Страница 23 из 65
Пока еще с трудом поддается осмыслению, что минимальной эффективно действующей единицей индустриальной системы может быть никак не менее, чем вся пригодная к освоению поверхность нашей планеты и вес человечество. А в политическом плане подобным же образом мини
77
мальный предел также обнаруживает тенденцию к увеличению - в соответствии с расширением индустриальных операций - до всемирного масштаба. Эта тенденция в области экономики сопровождалась в политическом плане созданием всемирных политических организаций - ООН и ее предшественницы - Лиги Наций; и в этой связи я замечу, что экономическая и техническая деятельность ООН пусть не столь заметна, но не менее важна. Однако помимо всемирной Организации Объединенных Наций на нынешней политической карте мы видим определенные эластичные ассоциации независимых государств, как. например, британское Содружество наций или Панамериканский союз13, в каждой из которых сгруппировано значительное число национальных государств. А внутри этих групп мы можем различить ряд политических объединений меньшего масштаба и более тесно связанных, нежели любая из тех ассоциаций, к которым они принадлежат, но все-таки не таких маленьких, как типичные европейские национальные государства вроде Франции или Италии.
Эти неевропейские государственные образования национального свойства открыли для себя новую политическую форму, подходящую для их масштаба: они отказались от унитарной централизованной организации французского типа в пользу федерализма, который сочетает в себе преимущества разнообразия и перехода функций с возможностью единого, объединенного действия в целях, общих для всего союза14. До настоящего времени единственным развитым государством такого типа и качества являются Соединенные Штаты, и они уже показали поразительный пример экономической мощи и энергии, которые способна развить политическая организация нового образца. Можно представить, однако, что Соединенные Штаты являются лишь первым достигшим совершеннолетия государством среди молодых государств, организовавшихся или организующихся на тех же федеративных принципах и в сравнимом с ними географическом масштабе. В отличие от Соединенных Штатов большинству неевропейских государств этого типа еще недостает некоего элемента, необходимого для полного раскрытия их потенциальных возможностей. Содружеству Австралии и Аргентинской федеративной Республике15 не хватает населения;
Южно-Африканский Союз стоит перед расовой проблемой, гораздо более острой, чем в Соединенных Штатах. Остальным не хватает то населения, то образования, то политического опыта и стабильности, а то и нескольких этих качеств сразу; многие из этих государств, без сомнения, настолько отягощены проблемами, что им, пожалуй, так и не удастся развить свои потенциальные возможности. Еще трудно предсказать будущее Соединенных Штатов, Бразилии, Мексиканской республики, Китайской республики16, нарождающихся государств Индии и Пакистана; а судьба Союза Советских Социалистических Республик непостижимо загадочна. Тем не менее, если даже из этих молодых федеративных государств заокеанского типа и масштаба некоторые и окажутся на обочине, весьма возможно, что в течение жизни следующего поколения вне Европы разовьются новые федеративные государства типа и масштаба Соединенных Штатов - числом не меньше, чем национальных государств в Европе типа и маснггаба Великобритании, Франции и Италии. Не одно из этих неевропейских государств еще можно будет сравнить по масштабам со всей Европой вместе взятой.
Таким образом, Европа в целом переживает процесс, когда се затмевает заокеанский мир, который она сама же и вызвала к жизни, в то время как отдельные национальные государства Европы, каждое по отдельности,
78
затмевают федеративные государства этого нового заокеанского света. Какое же будущее ожидает Европу перед лицом этой ситуации?
Кое-что из ее будущего можно предугадать по аналогии с прошлым. В конце концов, то, чего Европа достигла на сегодня, если беспрецедентно по размаху, то вовсе не беспрецедентно по характеру. И античная Греция, и средневековая Италия предвосхитили ее в свое время. Каждое из этих государств было разъединено на ряд городов-государств (полисов), которые в пропорциях своего соответствующего мира значили ничуть не меньше, нежели европейские национальные государства в пропорциях мира сегодняшнего. Каждое из этих обществ создало столь высокую цивилизацию и дало выход столь интенсивной и эффективно направленной энергии, что, несмотря на внутреннее разобщение неистовый партикуляризм полисов и их постоянную братоубийственную борьбу, Древняя Греция и средневековая Италия, каждая в свое время, сумели утвердить свое политическое, экономическое и культурное господство над окружающими варварами. И каждая из них в пору своего расцвета с презрением отбрасывала афоризм о том, что дом. разделенный раздорами, не устоит. Тем не менее конец их истории оказался трагическим свидетельством правоты этого суждения.
И в том и в другом случае Избранный народ учил варваров следовать его образу жизни, и в том и в другом случае варвары научились следовать ему, но на более высоком материальном уровне. Греческие полисы оказались карликами по сравнению с более мощными державами - Македонской. Сирийской и Египетской монархиями. Карфагенской империей, Рим* ской конфедерацией, - которые выросли по берегам Средиземноморья после экспансии греческой цивилизации в век Александра17, А Греция сразу же стала местом паломничества, университетом и полем боя между этими эллинизированными державами. То же случилось и со средневековой Италией - и здесь история имеет определенную аналогию: новыми силами, вызванными к жизни продвижением итальянского Ренессанса за пределы Альп и начиная с конца XV века подавившими города-государства Милан, Флоренцию и Венецию, были те самые европейские национальные государства - такие, как Испания и Франция^8, - которые ныне на наших глазах подавляются влиянием Соединенных Штатов.
Когда мы задумываемся об этих прецедентах, естественно, возникают два вопроса - первый: как случилось, что новообращенные варвары, которые во всем остальном были пассивными учениками и неловкими имитаторами своих греческих и итальянских учителей, смогли решить ту единственную жизненно важную проблему политического строительства в широком масштабе, которую их учители неоднократно пытались разрешить, причем без всякого успеха? И второй: почему греки и итальянцы вновь и вновь терпели неудачу в отношении политической консолидации, когда им уже было совершенно ясно, что расплатой за эти постоянные неудачи будет политическое и экономическое крушение? В Греции IV 11 веков до н.э. и в Италии XV - XVII веков христианской эры вес и каждый оплакивали сохранение старого партикуляризма, все пытались преодолеть его, и каждая такая попытка кончалась неудачей, пока наконец и греки и итальянцы, отчаянщись, смирились с судьбой, казавшейся неизбежной. Почему же народы, обладавшие изобретательностью и творческим потенциалом во всех других областях, оказались столь неумелыми в этой единственной области, даже несмотря на высший стимул к самосохранению?
79
На первый вопрос ответить сравнительно легко. Иноверцам удалось построить вокруг Храма политические организации более широкого масштаба, чем те, что были у греческих иди итальянских городов-государств, не потому, что они обладали большей политической мудростью или опытом - напротив, у них не было ни того ни другого, - а потому лишь, что политическое строительство гораздо легче идет в новой стране на окраинах цивилизации, чем в старой стране в ее центре. Легче, ибо больше свободного места, нет старой застройки в том месте, где архитектор задумал новый проект. В новой стране на краю земли политический архитектор имеет много места и никаких обязательств. Даже если архитектор этот не слишком способен, ему не так трудно построить нечто более просторное и удобное, как его высокопрофессиональному и талантливому коллеге, которому приходится работать в условиях тесной строительной площадки в самом сердце перенаселенного древнего города, под сенью памятников прошлого. Это всего лишь преимущество географического положения, а не заслуга местного архитектора, недаром размашистое строительство всегда начиналось на окраинах городов, а не в центрах; но^ хотя в том нет вины талантливых обитателей центра, последствия, навлекаемые на них, ничуть не менее серьезны.