Страница 1 из 9
Евгения Минаева
Кататония. Творец миров
Открыто окно настежь,
Густой воздух крадет силы,
О чем пою не знаешь,
О чем живем и где мы…
Пустой взгляд к небу,
Пустой взгляд к земле,
Был день и нету,
И дом не помнишь, где.
Хотела оставить следы,
Не зная, зачем и как.
Теряя родные черты,
Исчезла, ушла во мрак…
«Ушла во мрак»/ Декабрь
Ну что ты, Костя?
Снова плачешь! Ну как баба, право слово.
Что ты плачешь, что? Тут слезами не поможешь. А у тебе двое сыновей растет, ты вдумайся только: двое! Надо им, чтобы у них был не папа, баба?
Вот то-то. Вытри слезы. Успокойся. Дай обниму.
Не пристаю я к тебе, у меня свой муж для этих дел.
Вот, успокоился, уже и пожалеть нельзя…
Да не виноват ты ни в чем. Никто не виноват. В ней, в ней самой что-то такое было, чему ни ты, ни я помочь не могли.
Знаю ли? Знаю… Как вспомню глаза ее, лицо. Глаза все же особенно. Как скажет: «А я-то тут где?!»
Правда. Ну так и что же? И мне она говорила, что плохо ей, а кто, скажи, кто, кроме нее самой, мог ей помочь?
Знаешь, Костя, я тебе не рассказывала раньше, а ведь она мне много звонила в последнее время. Главное, позвонит, и все про меня да про меня спрашивает. Каждую проблему мою обмусолит, каждый вопрос разберет. И: «Ну пока, созвонимся!». Не дошло до меня тогда: она не про меня, она про себя говорить хотела, да видно неудобно ей было про себя разговор заводить. И впрямь, ну как так, позвонить и сразу на человека ушат вылить… А я-то, дура, не понимала! Не догадалась спросить так по-доброму, участливо: «Ну а ты-то как?»
Эххх… Костька, все мы делаем на бегу! Все! Живем на бегу. Остановиться, отдохнуть, задуматься чуток – все времени нет. А потом – бац – время есть. А нас уже нет…
Вот и я… Нет бы подумать, что это подруга звонит да говорит ни о чем? А голос такой… тусклый-тусклый.
Я думала: устает. Дети, конечно… а вышло вот как…
Да не плачь ты, Костя! Ну правда, врачи-то что говорят?
А знаешь… Вот ты не думаешь, что она… ну… вернется?
Нет?
Да и я, Костя, по правде-то… не думаю…
Глава 1
Август 2022
Черным квадратом Малевича развернулось окно.
Влада стояла у подоконника, обняв себя за плечи, глядя во тьму.
«Один шаг, и все. Больше никаких проблем, никаких забот. Больше не придется вставать по утрам. Больше не придется быть никому обязанной».
Что за голос нашептывал ей, рисуя привлекательные картины? Зовя к свободе, пусть даже свободе небытия? Не тот ли самый, что раньше, года два-три назад лишь попискивал тонко, а теперь вырос в настоящий густой баритон?
Говорят, так дьявол беседует с человеком, толкая на смертный грех – единственный, искупить который уже не успеешь.
Какая разница…
И все же, какой соблазн.
И все же, она знала, что не сможет ему поддаться.
Такой уж она была, Усольцева Владислава Алексеевна, слишком сильной, слишком ответственной, чтобы уступить мыслям о самоубийстве.
Себя было не жаль, нет. Не было мыслей, что она почувствует, упав с высоты на асфальт, не было размышлений, пожалеет ли о содеянном в полете. Сладко замирало сердце, едва представляла себе: вот она встает на подоконник и делает шаг… Но тут же пред глазами вставали лица, лица, лица…
Мама… Ее жизнь закончится вместе с жизнью Владиславы. Муж. В самом деле, как почувствует себя Костя, если жена покончит с собой? Дети…
Пожалуй, дети крепче других зацепили ее, в самое сердце запустили крючья-коготки, накрепко к жизни прикрутили, не порвать эту леску.
Вот не было бы их, тогда бы… даааа…
Но отказаться от идеи смерти вовсе не то, что продолжать жить.
Влада засунула руку в задний карман джинсов и вытащила телефон. Время 22:45, поздновато, конечно, но для близкой подруги еще не за гранью приличия. Влада одним пальцем проскроллила экран, поискала среди вызовов Соню. Давненько не созванивались. Влада нажала вызов.
За полгорода от нее Соня после пятого гудка взяла трубку.
– Алле.
– Привет. Я тебя не отвлекаю?
– Немного. Моюсь, домой собираюсь. Надо хоть до двенадцати дома быть, завтра вставать рано. Представляешь, притащили мне на индивидуальные тренировки на девять тридцать. Ну кто, скажи, в такое время детей в бассейн таскает? Этому семилетке спать уже пора, но, нет. Они, понимаешь, удаленно учатся, у них свой режим. Они в 12 встают, к двум раскачиваются. Все занятия у ребенка вечером: сначала школа с уроками, потом на музыку едут, потом у них китайский, а потом бассейн. У меня. Вот скажи, ребенок нормально в таком графике жить может?
– Не думаю. Не думаю, что это полезно. И я бы как мама не смогла столько по кружкам таскаться.
– И я о чем! Это же ненормально! Он, знаешь, на детей в раздевалках кидается: «Давай играть!», ему общения не хватает.
– А что родители?
– А родители что… Вундеркинда растят. Не думают, что в этом возрасте другое важно. Формирование системы нервной, например. Навыки коммуникации, в конце-то-концов. Дети играть должны, друзей заводить, с палками во дворе бегать и шалаши строить, вот, как мы с тобой, помнишь? А не это вот все. Я, короче, не одобряю. И мне беспокойство, Саша один Берту укладывает, а она с папой-то не особо засыпает…
– Как у вас дела?
– Ой, да на букву х, не подумай, что хорошо! У меня в дневную группу в два раза меньше народу ходить стало. Знаешь, с этими санкциями у людей финансовые проблемы, им не до того, чтобы своих клопов плаванию учить. Индивидуально ходят, конечно, и дети, и взрослые, но тоже поменьше. Поэтому я за этих «поздних» учеников и держусь, которых ненормальные родители в десять вечера в бассейне полощут.
– А Саша?
– Да у него тоже заказов меньше стало. Волнуемся, как ипотеку платить. Еще Берту к стоматологу повели, нашли три кариеса…
– Чувствую, тысяч на тридцать удовольствие?
– На двадцать пять, но это тоже не сильно легче… Ладно, мне бежать уже надо… Ты как?
– Ничего. Я ничего.
– Ну давай тогда, до созвона. Пока.
– Пока.
Загудели гудки отбоя. Влада уронила телефон, не глядя, удачно он упал на пол или с летальным исходом. Не нужна. Не нужны никому ее проблемы. На что она реально рассчитывала? На то, что Соня в суматохе собственной увлекательной жизни немного приглядится к лучшей подруге? На то, что услышит что-то за ее «ничего»?
Какая глупость! Как там сказала Вера Григорьевна? «Спасай себя»?
Влада соскользнула на пол, прижалась спиной к холодной батарее, сжалась в комок, поджимая к груди колени. Стараясь… что? Согреться? Успокоиться?
На кой черт она полчаса назад села за руль и уехала с дачи, никого не предупредив, оставив спящих в гостевой комнате детей? Чтобы рыдать в ночи в пустоту квартиры? Слушать гудки телефона? Узнать, что жизнь близких людей прекрасно течет и без нее?
В ушах билось: «Спасай себя, спасай себя».
Сука.
Ненавижу.
Вот как, как она могла рассказать Соне, даже если б смогла прервать ее экспрессивные монологи, об этом «спасай себя»?
Но ведь это скотство…
Влада закрыла глаза, откинула голову назад.
Всегда ведь знала: не надо подслушивать чужие разговоры, особенно если речь идет о тебе…
Начерта они поехали на эту дачу? На самом деле, Влада прекрасно знала ответ на этот вопрос. Потому что в Вере Григорьевне проснулась бабушка – что происходило с ней ровно раз в полгода – и она возжелала видеть внуков.
«Влада, я уже позвонила Константину, теперь тебе звоню, а то вдруг он поздно скажет: я на даче, жду вас. Собирайтесь вечером, приезжайте. Если собираетесь делать шашлык, заедьте в магазин, у меня тут нет ничего такого…»