Цвет греха. Чёрный

— Ты спишь здесь.

Дверь в комнату, на которую он указывает, открыта. Вся обстановка, которая здесь имеется, видна с порога, который я неохотно, но всё же переступаю. Широкая кровать, застеленная покрывалом цвета горького шоколада, две прикроватные тумбы по бокам и встроенный шкаф напротив — больше ничего, абсолютный минимализм, который радикально отличается от вычурной роскоши первого этажа. На секундочку даже обидно становится, что мне именно такая комната определена. Но ментальный подзатыльник быстро помогает справиться со всеми возникшими возражениями.

— Хотя стол мог бы и поставить, — ворчу себе под нос, скидывая рюкзак на пол.

Там же располагаюсь сама. Домашнее задание, в конце концов, само себя не сделает. И раз уж стола, который значительно облегчил бы задачу, всё-таки нет, как нет и того, кто меня сюда привёл, и мог бы это исправить, поскольку сразу удаляется в неизвестном направлении, то… как всегда, в общем: пользуемся тем, что есть, благодарим за то, что не на улице под проливным дождём, и не ноем. К тому же, справляюсь довольно скоро, едва ли час проходит. А вот дальше случается ещё одна заминка. Подготовка ко сну, вперемешку с неутихающими мыслями и сомнениями о том, насколько же неуютно и странно проводить ночь под чужой крышей, разбавляется моим стоном, полным досады. Воды в прилегающей к спальне ванной комнате нет. Совсем. Хотя на той же кухне, помнится, такой проблемы не было.

Не сразу, но решаюсь выйти в коридор.

— Адем… — не знаю, зачем зову мужчину.

Тем более, что он и не отзывается. А стоит прислушаться к тишине множества пустых комнат, как в конце коридора различаю шум работающей душевой.

Подача воды тут — что, тоже избирательная?

Вдохнув поглубже, собираюсь выяснить это в самое ближайшее время. Хотя вспыхнувший энтузиазм быстро гаснет, стоит преодолеть это небольшое расстояние. Так и замираю перед самой дверью, представив себе незавидное ближайшее будущее, где я застряну под ней… зачем? Постучать? Идея — тупейшая. Понятное же дело, что там занято. И ни кем-нибудь, учитывая, что нас тут во всём доме всего двое. Дождаться, когда он выйдет? Тоже тупость. Можно подумать, мне настолько невтерпёж. Нет, уж лучше развернуться и… так и не разворачиваюсь. Аккурат в эту самую секунду тот, кто внутри, решает в самом деле выйти. Дверь, как отворяется настежь, так и остаётся таковой, а мужчина замирает на пороге, прямо передо мной, в считанных дюймах. Похоже, я и сама подзабываю о том, что собиралась уйти отсюда. Да и как тут помнить, если разум целиком и полностью сосредотачивается на тех самых узорах, вбитых чернилами под кожу, что этим днём так стремилось додумать моё собственное воображение? Вот же они, не обременены ничем лишним, почти полностью открыты взору, рассматривай вдоволь — не хочу. А я хочу. И рассматриваю. Взгляд сам собой, будто намертво цепляется за широкие, перевитые жгутами мышц плечи, украшенные не просто узором, составляющим единую татуировку, но и незнакомыми мне символами, теряющимися среди римских цифр, рассредоточенных вдоль груди до самой линии литого пресса и даже ещё ниже, теряясь среди дорожки из тёмных волос, а затем ещё ниже — под туго завёрнутым вокруг бёдер полотенцем… кроме которого на стоящем передо мной и нет ничего, оказывается. Капли воды, стекающие по загорелой коже, едва ли сойдут за таковое, верно?

А значит…

Какого чёрта я всё ещё тут стою?

Забыв даже о том, что стоит дышать.

Глава 6.1

Ноги будто в бетон замуровало, не сдвинуться. Едва нахожу в себе силы хотя бы взглянуть ему в лицо.

И лучше бы я этого не делала!

Пропала…

В чёрном омуте. Вот так просто. Всего за мгновение. Будто в бездну рухнула. Разбилась. Вдребезги. Удивительно, как ещё осталась жива.

А он…

— Асия, — произносит.

Определённо собирается сказать что-то ещё. Но не говорит. По крайней мере, не сразу. Почему? Не знаю. Да и не важно. Вся моя суть сосредоточена на совершенно ином. Слишком коварно звучит его низкий, чуть хриплый голос. Нет, не в самой интонации. В том, как глубоко пробирается в мою голову. Сковывает крепче прежнего. Утягивает в пропасть намного глубже. Я всё ещё падаю в несуществующую бездну и никак не достигаю дна.

— М-м? — мычу, не в состоянии выдавить из себя хоть что-нибудь куда более вразумительное.

Немного позже я обязательно буду проклинать и распинать себя за всю эту возникшую нелепицу. Сейчас даже на это не хватает ни выдержки, ни сил.

А стоило бы искать лучше!

Хотя бы потому что…

— Если ты меня не выпустишь, то придётся мне душ ещё раз принять. Вместе с тобой, — произносит опекун.

И даже тогда до меня не сразу доходит.

— Вместе со мной? — переспрашиваю.

И что значит, ещё раз?

Тем более, со мной…

Зачем он это вообще говорит?

Ещё и с такой отчётливой насмешкой?

Ответ, на самом деле, простой. И если я бы перестала столь бестолково пялиться на его татуировки, то сразу догадалась бы. Хотя лучше поздно, чем никогда.

Как ведро холодной воды мне на голову!

Отрезвляет. Помогает вернуться в реальность. Туда, где существуют не только мои непонятные мироощущения, но и полуобнаженный опекун.

Неприлично и всё ещё полуобнажённый, между прочим!

— Ну да, конечно, — кривлюсь, отступая на шаг назад и в сторону. — Очень смешно.

Честно, стараюсь на него вообще больше не смотреть. От греха подальше, так сказать. И для собственного здравия. После того, как он шагает вперёд и дальше по коридору, с места не двигаюсь ни на дюйм. Крепко зажмуриваюсь, потом отсчитываю про себя до пяти, вновь открываю глаза, только потом переступаю порог ванной комнаты и захожу. Дверь захлопываю. На замок закрываю, проверив тот на надёжность аж три раза.

Становится легче…

Нисколько!

— Тоже мне, шутник, — ворчу, включая воду.

Да, исключительно ту же холодную. Слишком уж пылают мои щёки. Душ я принимала не столь давно, и, как бы не хотелось реально всю голову под ледяной напор засунуть, всё же воздерживаюсь. Ограничиваюсь тем, что умываю лицо. Некоторое время бездумно пялюсь на себя в зеркало. Взгляд натыкается на расчёску, и раз уж я собиралась на работу, а никак не жить в другом доме, без зазрения совести ею пользуюсь, потратив немало времени и усилий, чтобы распустить и привести в порядок свои непослушные локоны. Почти успокаиваюсь. Ровно до момента, пока не посещает мысль:

А если он не пошутил?

Опять напрягаюсь. Довольно долго. Так долго, что по истечению получаса фактически заставляю себя выйти обратно, хотя совершенно не хочется, скорее куда уж привлекательнее запереться там насовсем. Почти бегом несусь в спальню, опасаясь вновь столкнуться где-нибудь с мужчиной в самый неподходящий момент.

Ох, если бы только в этом была вся моя проблема!

Ведь стоит оказаться в комнате, также расторопно затворить за собой дверь, прижавшись к той спиной, чтоб немного отдышаться — становится понятно, что нигде прежде с ним столкнуться я физически не могла бы при любом раскладе. Он же… здесь. Спасибо, не в полотенце. То пропадает в неизвестном направлении. А Адем Эмирхан… Босой. В домашних штанах. И самой обычной белой футболке, которую как раз в этот момент на себя надевает. Если мозговая активность мне окончательно не отказывает, предварительно вытащив ту из шкафа. По крайней мере, именно его мужчина закрывает с самым невозмутимым видом, пока я пытаюсь снова перезагрузить и включить свой мозг. Ибо соображается мне опять очень туго.

И всё же:

— Ты что здесь делаешь? — озвучиваю.

Выходит довольно нервно, за что отвешиваю себе очередную мысленную оплеуху. И очень стараюсь не делать поспешных выводов, которые один другого хуже так и напрашиваются. Особенно по той части, где моя мать ему что-то должна, а мне теперь расплачиваться.

— Собираюсь спать, — рушит все мои жалкие надежды на лучшее опекун.