Дракон и роза

– Но, Джаспер, он же ранен. – Он никогда не видел, чтобы Маргрит так сильно плакала.

Генрих посмотрел вниз и увидел, что его правая рука окрашена в отвратительный красно-коричневый цвет. Его удивило, с какой легкостью он рассмеялся и насколько естественным был его голос.

– Нет, это не моя кровь.

– Генрих, Генрих, я горжусь тобой. – Голос Джаспера казался неестественно громким. Он хлопнул его по плечу так сильно, что Генрих застонал. – Сегодня ты принял крещение кровью.

Позже в его полудрему вновь вторгся плачь матери.

– Нет, Джаспер, только не это… ты получил его от короля! – Его дядя сидел за столом и с озабоченным видом пересчитывал монеты и срывал кольца с пальцев. Он поднял руки, чтобы расцепить тяжелое золотое ожерелье из s-образных звеньев, и в этот момент Маргрит закричала. Теперь она сдергивала с пальцев свои собственные кольца и беспрерывно шептала: – Возьми их, возьми их. Зачем мне теперь драгоценности?

Когда были свежие лошади, они продолжали путь. Генрих с гордостью считал себя хорошим наездником. Он мог без устали и подолгу охотиться, но здесь было по-другому. Когда лошади уставали, всадники спешивались, перекладывали седла на новых лошадей и скакали дальше. Генрих намотал поводья петлей на левое запястье, а свободной рукой опирался на луку седла. Его затуманенный от усталости взор запечатлел одну яркую картину: его мать покоится на руках у Джаспера; на ее щеке отметина от грубой кольчуги, и она плачет, плачет, а над ее склоненной головой – перекошенное от страха лицо его дяди.

Груз этого страха несколько ослаб, когда их с готовностью приняли в Пембруке. Маргрит и Генрих провели там несколько спокойных дней, в то время как Джаспер выехал собирать своих соотечественников. Теперь Генрих спал в огромной кровати, которой пользовался его отец, когда приезжал в замок Джаспера; но спал он беспокойно. Эта гнетущая тишина и ожидание рождали у него плохие предчувствия.

Генрих лежал в этой огромной постели и дрожал.

Зло приближалось, и он боялся.

После битвы при Варнете четырнадцатого апреля, в которой Генрих VI вновь был пленен, дни потянулись медленно, как крестьянская повозка, со скрипом и треском. Известие о битве при Тюксбери пришло к ним от посланца мужа Маргрит. Королева была схвачена, а принц, наследник Генриха VI, убит. Дело Ланкастеров погибло вместе с его шестнадцатью наиболее благородными приверженцами. Бэкингем оставался в стороне. Если бы Маргрит с самого начала встала под защиту своего мужа, то влияние его старшего брата на Эдварда обезопасило бы ее.

Генриха успокаивало только то, что Джаспера не было в битве при Тюксбери. Он не мог понять, почему его мать доводила себя плачем до истерики, цеплялась за него, целовала его и висла на нем так, как будто не хотела его куда-то отпустить. Однако через несколько дней он увидел своего дядю в Пембруке. Генриха поразил его безумный вид, и он понял, что влияние Бэкингема уже не может спасти Джаспера. Мальчик избегал своего любимого дядю и в одиночку боролся с разрывающими его любовью и страхом. Следовать ли ему за Джаспером или за матерью? Одиночество только усиливало его мучения, и он решил искать мудрый совет там, где всегда находил его, – в покоях своей матери.

Когда он вошел, мать стояла на коленях, обняв ноги Джаспера, и рыдала. Генрих застыл у двери.

– Я не сделаю этого. Они будут гнать нас на край света, – загробным голосом сказал Джаспер. – Я больше не буду спасаться бегством. Я буду сражаться и умру здесь, где мое место. Видит Бог, – его страдальческий голос внезапно возвысился над стонами Маргрит, – я пытался добраться до них вовремя. Мы пробивали себе дорогу через половину Англии. Мы могли бы повернуть ход этой битвы в свою пользу, но пришли слишком поздно. Те из нас, кто еще остался в живых, не смогут назвать меня предателем!

Джаспер высвободился их объятий Маргрит, но Генрих выбежал, прежде чем они заметили его. Он не знал, что произошло между ними в последующие двое суток, но в середине утра третьего дня Пембрук заполнился тревожными криками. Подвесной мост был поднят и вооруженная стража бегом занимала оборонительные позиции. Что бы там ни замышляла его мать, она слишком долго медлила. Пришло время сражаться и умереть. Генрих вздрогнул, то ли от страха, то ли от лихорадки. Чувство стыда подтолкнуло его к действию: он быстро оделся, схватил меч и выбежал наружу.

– Что случилось, дядя?

Джаспер обернулся, и Генрих вздохнул от облегчения. Что бы там ни говорили о зле, но в нем есть и доля добра. Джаспер больше не выглядел мертвецом или напуганным, он был просто зол.

– Наши собственные люди выступили против нас, – прорычат он. – Это Томас из рода Моргана требует от нас сдаться.

Генрих прекрасно знал оборонительные возможности Пембрука. Занятия тактикой занимали в его расписании такое же место, как и латынь, французский язык, искусство владения мечом и верховая езда.

– Им придется долго ждать, – спокойно ответил он.

– Чтоб весь их род горел в аду! Брат Моргана, Дэвид, со своими людьми находится на пути сюда. Морган говорит, что их еще больше.

– Тогда нам придется сражаться, – рассмеялся Генрих, – если он не врет. Уэльсцы умеют сражаться, но еще лучше врать.

Гнев на лице Джаспера исчез, и его лицо приняло новое, незнакомое Генриху выражение.

– Мой Бог, – мягко сказал он, – ты и в самом деле мужчина, хотя и не дорос, чтобы говорить это.

Несколькими месяцами раньше такая похвала со стороны боготворимого им дяди переполнила бы Генриха радостью. Теперь он знал, что дядя такой же мужчина, как и он сам, только мужчина, которого он любил и который угождал ему. Он все еще помнил, как в детстве часто дурачил дядю, притворяясь больным.

Он отбросил приятные воспоминания.

– Дядя, мы не можем провести с ними переговоры о получении охранной грамоты для моей матери? Бэкингем обещал помиловать ее и даровать ей свободу, если она попросит. Она говорила тебе?

– Да, я думал об этом, но я не осмелюсь. Я не могу доверять обещаниям Маргрит. Я дурак… какой я дурак. В день моего приезда она умоляла меня уехать вместе с тобой, но я не слушал ее.

– Со мной? – Глаза Генриха округлились. Ему никогда не приходило в голову, что он может не получить права на помилование.

– Я подумал, что бегство и необходимость скрываться убьют такого хрупкого мальчика, – произнес Джаспер со вздохом, обращаясь, скорее, к самому себе, чем к Генриху. – И что за жизнь у преследуемого изгнанника? Лучше один раз пройти через ужас смерти, чем постоянно жить в страхе.

Возмущение полностью овладело чувствами Генриха.

– Почему я не подлежу помилованию вместе с матерью?

– Потому что ты мужчина, а она всего лишь женщина.

Неужели Эдвард собирается уничтожить всех мужчин, которые поддерживали короля Генриха?

Джаспер всмотрелся в его энергичное лицо. Каким бы хрупким он не казался, это был не беспомощный ребенок. Видимо, Маргрит была совершенно права, когда убеждала его в исключительности Генриха, в том, что дело Ланкастеров еще будет продолжено. Однако вне зависимости от его шансов на свободу, пленение и смерть на плахе, Генриху давно пора было знать, почему он должен выбирать между бегством и смертью.

– Нет, Генрих. Эдвард, будь он проклят, не настолько глуп. Он помилует тех, кто не представляет ему опасности. Тебя, мой мальчик, он не может помиловать… никогда. Твоя мать – внучка Джона Боуфорта, внука Эдварда III. В твоих жилах течет королевская кровь. Нет, проклятый Эдвард не сможет этого забыть. Как он может, если твой прадедушка был братом Генриха IV?

– Сводным братом, – механически заметил Генрих. Он знал свою генеалогию, но никогда не думал и не знал, какие опасности она таит для него. – Но он же был внебрачным ребенком!

– Разве внебрачные дети никогда не сидели на троне?

Даже в окружении опасности Джаспер не мог не рассмеяться над юной наивностью мальчика в подобных вопросах.

– Завоеватель Англии, Вильгельм, еще один твой родственник, был незаконнорожденным.