Страница 9 из 20
Черт. Это плохой знак.
Я с трудом сглатываю.
— Конечно.
Встаю и следую за судьей по короткому коридору в кабинет. Здесь классический интерьер: стены цвета шоколада, книжные шкафы из вишневого дерева и такой же письменный стол. На боковом столике даже стоит бутылка шотландского виски вместе с четырьмя стаканами.
Глаза судьи следуют за моим взглядом.
— Хочешь выпить?
Это, вероятно, своего рода испытание с его стороны. Если я приму выпивку, он автоматически подумает, что я алкоголик, но если откажусь, он подумает, что я лжец.
— Конечно, — отвечаю я, не собираясь пить все сразу.
Он подходит, вынимает стеклянную пробку из бутылки с виски и наливает два стакана до половины. Протянув мне стакан, он обходит свой стол и садится в кресло с высокой спинкой. Его глаза пристально изучают меня, пока мы сидим молча, глядя друг на друга.
Судья ставит стакан на стол и наклоняется вперед.
— Я не такой человек, чтобы ходить вокруг да около, Зак. Я очень прямолинеен и говорю всё, как есть. Если бы таких, как я, было больше, мир стал бы лучше. Мы бы все знали, как относимся друг к другу.
Это звучит как вступление к речи о том, что я ему не нравлюсь. Вместо того, чтобы затеять спор с отцом любимой женщины, я просто киваю головой, как будто полностью с ним согласен. В конце концов, я могу ошибаться на его счет. Я едва знаю этого человека.
— Мне нравится прямота.
— Хорошо, потому что сейчас я собираюсь выложить все на чистоту.
Ох, черт!
— Почему ты встречаешься с моей дочерью?
Это очень простой ответ.
— Потому что люблю ее. — В моем голосе слышится твердость, когда я озвучиваю свою правду.
Он долго смотрит на меня, прежде чем продолжить.
— Я вижу, что ты в это веришь, но я знаю твой тип парней. Вы не постоянные. Я буду честен с тобой, Зак. Я не хочу этого для моей маленькой девочки. Она слишком хороша для подобного. Она заслуживает надежного мужчину, который никуда не сбежит.
Я вздрагиваю, но понимаю его сомнения. Мое прошлое не слишком благоприятно.
— Уверяю вас, сэр, когда речь заходит о вашей дочери, я никуда не денусь.
Он вздыхает.
— Я боялся, что ты будешь упрямиться. Ты не оставляешь мне выбора.
Он пододвигает ко мне какую-то распечатку.
— И что это?
— Твой закрытый файл о судимости.
Мои глаза округляются, когда я просматриваю записи моих столкновений с законом.
— Откуда это у вас?
Он хмурится.
— Я — судья, сынок. Я могу получить доступ к чему угодно.
— И для чего это вам? Обри уже в курсе всего этого. Если расскажете ей, это не помешает ей быть со мной.
Он кивает соглашаясь.
— Да, согласен, но ведь пресса устроила бы настоящий праздник с чем-то подобным, да? Будет большая шумиха, если это каким-то образом просочится.
Я вскакиваю со своего места, расплескивая напиток, прежде чем с грохотом поставить стакан на стол.
— Вы что, угрожаете мне?
Его глаза на секунду расширяются, и могу сказать, что на долю секунды я поколебал его хладнокровие.
— Успокойся. Можешь думать, что это угроза, но я предпочел бы считать это инструментом торга.
— Что значит — инструмент торга? Что вы выиграете, размазывая меня в прессе?
— Мою дочь.
Я отрицательно качаю головой.
— Она не бросит меня из-за этого.
— Нет, наверное, нет. Моя дочь яростно предана тебе — это у неё от меня, так что она останется с тобой. Вот почему ты должен бросить ее.
— Нет! Я не оставлю ее ни за что на свете.
— Знаешь, я взял на себя смелость вытащить истории других участников твоей группы. Похоже, у Трипа Дугласа тоже есть кое-какие грязные секреты. Не думаю, что он обрадуется, если его секреты станут достоянием прессы. Оставь Обри, не вынуждай меня сделать это по-плохому. Я могу уничтожить всю группу.
Мой пульс зашкаливает, а руки дрожат. Неужели я настолько ничтожный ублюдок, что этот человек разрушит жизни других людей, чтобы держать меня подальше от своей дочери? Неужели он не видит, что я изменился? Я, черт возьми, боготворю землю, по которой ходит Обри. И никогда не причиню ей вреда. Зачем разрушать такую чистую любовь?
— Почему? Зачем вы это делаете? Я же сказал, что люблю ее. Разве этого недостаточно?
— Недостаточно. Я хочу, чтобы она была с мужчиной, который всегда будет заботиться о ней. Я не становлюсь моложе и не хочу покидать эту землю, пока судьба моей дочери в руках панка, который в итоге разрушит ее жизнь.
— Этого не случится. У меня достаточно денег, чтобы дать ей все, что она захочет!
— На данный момент, да. Что произойдет через десять лет, когда ваша группа распадется и поток денег прекратиться? Что тогда? Ты утащишь ее вниз вместе с собой?
Его слова звучат, как гребаный удар под дых. Он прав. Других навыков у меня нет. Никаких. Музыка для меня — все. Я никогда не перестану этим заниматься, даже если это не будет приносить денег. Это у меня в крови. Я не смогу отказаться от неё.
Меня убивает то, что он прав. Прямо сейчас «Черный Сокол» находится на вершине гребаного мира, но так не продлится вечно. Всегда найдется другая жаждущая славы группа, готовая обыграть тебя и украсть твоих поклонников. Видит Бог, мы сделали достаточно перерывов и отменили достаточно концертов, чтобы взбесить половину наших поклонников. Что будет, если я больше не смогу дать Обри ту жизнь, которую она заслуживает?
— Я приму твое молчание как подтверждение того, что ты все понял. Мы оба знаем, что она тебе не подходит. Ей нужно быть с кем-то вроде Брэйди — благоразумным парнем с солидным будущим. Не будь эгоистом, позволь ей жить достойной жизнью.
Я поднимаю взгляд от пола и пристально смотрю на него. У меня нет сомнений, что при первой же возможности он опозорит и меня, и Трипа в прессе. Мы с парнями знаем все о прошлом друг друга и двигаемся дальше, но это не значит, что весь остальной мир примет это.
Я хватаюсь руками за голову. Как бы сильно я ни любил Обри, не хочу быть тем, кто однажды причинит ей боль. Не хочу, чтобы она ненавидела меня. Она заслуживает самой лучшей жизни, какую только может иметь — хороший дом, мужа, который каждый вечер будет дома, детей.
Боже. Дети.
Последняя часть жжет сильнее всего. Я никогда раньше не позволял себе волноваться из-за того, что у меня не может быть детей, но осознание, что я никогда не смогу дать ей что-то подобное, убивает меня.
Мысль о том, что Обри беременна моим ребенком, насмехается надо мной, как кошмар, который невозможно исправить независимо от того, сколько у меня денег.
Я вздыхаю, зная, что в глубине души я все еще долбаный неудачник, который не заслуживает моей рыжеволосой богини.
— И что вы хотите, чтобы я сделал?
— Я хочу, чтобы ты убрался из ее жизни. Навсегда.
— Я не могу просто оставить ее здесь. Она потребует объяснений, а я не хочу, чтобы она знала, какой вы злобный мудак. Это разрушит ее представление о вас.
Он горько смеется.
— Хорошо. Останься до конца выходных, а в понедельник я хочу, чтобы ты первым же самолетом вылетел из Техаса и забыл о ее существовании.
Я сжимаю губы.
— Даже если я уеду, вы не сможете заставить меня забыть ее.
Я не даю ему шанса сказать что-нибудь еще, прежде чем выскакиваю из комнаты, хватаю свой компьютер и направляюсь к машине. Не хочу ни секунды оставаться в этом доме. Не хочу слушать, как он говорит, что отнимает у меня единственное, что мне дорого в этом мире.
Я бросаю вещи на пассажирское сиденье и завожу машину. Шины почти визжат по асфальту, когда я задним ходом выезжаю на улицу.
Энергично потираю лоб, останавливаясь на красный свет.
— Твою мать!
Все мое тело сотрясается от осознания того, что я снова потерял все самое важное для себя. Свет становится зеленым как раз в тот момент, когда мои глаза горят и слезы текут по моему лицу.
Гнев переполняет меня и я изо всех сил колочу кулаками по рулю.
— Блядь. Блядь. Блядь. Блядь. Блядь! — кричу я во всю глотку.