Настоящие

«Совсем забыла. Пятый, у нас радость — Рей сделал выставку своих работ. Наконец-то. Продалось всё, за двое суток. Выставка была на Эвене». Спасибо, Тон. Хоть какая-то действительно приятная новость. Конечно работы продались — при таком-то покровителе!..

Пятый смахнул терминал, снова перевернулся на спину, лёг поудобнее. Благодать!.. И самое хорошее, что в реакционную зону ещё сутки никто не сможет войти. Вообще никто. Даже Встречающие. И связи нет, по крайней мере пока он сам не решит кого-то вызвать. А он, конечно, не решит. Поэтому… да, точно! Как раз это сделать можно. Сейчас. Вот прямо сейчас.

Он осторожно встал, прислушался к ощущениям. Вроде бы ничего, нормально. Очень даже ничего.

В своё время они с Ренни поспорили, что протащить сигареты в реакционную зону невозможно. Реакционная зона — это симбиотическое пространство, и если дана команда не допускать какой-то объект, она его не допустит. Ха-ха. Если зона считает объект частью себя, она его пропустит за милую душу.

Пятый запустил руку в стенное углубление и вытащил прозрачный длинный блок, где лежало штук сорок крепких сигарет. Курить после сброса было нельзя. Ни в коем случае.

В этом-то и был особый кайф. Он вытащил одну сигарету, прикурил, пока не затягиваясь. Подошёл к кровати и стал к ней спиной. Так. Отлично.

После первой затяжки его повело, но пока недостаточно сильно, и Пятый поспешно затянулся второй раз. В голове зашумело, перед глазами запрыгали чёрные точки. Третья затяжка пошла совсем уж хорошо, а после четвёртой голова закружилась так, что он едва сообразил, где кровать, и умудрился рухнуть на неё, а не мимо, как в прошлый раз.

— Вот это да… — протянул Пятый. — Всегда бы так! Чуть-чуть отпустило. Можно было затянуться ещё раз, но сигарету он, увы, выронил. Жаль. Ну ничего, лиха беда начало.

Голова продолжала кружиться. Ещё бы!.. Три года не курить, а потом почти сразу после сброса, да ещё табак… хороший, кстати, табак. Надо будет ещё такого достать.

— Вот дрянь, — прокомментировал Ренни. — Тон, вот почему Лин так не делает, а?

— Потому что Лин делает по-своему, — отозвалась Тон. — Можешь полюбоваться.

— Спасибо, — язвительно отозвался Ренни. — И что ты скажешь… про это?

— Иди туда, через час откроется зона, — пожала плечами Тон. — Я, например, пойду. Потому что если Лин ещё раз повторит фокус с рисом, у меня не выдержат нервы и я надаю ему по шее. Я старалась, а он!..

Лин, в отличие от друга, курить и не пытался. Он экспериментировал с едой. Результаты экспериментов есть было уже нельзя, да и выглядели они так, что любой параноик убежал бы с криком. Чего стоила одна башня из кусочков хлеба, для прочности политая всем чем можно!

— По крайней мере, он не отравится, потому что есть это точно не станет, — вздохнул Ренни, — Тон, оставь мне Монику и смотайся к Рино, попроси её нам помочь.

— Вот ещё! И не подумаю даже. Если хочешь доброго совета, открывай зону…

— Ничего я делать не буду. Пошли лучше гостей встретим.

— Господи, вот только гостей нам сейчас не хватало! — всплеснула руками Тон. — И кто это?

— Смотри.

Спустя полчаса Тон и думать забыла, что сначала гостям не обрадовалась. Тана с маленькой дочкой, которую звали Нико, и Тон с Моникой устроили себе настоящий праздник. Запустили девчушек общаться в наспех раскинутое под деревьями симбиотическое пространство, а сами, усевшись рядышком, принялись за любимое дело всех мам — обсуждение достоинств своих детей. Нико и Моника тоже быстро нашли общий язык, по крайней мере, предложенная Моникой игра в «красный—жёлтый», с которой начинали обучение все потомственные Встречающие, малышкой-аарн была принята с восторгом. А мамы радовались отличной погоде, солнышку и тому, что в ближайшее время можно просто спокойно отдыхать.

… Ренни и Павел Сарин устроились на широкой открытой веранде в китайской части дома. Дом, к слову сказать, был уникальный — наполовину китайский, наполовину английский. В трёх надземных этажах располагались жилые комнаты, несколько гостиных, библиотека, приведшая Сарина в изумление, две столовые, и несколько помещений, назначение которых Ренни не стал объяснять.

Почти час Реджинальд показывал Павлу, что и как тут устроено.

— Выпьете что-нибудь, дварх-капитан? — спросил Ренни, когда они, вдоволь набродившись по дому, вернулись на веранду.

— Я уже три года как не капитан, — ответил Сарин. — Вы просто не в курсе.

— Правда? — удивился Ренни. — Позвольте, но…

— Я оставил службу, — улыбнулся аарн, садясь в кресло. — Практически сразу по возвращении домой. Многие из нас после Эвена поняли, что никогда больше не возьмут в руки оружие.

Реджинальд пристально посмотрел на Сарина, покачал головой.

— Психошок после убийства не единственная причина? — тихо спросил он.

— Верно, — ответил Павел. — Второй причине мы пришли сказать «спасибо». Если бы Сэфес не помогли вернуть Тане жизнь… — Он замялся, опустил глаза. — В общем, благодарность они заслужили. — Сарин улыбнулся. Встречающий засмеялся.

— Придётся подождать, пока мы их выпустим. Простите, ради бога, что вам не разрешили посадить корабль, но…

— Мы понимаем, — кивнул аарн. — Тана очень хотела с ними встретиться, но тогда мы не успели, они ушли в рейс…

— А теперь из рейса вернулись. Кстати, то, что произошло на Эвене и после, было и для наших немного чересчур…

Речь шла о событиях, которым Ренни был свидетелем, а Сарин непосредственным участником. Ниамири Керр, эмпат одного из конклавов, после очередной перестройки Сети потеряла свою зону влияния — и вместе с ней родную планету. В попытке вернуть утраченное Керр устроила хитроумный обман-провокацию: Аарн, уверенные, что карают убийц и преступников, напали на Эвен. Ошибка вскрылась, погибшие были воссозданы, но шок оказался слишком силён.

— Немного чересчур? В каком смысле?.. — не понял Сарин.

Прочесть эмоции Встречающего было невозможно. Ровное золотистое сияние — и ни тени, ни шума обычного эмоционального фона. Чистый, прозрачный свет. Поэтому приходилось довольствоваться словами.

— Они очень тяжело это перенесли. Что Эвен, что гибель Ниамири. Любой экипаж Сэфес отреагировал бы примерно так же.

— А что с ними было?

— Внешне? Практически ничего, но при подготовке к рейсу стали появляться сюрпризы. Впрочем, всё кончилось относительно благополучно. — Ренни уселся в кресле поудобнее. — Павел, я бы хотел попросить вас об одном одолжении. Экипаж только что вышел из сброса, поэтому, возможно, будет выдавать не всегда адекватные реакции. Просто не подавайте вида, хорошо?

— А в чём это может выражаться? — спросил Сарин.

— Ох, Павел… Первая неделя, а то и две после выхода из сброса — испытание. Для всех нас, как для Встречающих, так и для Сэфес. Они могут путать элементарные вещи. Забыть поесть, если не проследить, или уснуть посреди разговора. Мыслить на несколько ходов вперёд, почти как в Сети, и при этом выйти из дома, не вспомнив про обувь. Постепенно, где-то за месяц, всё приходит в норму, но сейчас… Просто будьте осторожны и делайте вид, что всё так и должно быть.

— Месяц? — спросил Сарин. — Да, тяжело.

— Ну в нашем случае — дай бог хоть неделю их тут удержать. Всё равно сорвутся, сколько раз такое уже было. Потом приходят «сдаваться», — улыбнулся Ренни. — От физиологии не сбежишь.

— Они настолько сильно отличаются от людей? — спросил с интересом Сарин.

— Я поначалу даже не представлял насколько. — Ренни задумчиво покрутил квадратную пуговицу жилета. — Они в некотором смысле не совсем люди.

— Это чувствуется, — согласился Сарин. — Ренни, скажите, как им живётся, когда они вне Сети? Они почти всегда были закрыты, но мне показалось… — Он задумчиво потёр щёку кулаком и договорил: — Что они ненавидят самих себя. И в этом их главная беда.

— Главная беда скорее в том, что очень трудно так жить — в двух совершенно разных состояниях. Сэфес в Сети — это особое видение мира, ощущение Бога. А когда они выходят обратно, на какое-то время становятся прежними… но словно с содранной кожей. Ткнёшь пальцем — кровь потечёт. Не потому, что беззащитны, а из-за пустоты в душе, которую способна заполнить только Сеть.