Страница 8 из 12
Отец Агаты ушёл из семьи два года, четыре месяца и три дня назад. Ушёл к другой женщине, от которой у него, как выяснилось позже, был сын. Агата узнала об этом случайно, опять же подслушав разговор матери и Али. В какой-то момент Анна Георгиевна не выдержала и выгнала его. Побросала вещи в чемодан и выставила за порог.
– Сказал, что любит и меня, и её, – жаловалась она тогда Але, а та молча пила чай. – Многие мужчины заводят любовниц, но они хотя бы стараются, чтобы жена не узнала, а этот даже не пытался. Прижил ребёнка на стороне. И она тоже молодец! Схватилась за него клещами и не посмотрела, что женат и с дочкой. Родила даже. Ничем не побрезговала, лишь бы развести. А ему хорошо было. Жил на две семьи и горя не знал…
Агата тогда проплакала всю ночь. С ней мать ограничилась коротким: «Папа ушёл и больше не вернётся». Потом начался долгий бракоразводный процесс, делёжка имущества и бесконечные суды. Как-то раз в суд даже пригласили Агату, чтобы узнать, с кем из родителей она хочет жить. Она любила отца, любила всем сердцем, но предательства простить ему так и не смогла и, не задумываясь, выбрала маму. А теперь вот её и мама предала…
– Раньше у мамы было много разных проектов, а теперь только один центр остался. Раньше она моталась между бизнесами, а теперь между судами, – рассказывала Агата, по-прежнему глядя себе под ноги.
– Да уж… – протянул Данил. Она посмотрела на него внимательным взглядом и почувствовала лёгкую зависть. Его семья была нормальной. Мама обычной, такой же, как мамы у большинства знакомых ей девочек. Работала в клинике вместе с Алексеем Николаевичем, но готовила сама, особенно по выходным. Агата видела это по понедельникам, когда Данил приносил обед с собой. Часто там лежали два куска невероятно вкусного яблочного штруделя, который вполне мог соперничать с выпечкой самой Али. Один из кусочков мать Данила всегда передавала для его одноклассницы. А папа… Папа по-прежнему жил с ними. И даже иногда забирал Данила с занятий. – Ладно, пойдём.
– Куда?.. – пожала плечами Агата.
– В пекарню. Или в блинную. Чая горячего попьём. Если просидим здесь ещё хоть десять минут, превратимся в сосульки. – Данил был без шапки, и губы у него начали синеть. Пойдём. – И он потянул Агату за руку.
Та нехотя встала. Его пальцы по-прежнему сжимали её ладонь.
– Рука у тебя как ледышка, – вдруг произнёс он и сжал вторую. – И эта такая же. Ты их специально что ли в снегу держала?
Руки у Агаты всегда были холодными, даже в тёплую погоду летом. То же касалось и стоп. Аля говорила, что это связано с анемией и нарушением кровообращения. Кровь попросту туда «не доходила». А вот у Данила руки были горячими. Горячими, словно свежеиспечённый хлеб. Или печка. Или вода в ванной, от которой струится пар. Агата любила тепло. И очень сильно любила Данила.
– Ну-ка вставай давай, а то ещё заболеешь. – И он поднёс её руки к губам и начал часто на них дышать. – Представляешь, что тогда будет?
– Что?
– Наш класс придётся закрыть на карантин. Пятьдесят процентов учащихся заболеет.
Агата улыбнулась. Никто и никогда не проявлял к ней такой заботы. Разве только мать и Аля. И ради такого внимания с его стороны она была готова даже на новую встречу с отцом и единокровным братом.
В пекарне Данил принёс ей чай с лимоном. Без сахара и совершенно кислый. Дома она бы ни за что такой пить не стала, но тут проглотила залпом и не поморщилась.
Телефон Данила не звонил, оповещения из социальных сетей тоже не приходили. Он рассказывал ей о музыке и впервые, боязливо оглядываясь по сторонам, признался, что хотел бы выучиться на архитектора.
Поперхнувшись, Агата едва не уронила чашку с чаем. Данил покачал головой и посмотрел на своё блюдце с недоеденным лимоном. Он озвучил то, на что не хватило смелости у неё.
– Папа с мамой этого никогда не одобрят. Им же надо кому-то передать клинику, а на Павлика с его Канадой надежды нет.
Агата хотела сказать, чтобы он боролся за свою мечту и ни в коем случае не отступал, но дверь в пекарню открылась слишком широко и с громким стуком ударилась о противоположную стену. В помещение ворвались столб холодного воздуха и несколько снежинок, которые тут же растаяли, оставив на полу крошечные капли воды.
«Я буду его поддерживать, – мысленно пообещала себе Агата. – В этом и во всём другом тоже. Даже, если весь мир будет против…»
Глава 6
Агата закрыла первое полугодие двумя «четвёрками» и десятью «пятёрками». Большей половиной отметок Данила были «тройки». Ему поставили только одну «пятёрку» – по физкультуре. Альберт Робертович Суханов не принял рефераты и заставил сдавать нормативы. Данил улыбнулся физруку от уха до уха и без лишних слов отправился в зал. Там, особо не напрягаясь, сначала отжался тридцать раз от пола, а потом столько же подтянулся на турнике. Агата в это время сидела на скамейке и не могла оторвать взгляд от его рельефных рук и идеально ровной спины. Несколько девочек из параллельного класса тоже решили понаблюдать за «сдачей предмета», и Агата с трудом сдержалась, чтобы на них не шикнуть.
Вернувшись в каморку физруков, Альберт Робертович поставил Данилу «пятёрку» немедля, но потом ещё минут пятнадцать разглагольствовал на тему о том, кому нужно учиться на дневном обучении, а кому – на семейном. Данил на это благоразумно помалкивал, Агата не спорила тем паче, потому что была слишком занята стоящим перед глазами видением, в котором Никифоров подтягивался на турнике специально для неё.
– Мы идём сдавать историю? – спросил он, как только распрощался с физруком, и Агате пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в нормальное состояние.
Кабинет истории и обществознания располагался на четвёртом этаже, слева от лестницы. Он по праву считался самым большим, самым светлым и самым холодным в школе. Шторы там были бежевые, стены – бледно-розовые. Три из них: – боковые и заднюю украшали портреты русских императоров, а на передней, прямо над доской, висела знаменитая цитата Джона Кеннеди: «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».
– Какую одежду чаще всего носил Сталин? – обратилась к Никифорову высокая худощавая «историчка», едва тот успел перешагнуть порог.
– Шубу.
Данил, как обычно, решил пошутить и тем самым разрядить обстановку. На уроках в центре он часто вытворял такие фокусы, отчего и Елена Павловна, и Агата – обе смеялись в голос.
– Какую ещё шубу?
«Историчка» нахмурила брови и пожевала губу. Ей было глубоко за шестьдесят, и шуток такого рода она не понимала. Ноздри её раздулись, по лбу и щекам поползли красные пятна. Одним не к месту сказанным словом Данил разозлил огнедышащего дракона. Того самого дракона, который мог сжечь его живьём и на месте.
«Историчка» встала и оперлась локтями на стол. В её впалых белёсых глазах крохотные бесенята уже вовсю поджигали хворост, но… Агата оказалась проворнее и тут же пришла на помощь однокласснику. В последнее время она часто защищала его от учителей, особенно, если считала, что те, несправедливо к нему придираются.
– Норковую, очевидно. Я и сама в кино такое видела.
«Историчка» посмотрела на девочку с опаской и сжала тонкие губы. За прошедшие три с половиной года она беседовала с Агатой больше двенадцати раз, и обычно та чушь не несла.
– Небось в каком-то современном, художественном?
Девочка кивнула и принялась судорожно перебирать в голове фильмы, в которых хотя бы отдалённо пытались воссоздать образ Иосифа Виссарионовича. «Московская сага», «Жена Сталина», «Звезда Эпохи»… Всё было не то. Не то, потому что в них шубы точно не было.
– Документальные смотрите, – наконец выдала «историчка». – Там больше правды. И в учебник заглядывайте. Хотя бы раз в неделю. Сталин носил военный костюм, военный плащ и фуражку.
Данил кивнул и пообещал запомнить. «Историчка» снова поджала губы. Следующий её вопрос касался Второй мировой и Великой Отечественной войн. Эти даты Агата нашёптывала ему как раз перед входом в кабинет. И когда Никифоров чётко развёл тысяча девятьсот тридцать девятый и тысяча девятьсот сорок первый да ещё и подробно рассказал о Курской и Берлинской битвах, она облегчённо выдохнула.