Страница 72 из 95
Больше мне не хотелось читать эти книги, так как их авторы, собрав и обобщив несколько подобных случаев, даже не пытались объяснить их природу. Все они по своему складу были учеными-агностиками. Они просто приводили слова свидетелей и, по сути дела, утверждали следующее: «Все эти люди рассказывают о том, что произошло. По нашему мнению, большая их часть — обманщики. Но во имя торжества научной дискуссии мы предполагаем, что их показания истинны. В таком случае, если они считают, что свидетели по- своему говорят правду, — то какова же причина этого явления? Каким образом все происходит, и что, наконец, это значит?
Если только они говорят правду, — это «если» с тех пор не покидает меня. У меня нет на это ответа, как не было и у них. Но я по крайней мере теперь знала, что говорят обо мне за моей спиной в Мейдстоуне.
Я сама тогда в это не верила, но была ужасно напугана, так как понимала, что за всем этим что-то кроется… Может, просто глупый трюк, или неудачный розыгрыш, но все же это означало какой-то недружественный по отношению ко мне жест.
На следующее утро я отправилась к миссис Мейд- стоун и вернула ей книги. Она призналась мне, что скрывает свой интерес к подобным случаям, так как от директрисы школы требуют строжайшей ортодоксальности. Она была добра ко мне. Она на полном серьезе толковала со мной о какой-то моей «исключительной психической энергии». Сама она, конечно, в это верит. Но как раз по этой причине она, к сожалению, не могла держать меня в своей школе ни минуты дольше. Как видите, миссис Лайтфут избавилась от меня, считая меня либо обманщицей, либо трюкачкой, либо жертвой обмана или трюкачества, а миссис Мейдстоун поступила таким образом потому, что была уверена в моей невиновности. А это ее больше всего беспокоило. Как, впрочем, и меня. Если бы меня обвинили в трюкачестве, я могла бы отрицать такое обвинение и доказать свою невиновность. Но я была лишена всякой судебной защиты от такого необычного обвинения. Здесь я ничего не могла доказать. Я сама не знала истины.
Миссис Мейдстоун испытывала ко мне жалость, так как не верила в мою виновность. И вот однажды, подчиняясь женской слабости, она написала мне рекомендательное письмо, которое помогло мне получить работу в Бреретоне и…
— Позвольте перебить вас, Фостина, — сказал Базиль. — Как часто видели вашего двойника в Мейдстоуне?
— Вначале я не считала эти инциденты, так как не придавала им никакого значения. Но из разговора с миссис Мейдстоун я узнала, что, по ее подсчетам, это наблюдалось семь раз. Два раза меня видели ночью на лужайке из лестничного окна, а в это время я спала в своей комнате. Три раза утром на балконе, а я в это время давала урок в классе. Дважды днем, когда я проходила с внешней стороны дома мимо открытого окна в конце холла, а в это время я находилась внутри здания совершенно в другом месте, у главного входа.
— Во всех этих случаях на вас были голубое пальто и коричневая шляпка?
— Та же шляпка, но разные пальто. Тогда у меня было пальто из верблюжьей шерсти. Такие пальто пользовались большой популярностью в Мейдстоуне, они как раз подходили для тамошнего холодного климата, особенно зимой.
— И все же, несмотря на все эти странные случаи, вы решились поехать в Бреретон?
— Эти поразительные происшествия не столько меня пугали, сколько озадачивали. Даже если все это было ловко придуманным розыгрышем, если даже так называемый мой «двойник» был результатом каких-то коллективных галлюцинаций, то в другом месте такое не повторится. Со мной прежде такого никогда не случалось, и я считала, что причиной таких явлений могли стать какие-то особые условия в Мейдстоуне, например, воздействие климата, или какое-то особое психологическое состояние учениц и преподавательниц.
Я была очень счастлива от того, что мне удалось получить работу в Бреретоне и покинуть после такого унижения Мейдстоун. Я отчаянно старалась всем угодить, и мне казалось, что в первую неделю пребывания там это удалось сделать. Я часто вспоминаю эту неделю как относительно счастливый период в моей новой жизни, первый за последний год, и вот затем…
Однажды я столкнулась с пожилой миссис Челлис наверху, в холле, и она мне сказала: «Мисс Крайль, миссис Лайтфут против того, чтобы преподаватели пользовались черной лестницей». На что я возразила: «Прошу прощения, миссис Челлис, но я не пользовалась черной лестницей». Она сильно удивилась: «Как же так?
Минуту назад я видела вас в саду. Теперь вот, поднявшись по передней лестнице в холл второго этажа, я вижу вас здесь. Но ведь вы не проходили передо мной по этой лестнице, значит…»
Тогда я поняла, что все начинается сначала, и испугалась. Как мог мой «двойник» добраться из Мейдстоуна в Бреретон через столько времени, если он не существовал на самом деле? Я была единственным связующим звеном между двумя школами, следовательно, всему причиной была только я. Если это был чей-то нечистоплотный трюк, то мне нужно было попытаться изловить злоумышленника. Каким это было бы облегчением для меня…
— Но существует по крайней мере еще одно связующее звено между Мейдстоуном и Бреретоном, — возразил Базиль. — Это — Алиса Айтчисон. Можете ли вы объяснить, почему Гизела «пожалеет», если обратится ко мне с просьбой расследовать эти нелепые слухи?
— Мне кажется, Алиса боялась, как бы миссис Лайтфут не рассердилась на Гизелу, если та сообщит на сторону о том, что происходит в школе…
— Были ли мисс Айтчисон в числе тех лиц, которые видели «двойника» в Мейдстоуне?
— Нет, нет, но она слышала все истории обо мне, которые там распространялись. Когда я встретила Алису в Бреретоне, то ужасно боялась, как бы она не начала распространять здесь мейдстоунские россказни.
При первой же нашей встрече наедине я умоляла ее дать мне твердое обещание, что она не станет об этом рассказывать никому в Бреретоне. Она обещала, и я уверена, что она сдержала слово. Но Алиса имела обыкновение упоминать об этом в разговорах со мной в присутствии других, — все эти намеки на загадочные явления были мне понятны, но недоступны для понимания окружающих. Она прекрасно понимала, что тем самым заставляет сидеть меня как на иголках, но ей, видимо, мои страдания доставляли удовольствие. В день моего отъезда она даже сообщила мне, что видела мое лицо в окне верхнего этажа, хотя в это время я была в саду.
Но я была уверена, что это притворство, что ничего она не видела и говорила так, чтобы лишний раз мне досадить.
— Как вы это поняли?
— На ее лице не было никаких признаков испуга. Она явно издевалась надо мной, ее выдавали глаза. Видите ли, Алиса была уверена, что во всем повинна я. В тот день, когда она дала мне обещание не разглашать моей тайны в Бреретоне, у меня на глазах выступили слезы, а она, не обращая на это никакого внимания, продолжала выговаривать мне в своей обычной язвительной манере: «Такие вот робкие, заторможенные девицы, как ты, всегда кончают истерикой. Если ты хочешь сохранить свое место здесь, в Бреретоне, тебе следует научиться держать под контролем свои подсознательные импульсы». Я была совершенно шокирована. Попыталась выяснить, что она имеет в виду, и она ответила, что существует только одно разумное объяснение моему поведению — я сама инсценирую все эти невероятные трюки. Она сказала, что я все вытворяю в сомнамбулическом состоянии, а потом ничего не помню. Вероятно, поэтому Алиса всегда с презрением относилась ко мне и никогда не обнаруживала страха передо мной. И, вероятно… — Фостина помедлила, словно была в чем- то неуверена, и медленно произнесла: — это и стало причиной ее гибели.
Базиль вздрогнул.
— Что вы имеете в виду?
— Вспомните, доктор, как была убита Алиса. Никакого осязаемого орудия убийства — ни веревки, ни ножа, ни пули. Она поскользнулась, упала с каменной лестницы и сломала себе шею. Несчастный случай. Но разве так называемые «несчастные случаи» не происходят так же часто под воздействием как изнутри, так и извне? Разве страховые компании не располагают статистикой, утверждающей, что некоторые люди имеют «склонность к несчастным случаям»?