Струнник

Коротков не помнил, как он вновь оказался на стройке. Очнулся он уже стоящим рядом с приемником, с кирпичом в руке. Это была победа!

Теперь действие установки было необходимо проверить на живом объекте. Юрий Петрович очень любил собак, поэтому в качестве подопытного животного решил использовать кошку.

Уже начинало смеркаться, когда Коротков закончил приготовления ко второму в этот знаменательный день эксперименту. Удача сопутствовала ему, и кошка отыскалась быстро — у мусорных баков соседнего с Институтом двора. Она была облезлой, худой и грязной, явно не домашней любимицей, так что Юрия Петровича не мучили угрызения совести, что он причинит кому-то боль и страдания, если опыт не удастся. Кроме самой кошки, разумеется. Но про неудачу и думать не хотелось.

Процедура эксперимента в точности повторила предыдущую: наводка на цель, щелчок тумблера, низкое гудение излучателя, басовое пение стального луча и оборвавшая все мертвая тишина. На этот раз Юрий Петрович вел себя спокойней. У него хватило благоразумия надеть пальто и относительно не спеша отправиться к стройке. Но в самом конце пути выдержка все же изменила ему, и последние метров сто он пробежал, задыхаясь на холодном, не по-ноябрьски холодном ветру.

Подбежав наконец к приемнику, Коротков застыл в ужасе. Он явственно ощутил, как волосы зашевелились под шапкой. На окровавленном снегу лежало нечто. Несчастная кошка, а это была все-таки она, была частично вывернута наизнанку.

Короткова вырвало. Он опустился на бетонную плиту и закрыл лицо ладонями, не в силах еще раз посмотреть на омерзительные кошачьи останки. Так он просидел минут десять, пока дурнота не отступила. Затем поднялся с плиты и, стараясь не глядеть на кровавые ошметки, запихнул забрызганный кровью приемник в посылочный ящик. Взяв его, Коротков медленно побрел со стройки. «Хорошо, что это была не собака», — устало подумал он.

До собаки очередь дошла только через три недели. Успокоившись, Юрий Петрович довольно быстро выяснил причину неудачи с кошкой: наводка луча, производимая вручную, с помощью подзорной трубы, была весьма неточной, ужасно грубой. Луч не попал в центр улавливающего раструба приемника, и информация оказалась несфокусированной, искаженной. Удивительно еще, что оба раза луч вообще попал в раструб! В случае с кирпичом эта неточность не сказалась на конечном результате, так как кирпич практически однороден по своей структуре, чего нельзя сказать о кошке.

Коротков понял, что «струну» надо к чему-то «привязывать». Проще всего оказалось это сделать с помощью радиоволн. В приемник был добавлен своеобразный радиомаяк, сигналы которого принимались радиоприемником излучающей установки, и, с помощью специальной автоматики, управляющей сервоприводом, последняя исключительно точно наводилась в самый центр улавливающего раструба.

Теперь Юрий Петрович был настолько уверен в успехе, что уже принципиально решил использовать в эксперименте именно собаку. Купив двести грамм «Докторской» колбасы, он отправился на поиски. Минут через пятнадцать крупная лохматая дворняжка жевала угощение, благодарно поглядывая грустными эйнштейновскими глазами на Короткова. После этого она позволила вести себя куда угодно.

Юрий Петрович с большим трудом поместил собаку в «камеру возбуждения» — псина оказалась слишком крупной, — к тому же лезть в непонятный металлический ящик, да еще пахнущий кошкой, она явно не хотела. Наконец жалобно скулящее от неудобства и страха животное было закрыто в камере.

— Прости, песик, — сказал Коротков и повернул тумблер.

Подходя к стройке, Юрий Петрович еще издали увидел свою испытательницу. Собака, живая и невредимая, весело помахивая хвостом, крутилась возле плечистого, высокого парня в кожаной куртке. Парень выжидательно глядел на Короткова. Возле его ног стояла черная коробка приемника. Это Юрию Петровичу не понравилось.

— Молодой человек, — подойдя к незнакомцу, произнес Коротков. — Это мой прибор. Зачем вы его взяли?

— Где это на нем написано, что он ваш? — усмехнулся парень. Затем уже серьезно добавил: — Не переживайте, я не претендую на чужие вещи. Меня интересуете вы.

— Я? — удивился Юрий Петрович. — Но я вас даже не знаю! Чем я мог вас интересовать?

— Я вас тоже пока не знаю, — ответил незнакомец, вынимая руки из карманов куртки. — И заинтересовали вы не меня, а моего шефа. Кстати, меня зовут Миша.

Парень протянул широкую, как доска, ладонь. Коротков машинально пожал ее и произнес:

— Юрий. Юрий Петрович Коротков.

Затем он помотал головой и спросил:

— А кто он, ваш шеф? И что ему от меня нужно?

— Мой шеф — человек известный, — спокойно ответил Миша. — Зовут его Брюханков Иван Владимирович, слыхали о таком?

— Д-да… Кажется, да, — чуть заикаясь, выдавил Коротков. — А что ему нужно? — повторил он.

— Я полагаю, он вам все объяснит при встрече, — ответил Миша. — Поедемте!

— Куда?.. — опешил Юрий Петрович. — Куда «поедемте»? Никуда я не собираюсь ехать! Если ему так надо, пусть он сам приезжает ко мне!..

— Юрий Петрович, — укоризненно покачал головой Миша. — Может не будем, а?

Коротков посмотрел еще раз на парня, на его стриженый затылок, мощную шею, огромные руки и, нервно и коротко хмыкнув, сказал:

— Да, пожалуй, не будем. Куда ехать?

— Да вы не беспокойтесь, тут совсем рядом, — обрадовался быстрому согласию Миша. — Пойдемте к дороге, тачку словим.

— Пойдемте, — вздохнул Коротков.

— Вы не возражаете, если я понесу ваш прибор? — поинтересовался Миша.

— Не возражаю, — снова вздохнул Коротков.

Глава 4

Александр Станиславович Старицкий второй день не мог найти себе места. Вчерашний разговор с БИВом, подобно склеенной в кольцо магнитной ленте, в сотый раз прокручивался в разгоряченном мозгу. Это был не просто разговор, а самый настоящий разнос. По сути, это был приговор. Во всяком случае, так его поначалу воспринял Старицкий. Единственное, о чем он думал на его протяжении: пристрелит ли его БИВ сейчас и собственноручно, или поручит это сделать кому-то другому чуть позже.

Старицкий и не пытался оправдываться. Он прекрасно знал о большинстве грехов своих подопечных. Мало того, кое в чем он и лично успел замараться. В этом-то и была основная причина его явного попустительства, практически полной потери контроля и власти над «зверями». При первой же попытке приструнить особо зарвавшихся, ему было недвусмысленно напомнено о совместном участии с двумя «особо приближенными» бойцами в спаивании трех несовершеннолетних дур с последующим совместном же их изнасилованием.

Тогда Александр испугался. Испугался реакции БИВа. Знал, что живому ему не быть. И он пустил все на самотек. И блиставший почти военной дисциплиной и выправкой отряд постепенно превратился в обыкновенную банду, причем остатки былой дисциплины делали ее еще более изощренной и опасной.

Но Брюханков все равно все узнал. Но инцидент с пьяными соплюшками, в котором Старицкий отметился лично, БИВ зацепил лишь вскользь, не заостряя на нем особого внимания. А вот развал отряда привел его в неописуемое бешенство.

Старицкий сорок минут стоял навытяжку под жесткими ударами нескончаемого града слов и все ждал, когда же БИВ откроет верхний ящик стола и достанет наконец-то пистолет. С другой стороны, что-то уж очень долго длится этот разнос, Брюханков никогда не теряет времени попусту… И тратить сорок, нет, уже сорок пять минут на потенциального покойника… Это на Брюханкова не похоже.

И действительно, БИВ вдруг замолчал, не закончив очередной сокрушающей фразы, достал пачку «Парламента» и, закурив, кивком указал на стул.

Старицкий нерешительно сел. Брюханков молча, со вкусом курил, изучающе глядя на кончик сигареты. Наконец, демонстративным жестом раздавив окурок в пепельнице, он спокойным голосом спросил:

— Ты понимаешь, что и с тобой будет так же? Я раздавлю тебя одним пальцем.