Страница 6 из 8
Но если даже отвернуться от этой еврейской перспективы и на минуту принять всерьез уничтожение классов, то и тогда, во всяком случае, неклассифицированное общество останется бессмысленным порождением самой тупой теории. Оно было бы чудовищностью, даже прямо карикатурой на всякое общество; ибо все общественные формы – хороши они или худы – основываются на разграничении функций и на разделении труда. Если даже просеять критически все несправедливые или вообще неприемлемые, ложные формы исторически сложившейся общественности, то все-таки останется довольно много неизбежных различий, которыми нельзя пренебречь и которые нельзя и не должно уничтожать. В царстве животных нельзя было бы изобрести подобной бессмыслицы: там то именно образование уклонений и видов и было тем, что должно было возникнуть путем борьбы за существование и принимать все более и более определенные формы. Если бы там кто-либо вздумал утверждать, что виды, принимающие все более и более резко выраженные, иногда даже неподвижные формы, должны исчезнуть и уступить место первобытному однообразному киселю жизни – то вся теория, и без того не безошибочная, нанесла бы сама себе удар, так сказать, в лицо: к первоначальной бессмыслице она прибавила бы еще худшую окончательную бессмыслицу. Следовательно, по-еврейски тупой социализм может в этом отношении похвастаться, что он дал созреть наиболее нелепому плоду теории.
Общество без классификации! – взвесьте только, что это должно значить с точки зрения строгого мышления. О совершенно неизбежном разделении труда я говорить не буду; понятно само собою, что если всякий не будет во все времена делать всякое дело, т. е. не будет делать все для самого себя сам, без посторонней помощи, то уже по этому одному должны возникнуть различия. Но если бы даже до некоторой степени и осуществилось такое самоизолирование и самоудовлетворение, как у дикоживущих животных, то все-таки обстоятельства и особенности индивидуума, точно так же, как и в животном мире, повлекли бы за собой дифференцировку жизни, способностей и потребностей. В какой же мере больше должно это проявляться, если мы оставим точку зрения животного и взвесим, какие различия должны быть последствием развития у сверхживотного! Грубое и тонкое нельзя отождествить и соединить в одних и тех же функциях. Привычка создает особенные типы и характеры и позволяет им даже так вкорениться, что о переходе к другим формам жизни едва ли может быть иногда и речь.
Возле или, лучше сказать, выше хозяйственного разделения труда лежит еще другое, гораздо более важное, чисто личное разграничение; оно основывается на свойствах пола и расы, вообще на таких качествах, которые появляются при дифференцировке особенных жизненных условий. Если даже мы отбросим все несправедливые формы вроде всех первоначальных форм господства и рабства – чем совсем не занимается тупой по отношению ко всяким идеям права социализм, – то все-таки останется достаточно традиционных отношений, которые нельзя и не должно устранять. Различие полов и примыкающее к нему образование брака и семьи – как ни велик их вес – на самом деле не единственная важная форма различия. Уже одни нравственные качества и их влияние на образ жизни индивидуумов и групп определяют собой целый строй различных общественных отношений. Небезразлично ведь, чем определяется благосостояние личностей или групп и судьба потомства данного поколения: прилежанием или леностью, предусмотрительностью или легкомыслием.
Итак, если даже мы вообразим, что изгнана всякая преступность, созданная ненормальными неравенствами, то все-таки именно в области добра останется в силе благотворная дифференциация; и ополчаться на нее было бы высшей степенью предательства по отношению ко всему более благородному. К такому высшему предательству и клонится приманка, сулящая в будущем уничтожение классов; она бросается наиболее дурным элементам масс, чтобы сформировать из них партию преступников и уловить их для службы партиям, находящимся в руках евреев.
4. Чтобы еще более глубоко разъяснить главный пункт, вернемся от карикатурной классовой борьбы снова к общей теории вымышленной борьбы за существование. Какие естественные факты лежат в основе связанных с этой теорией фантазий и фривольных гипотез? Конечно, не такие, которые давали бы право на известные нам подтасовки! Несмотря на примесь всяких раздоров и преступлений, действительное, естественное отношение вещей, если смотреть на него непредвзято, неизмеримо более невинно. Разумеется, мы не будем обращаться к абсолютно нулевому, начальному пункту всякого бытия, или даже к началу ощущения, вместе с которым приобрели свой смысл счастье и несчастье, добро и зло. Нет необходимости в таких крайних экскурсиях в область мышления и знания, чтобы достаточно твердо установить характер природы, который для сознательного человека понятен сам собой.
Природа не есть совокупность пауков, побивающих и пожирающих друг друга. За исключением хищных животных и, несомненно, аналогичным образом возникших хищников-людей, природа является совокупностью существ, которые стремятся бок о бок друг с другом обеспечить себе существование и продолжение рода которых жизнь ведет, отчасти, к взаимным соприкосновениям, к взаимному общению.
В последнем отношении сверхживотное, называющее себя человеком, играет выдающуюся роль. Как бы кто ни думал о добре и зле, во всяком случае, не имеется налицо никакого общего, сознательного стремления людей драться и вредить друг другу. Если где-либо и получается, при столкновениях, вред и обида, то мы имеем там пред собою влияние слепых побуждений, еще не привыкших, под руководством разума и справедливости, взаимно ограничивать свои действия.
В конечном счете важнейшей основной формой столкновений самых разнообразных существ является их общая конкуренция на почве естественных средств к жизни и вообще на почве природы, поскольку она служит им для существования и пропитания. Здесь области, которыми распоряжается особь, более или менее разграничены. В человеческом мире результатом такой конкуренции является частная собственность и, что особенно важно, собственность на землю; раз эти сферы деятельности фиксированы – хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, все равно, – получаются последствия большого значения. До тех пор еще не имевшая точки опоры конкуренция получает твердую опору, и известное неравенство в просторе для деятельности есть естественнейшее из всех её последствий. Здесь может возникать только вопрос о том, не примешалась ли несправедливость к таким формам общения. Не всегда можно вполне кассировать такую несправедливость. Однако всегда остается возможность исключить ее или что-либо ей подобное на будущее время и таким образом предупредить дальнейшее накопление вреда. Так как случившиеся факты не остаются на все времена, то уже это одно открывает некоторый выход и возможность прямого и естественного хозяйственного исправления прежних промахов. Историю нельзя начинать сначала; но несомненно, что ее можно продолжать так, что она, до некоторой степени, будет сама себя исправлять и возмещать вред, причиненный ей же самой.
Итак, если обозреть весь ряд собственно животных низших ступеней, то так называемая борьба за существование, подобно войне, окажется на самом деле не правилом, – хотя бы даже в отдаленном смысле слова, – но только исключением. Среди дико, т. е. свободно живущих, животных хищники представляют собой просто лишь преступное отродье. Наконец, и уничтожение невинных существ человеком только там не является несправедливостью, где эти существа не могут ограничить своей тенденции к размножению и вредят, конкурируя на почве средств пропитания. Такой случай, являющийся в животном царстве правилом, в сфере всеобщей конкуренции, конечно, оправдывает уничтожение, но еще не дает права человеку взять на себя функцию хищного животного, не дает права на режим избиения. Такой режим характеризует лишь деятельность хищного зверя, который в человеческом сверхживотном принял только еще более бесчеловечный вид, чем у подлинного зверя.