Страница 19 из 20
Упоминание о Тухачевском и других жертвах чистки, разумеется, дает крайне неполное представление о действительном положении: следует учесть, что временно или окончательно было устранено не менее 15 тыс. офицеров, то есть около 10–15 %, но среди старшего и высшего командного состава этот процент был еще более высоким.
Положение по советскую сторону границы составляло, конечно, разительный контраст с тем, что происходило на германской стороне. Здесь с середины 1940 г., то есть еще до того даже, как «план Барбаросса» был окончательно принят (он был принят 18 декабря 1940 г.), немцы тщательно готовили почву для возможного нападения на Советский Союз. В течение года, предшествовавшего вторжению, были построены шоссейные дороги, в том числе автострады, железные дороги и широкая сеть аэродромов; в течение этого же периода немцы построили или усовершенствовали в Польше не менее 250 аэродромов и 50 взлетно-посадочных полос для своих смертоносных «хейнкелей», «дорнье» и «мессершмиттов».
По словам немецкого хроникера, «в июне 1941 г. миллионы немецких солдат ворвались в Россию без энтузиазма, но со спокойной уверенностью в победе»[25]
Глава II
Вторжение
Танковые части немецкой армии проходят через советскую деревню. Июль 1941 года
Так для народов СССР начался ужасный год – самый ужасный из всех, какие они когда-либо знали. За несколько дней и недель волна разрушения и смерти захлестнула обширные территории страны. В приграничных районах и на территориях, лежавших значительно глубже, немцы массированными ударами разгромили, взяли в плен или дезорганизовали противостоявшие им части Красной Армии; авиация в западных районах была фактически уничтожена в первый же день вторжения. Через пять дней после начала войны немецкие войска уже захватили столицу Белоруссии Минск. Ненамного больше времени понадобилось германским армиям и для того, чтобы занять все районы, вошедшие в состав Сойотского Союза начиная с 1939 г.: Западную Белоруссию, Западную Украину, Литву, Латвию и Эстонию. На севере финны прорвались к старой границе 1939 г., проходившей немного северо-западнее Ленинграда. 8 июля немцы уже кричали, что война в России «фактически» выиграна.
Эти первоначальные страшные поражения, несомненно, ошеломили советский народ, и все же почти с первого дня стало ясно, что это отечественная война[26]. Страну охватил ужас, но к нему примешалось чувство национальной непокорности и опасение, что это будет долгая, упорная и отчаянная борьба.
Все понимали, что погибнут миллионы людей, и все же, казалось, лишь очень немногие думали о возможности полного военного поражения и завоевания страны немцами. В этом отношении контраст с Францией во время германского вторжения 1940 г. был разительным.
Такая уверенность была характерной чертой русского народа и значительного большинства украинцев и белорусов; но ее не существовало в Литве, Латвии, Эстонии: «установление Советской власти незадолго до начала войны… не означало, что классовый враг в этих районах сложил оружие»[27].
Какими были первые дни войны в приграничных районах, захваченных немцами? Мемуары некоторых русских военных, опубликованные за последние годы, в особенности воспоминания генералов Федюнинского и Болдина, рисуют потрясающую картину событий того времени.
В апреле 1941 г. Федюнинский (которому суждено было сыграть впоследствии заметную роль в войне, особенно во время прорыва блокады Ленинграда) был назначен командиром 15-го стрелкового корпуса, который был дислоцирован в Киевском особом военном округе и штаб которого находился в западно-украинском городе Ковеле, примерно в 50 км к востоку от границы между Советским Союзом и оккупированной немцами Польшей, на главном направлении на Киев.
Генерал обнаружил, что войска в приграничных районах все еще находились на мирном положении и что реорганизация шла очень медленно. Новые самолеты и танки, которые должны были заменить устаревшие модели, прибывали очень медленными темпами. Офицеры старшего возраста, в том числе те, кому довелось служить в царской армии, серьезно опасались войны, но среди молодых офицеров и солдат, к сожалению, были распространены настроения самоуспокоенности.
Хотя сообщение ТАСС от 14 июня опровергало слухи об агрессивных намерениях Германии как «лишенные всякой почвы», Федюнинский повторяет, что «через несколько дней мы получили сведения, которые в корне противоречили сообщению ТАСС», и рассказывает, как 18 июня к русским перешел немецкий дезертир. Напившись пьяным, он ударил офицера и боялся, что его предадут военному суду и расстреляют. Он также утверждал, что его отец был коммунистом. Этот немецкий солдат заявил, что германская армия вторгнется в Россию в 4 часа утра 22 июня.
Федюнинский тут же позвонил командующему армией генералу танковых войск Потапову, но в ответ услышал, что это «провокация» и что вы «напрасно бьете тревогу». Два дня спустя Федюнинского посетил генерал Рокоссовский, который не разделял самоуспокоенности Потапова и был очень встревожен. Рано утром 22 июня Федюнинского вызвал к телефону Потапов, приказавший поднять войска по тревоге, но боеприпасы пока не раздавать.
15-й стрелковый корпус должен был удерживать участок шириной около 100 км.
«Развертываться и занимать оборону на широком фронте приходилось под сильным воздействием артиллерии и авиации противника. Часто нарушалась связь, порой боевые приказы и распоряжения поступали к исполнителям с опозданием… Командиры частей и подразделений проявили организованность, не допустили потери управления. Дивизии своевременно вышли на намеченные рубежи обороны, где уже с необычайным упорством вели неравный бой пограничные отряды.
Мужественными оказались жены командиров-пограничников. Они находились вместе со своими мужьями на линии огня, перевязывали раненых, подносили боеприпасы, воду для пулеметов. Некоторые сами стреляли по наступающим фашистам.
Ряды пограничников таяли, силы их слабели. На заставах горели казармы и жилые дома, подожженные артиллерией врага. Но пограничники стояли насмерть. Они знали: за их спиной в предрассветном тумане к границе спешат войска, подтягивается артиллерия».
В течение всего первого дня войска Федюнинского сдерживали натиск немцев, но немцы вводили в бой все новые и новые силы, и к вечеру части корпуса, понеся очень тяжелые потери, начали отходить. Обстановка осложнялась высадкой в тыл немецких десантов и многочисленными ложными сообщениями о десантах, распространявшимися «вражескими агентами». В Ковеле вели подрывную деятельность шайки бандеровцев, игравшие роль немецкой «пятой колонны»; они нападали на советские военные машины, взрывали мосты и распространяли ложные слухи. Так как с северо-запада по шоссе Ковель – Брест к Ковелю приближались крупные танковые силы немцев, было решено эвакуировать город. 15-й стрелковый корпус продолжал бои частью сил, будучи уже окружен немцами. Несмотря на это, за три дня боев главные силы корпуса были оттеснены от границы всего на 20–30 км. Тем не менее Ковель пришлось оставить и занять новые оборонительные рубежи восточнее города.
Это отступление было типичным для многих подобных отступлений в июне 1941 г. Немцы полностью господствовали в воздухе, и потери от бомбежек были очень велики. Кроме того, диверсанты всячески тормозили отступление советских войск, взрывая мосты. «Вражеской авиацией и диверсионными группами были выведены из строя узлы и линии связи. Радиостанций в штабах не хватало, да и пользоваться ими мы еще не привыкли… Приказы и распоряжения доходили до исполнителей с опозданием или не доходили вовсе… Связь с соседями нередко отсутствовала, причем зачастую никто и не стремился ее устанавливать. Противник, пользуясь этим, просачивался в тыл наших подразделений, нападал на штабы частей… Несмотря на господство противника в воздухе, плохо соблюдались меры маскировки на маршах. Часто на узких дорогах образовывались скопления войск, автомашин, артиллерийских орудий, походных кухонь. По таким «пробкам» фашистские самолеты наносили весьма чувствительные удары… Были случаи, когда бойцы не рыли окопов… из-за нехватки шанцевого инструмента. Положение с шанцевым инструментом было так плохо, что в некоторых подразделениях солдаты пользовались вместо лопат касками».
25
Philippi A. und Heim F. Der Feldzug gegen Sowjetrussland. Stuttgart, 11.
26
Это понимали и наиболее дальновидные иностранные наблюдатели. Так, за несколько дней до своего отъезда из Лондона в СССР, 2 июля 1941 г., я имел продолжительную беседу с историком Бернардом Пэрсом, который сказал: «Я уже вижу, что это будет огромная отечественная война, более крупная и успешная, чем война 1914 года». Дж. Бернард Шоу писал в конце июня в газету «Таймс», что теперь, когда Сталин на нашей стороне, мы наверняка выиграем войну. В то же время английские военные эксперты на совещаниях в военном министерстве и в министерстве информации высказывали недвусмысленные предположения, что, по их мнению, война в России продлится всего несколько недель или, самое большее, месяцев.
27
Тельпуховский Б. С. Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945 гг. М., 1959. с. 39. См. также: Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. М., 1961.