Дракон и роза

– Дорогая, – мягко заметила Маргрит, – я не представляю, почему меня считают глупой. Сначала Генрих обвиняет меня в том, что я уверена в его безупречности, теперь вы. Поскольку я – его мать, я – последний человек в мире, который может в это поверить. Поймите, Элизабет, Генрих вовсе не совершенство. Он – не подарок, но желает только добра; он вообще очень добр. Что же он сделал?

– Это не важно, – спокойно сказала вдовствующая королева.

– Нет, важно! – горячо возразила Элизабет, нарушая главное правило – не противоречить матери. За это ее не раз секли в детстве.

– Элизабет! – вспыхнула мать.

Королева вздрогнула, затем взяла себя в руки. Никому не позволено одергивать и упрекать ее. Если это будет необходимо, она избавит себя от присутствия матери. Но затем даже ослепленная гневом Элизабет заметила, в каком напряжении находилась старая королева. Что-то было неладно. Конечно, ей все время повторяли, что Маргрит – ее враг. Она никак не могла в это поверить. Маргрит всегда была добра. Однажды Элизабет даже подслушала, как она укоряла сына за холодное поведение. В любом случае, теперь она – жена Генриха, и Маргрит не могла навредить ей, не обидев сына. Ее собственная мать, напротив, не была столь щепетильна в отношении благополучия короля; да и моего тоже, подумала Элизабет с грустью.

Пауза болезненно затянулась, но Элизабет еще не была готова нарушить молчание. Ей нужно было время, чтобы подумать. Вполне возможно, что Маргрит хотела разобщить их, чтобы ее влияние на сына сделалось преобладающим. Но Элизабет, помня трепетную страсть Генриха, знала, что у нее есть такое оружие, которым Маргрит не обладает. В любом случае, если держать все в секрете, это будет только на руку Маргрит. Если графиня намекнет сыну об интригах… Почему ее мать жаловалась на придворных, которых выбрал Генрих? Конечно, они не добавляют веселья при дворе, будучи рассудительными и в большинстве своем пожилыми. Конечно они – сторонники Генриха. Мать сказала, что их цель – шпионить за ней. Зачем шпионить? Она не собиралась вредить своему мужу. Что бы она о нем ни думала, он будет отцом ее детей. Его трон будет их троном.

– Одну минуту, – сказала Элизабет. Она пошла к столу и вернулась со списком в руках. Наверняка, у нее уже не будет такой возможности еще раз проверить намерения Маргрит и ее матери.

– Посмотрите, мадам, – сказала она, подавая ей список назначений при дворе.

– Каждый из них – ревностный сторонник Ланкастеров. Каждый из них добился положения – раньше или позже, даже если это уже забыто, – при моем отце. Я не говорю об оскорблении, я уже привыкла к ним. Я надеялась видеть при дворе людей, которые, защищая меня и моих братьев, при дяде Ричарде попали в немилость и были доведены до нищеты.

– Элизабет, – резко сказала вдовствующая королева, – это должны решать только вы и ваш муж. Что это за жена, которая обращается за помощью к свекрови?

Маргрит отдала бы год или два своей жизни, чтобы увидеть другой список, который, наверняка, был подготовлен. Но она не посмела спросить, потому что не знала, что за игру ведет Элизабет. Это была игра: она прикинулась глупенькой, а Маргрит знала, что это не так.

– Вы поставили меня в щекотливое положение, – сказала она, смеясь, матери Элизабет. – Если я предложу свою помощь, я буду выглядеть как всюду сующая свой нос свекровь, если нет – скажут, что я высокомерно смотрю на все сквозь пальцы. Генрих – прекрасный правитель, но иногда он слишком самостоятелен в принятии решений. Элизабет, что же мне делать? Или я поговорю с ним, или не стану. Решать вам.

– Нет смысла делать ни то, ни другое. Король говорит что люди, назначенные на должности, не могут быть смещены без веской на то причины.

– О, дорогая, – вздохнула Маргрит. – Это похоже на Генриха. Возможно, вы не объяснили ему, что вы не просите сместить их, а просто кое-что поменять. Может, вы выберете более удобный момент, чем предобеденное время, когда он голодный, усталый и раздражительный…

– Я пыталась поговорить с ним утром, но он был слишком занят «важными государственными делами», так он сам сказал, вместо того, чтобы уделить жене хотя бы минутку.

– О, дорогая, – сказала Маргрит рассеянно, желая знать, что побудило Генриха поступить так глупо. По-видимому, его поведение не улучшилось. Теперь этот список будет изменен. Если вдовствующая королева и королева что-то замышляют, имена, которые они назовут после обсуждения, будут отличаться от предложенных утром. Маргрит почувствовала легкое недомогание. Неужели ее обмануло милое личико Элизабет? Бедный Генрих! Что она сделала, посадив его на трон и устроив этот брак! Она даже не предупредила его! Если здесь нет интриги, и Элизабет ведет себя как обыкновенная женщина, которая хочет управлять мужем, то зародить в Генрихе подозрение будет великим грехом. Грехом по отношению к Элизабет и роковым ударом по счастью Генриха, если король вообще может быть счастлив в браке.

ГЛАВА 14

Король и королева вели себя за обеденным столом спокойно и безмятежно, и никто не мог подумать, что они только что поссорились. Их беседа друг с другом и с придворными была исключительно корректной. Возможно, после обеда они не были так спокойны. Генрих провел беспокойный вечер в своих апартаментах, он был абсолютно неспособным ни работать, ни играть и не позволил ничего подобного делать своим компаньонам. Элизабет позвякивала клавишами своего спинета, делая при этом так много ошибок, что ее фрейлины едва удерживались от смеха. Однако все, за исключением тех, кто знал, что произошло, с готовностью прощали молодую пару.

– Ради Бога, Гарри, сиди спокойно, – проворчал Джаспер, когда Генрих в десятый раз поднялся из-за стола и в очередной раз наступил ему на ногу.

Джасперу не нравились слухи, что ходили при дворе, а в поведении Генриха он увидел ясное их подтверждение, поэтому он почувствовал себя еще более раздраженным.

– Так какого черта он не пойдет и не погуляет около ее спальни?! Может она поймет намек и отправится в постель!

Те, кто присутствовал при сцене с фрейлиной, держались осторожно, с некоторой боязнью, но Генрих решил не принимать в этом участия. Он спокойно смотрел в окно, размышляя о том, что бы он сделал, даже если бы знал, что Элизабет уже легла. Какое действие было бы тактически правильным? Должен ли он показать свое неудовольствие, не придя к ней в эту ночь? Особое чувство подсказывало Генриху, что такой метод проявления гнева рассердил бы больше его самого, нежели его жену.

В любом случае ссора была уже позади, и он ее выиграл. Это было неправильно с его стороны продолжать сердиться, будучи победителем. А как насчет Элизабет? Он был доволен ее поведением за столом, но он знал, что это не имело никакого значения. Дочь короля была строго приучена не устраивать никаких сцен на публике. А что если ссора для нее не закончена, и она отвергнет его? Невольно он прижался к оконной раме, украдкой дернул свои рейтузы, которые казались ему слишком тесными, и покраснел, осознав, что делает. Это было ее долгом, никакого отказа быть не должно. Звучит красиво, но что если она откажется выполнять свой долг? Генрих вообразил себя отступающим, как собака, прижавшая хвост между ног. Он вспыхнул от гнева и рассмеялся. Сейчас его хвост, наверняка, не был прижат между ног.

Однако это не являлось причиной для смеха, поскольку вопрос его сексуального удовлетворения не был существенным. Возможно, ему не следовало бы так накалять обстановку. Если Элизабет дать несколько дней, чтобы преодолеть свой характер и осознать, что значит быть в плохих отношениях с супругом, она могла бы быть в будущем более послушной. Ее должно было бы взволновать его следующее действие, если она видела как он удалился, и была уверена, что он все еще сердится. О Боже, это то, с чего он начал! Хорошо, тогда если это необходимо, он возьмет ее силой.

Он покажет, что от него нет никакой защиты ни как от мужчины, ни как от короля. Генрих нервно сглотнул и признался себе, что у него не было другого мнения о том, как поступить, кроме как пригрозить ей насилием. Ему эта мысль показалась отвратительной, так как однажды угроза была уже сделана, и ее необходимо было исполнить, если Элизабет не поддастся. Для него было неприятно применять силу против мужчин, применять же ее против женщины…