы справимся.

— Они не видят, — подсказала девушка. — Пока — не видят.

— Можно посмотреть по-другому. — Один из не-людей улыбнулся. — Например, вот так.

Поле исчезло. Они оказались посреди Нигде, и Радал, оглянувшись, вдруг понял, что их человеческие облики истончаются и исчезают.

Рядом, там, где стояли парень и девушка, всё явственнее прорисовывались два сгустка Цвета, тёплого медового Цвета, к которому безумно хочется прикоснуться рукой. Не-люди тоже потеряли свои облики. Радал вдруг понял, что сейчас он будет видеть то, что подскажет ему сознание, и глянул на себя и других новым, пока ещё незнакомым ему внутренним зрением.

Два солнечных цветка, две усталые бабочки с посечёнными дождями и ветром крыльями, и… вот это сияющее, новое, искрящееся — это они?! Два радужных мотылька, искры, свет и ветер, который заставляет трепетать молодые крылья — это…

— Семь пар железных башмаков, помнишь?спросил кто-то невидимый. — Этот путь пройден. Пора начинать новый.

И будущий 800-й экипаж сделал то единственно, что было должно, — Радал и Каин синхронно шагнули навстречу тем, кто ждал, когда они сделают шаг.