Страница 2 из 62
Так Агата и попала в учебный центр, но не на полтора-два часа, как это делали другие ученики, приходящие готовиться к экзаменам в выпускных классах, а практически на полдня. Учиться на семейном обучении Агате нравилось. Она высыпалась, потому что уроки начинались ближе к одиннадцати, а всё внимание учителя было приковано только к ней. Правда, одно «но» мешало по-прежнему. Друзей от такого «выхода» у неё не прибавилось. Новые не заводились, а со старыми из-за отсутствия общих интересов порвались все имевшиеся ранее ниточки. Ещё через год мать отдала её на бальные танцы. Клуб оказался хорошим. Там ей сразу подыскали толкового партнёра, и Агата на километр раскатала губу, как только увидела ораву тренирующихся мальчиков и девочек её возраста. Но и тут не срослось. Тем, кто приходил за результатом, чесать языком и бесцельно слоняться по улицам было некогда: они бегали между клубом и школой, часто не успевая ни поесть, ни сделать уроки. А те, кто приходил почесать языком, задерживались в клубе ненадолго.
С партнёром по танцам, Никитой, общение у Агаты и вовсе не клеилось. Он был донельзя противным парнем. Худым, как швабра, высоким и омерзительным. Когда у них долго что-то не получалось, Никита всегда обвинял её и громко материл, не стесняясь тренера. Агата при этом надувалась как мышь на крупу и бросала на всех присутствующих яростные взгляды. Так они и разговаривали два последних года. Он с помощью ругательств, она – мысленно и, чаще всего, не глядя в его сторону.
Дружба с Никитой не приснилась бы Агате даже во сне. Она танцевала с ним только потому, что особого выбора не было. Он подходил ей по многим характеристикам и главное – хотел работать. Анна Георгиевна сразу оценила в нём это качество, отчего и приняла, а после заставила принять дочь. То, что Никита – нахал и грубиян, её волновало мало.
А вот Данил был другим. Агата чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Она слышала, как вчера он без устали твердил Зое Альбертовне: «Спасибо», «Пожалуйста», «Извините». Никита бы скорее умер, чем стал извиняться. Впрочем, самой Агате это тоже было несвойственно. А как при этом у Данила звучал голос – мягко, спокойно, дружелюбно… Агата даже глаза закрыла, пытаясь воссоздать в памяти приятные воспоминания.
– Проснулась, Шумелка? – Дверь в комнату младшей Наумовой открылась с лёгким стуком, и сначала в проёме показался нагруженный поднос, а потом морщинистые руки и лицо Али. – С первым учебным днём в компании!
Женщина просияла и поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью. Нос Агаты защекотали восхитительные запахи яичницы с ветчиной и горячего шоколада.
– Спасибо, – девочка улыбнулась няне и, схватив вилку, принялась есть.
Обычно завтраками в постель её не баловали, но иногда, когда Анна Георгиевна рано уходила по делам, Аля устраивала своей воспитаннице небольшие поблажки. Особенно, если та болела, или календарь алел каким-нибудь праздником.
Алевтина Михайловна знала Агату с полугодовалого возраста. Она пришла работать в квартиру её родителей, когда девочка была ещё пухлощёким грудничком, умеющим только ползать да пускать слюни на подушку. Именно она научила Агату держать ложку и натягивать колготки. Она по вечерам читала ей сказки, она укладывала спать, и она же на утро меняла пелёнки.
Имя «Алевтина Михайловна» Агате не давалось долго, отчего женщина однажды сжалилась и сократила его до простого «Аля». Так и повелось. И даже сейчас, в четырнадцать с половиной, Агата по-прежнему говорила ей Аля и называла исключительно на «ты», хотя её мать и отец всегда «выкали» этой седоволосой и хрупкой, как китайская ваза, женщине.
Когда она пришла в дом Наумовых, Алевтине Михайловне было далеко за сорок. Никто никогда не спрашивал её ни о муже, ни о детях, а она сама не стремилась рассказывать. По хозяйству управлялась быстро, лишнего не болтала, чужого не брала, а Агату любила до умопомрачения. Но особенно в Алевтине Михайловне Анну Георгиевну подкупило наличие высшего образования – учитель начальных классов. «Если всё сложится, Агата уже к пяти зачитает», – рассудила она и не прогадала. Агата зачитала раньше, а затем начала учить первые слова на английском.
– Ну что, какую тебе сегодня сделать причёску? – улыбнулась Аля, забирая у воспитанницы грязную тарелку.
Агата внимательно посмотрела на её тонкие как плети руки. Кожа на них была полупрозрачная, испещрённая широкими синими жилами.
– Я больше не хочу заплетать косы, – с чувством произнесла она. – Я уже десятиклассница. В десятом классе косы никто не носит.
Повернув голову, Аля поспешила изобразить улыбку. В её глазах на минуту проскользнуло смятение, а ещё лёгкая грусть, которую Агата, естественно, не заметила. Алевтина Михайловна знала эту девочку с пелёнок, и сегодня эта девочка вдруг решила стать взрослой.
– Ну хорошо, давай тогда сделаем высокий хвост. Или распустим?
Агата задумалась. Она сама не знала, что лучше, но вовремя вспомнила, как красиво лежали на плечах Леры её ярко-рыжие волосы.
– Распустим, – произнесла она, и Аля согласно кивнула. Забрала поднос с остатками пищи, тщательно вымыла руки и вернулась в комнату ровно через десять минут, когда полностью одетая Агата уже сидела перед зеркалом и рассматривала своё лицо.
Сегодня оно особенно ей не нравилось. Поры по величине превосходили кратер Везувия, кожа лоснилась, зубы были не белыми, а бежевыми. Но больше всего её раздражали брекеты и очки с толстыми линзами. «Вот если бы не они, – мысленно рассуждала Агата, подразумевая под словом «они» сразу и брекеты, и линзы, – было бы ещё ничего, а так хоть сразу паранджу надевай…»
Взяв в руки щётку, Аля провела той по волосам воспитанницы. Раз, второй, третий, и ровные гладкие пряди легли на пологие плечи. Волосы у Агаты были густыми, длинными и ухоженными. Анна Георгиевна часто называла их главным очарованием дочери.
– Наверное, теперь я буду заплетать косы только на ночь, – проговорила Агата, продолжая смотреть в зеркало. – Тогда утром появятся волны.
Аля улыбнулась и, собрав выпавшие волосы, положила щётку на тумбочку. Ей нравилось расчёсывать Агату, особенно по вечерам, когда в свете уличных фонарей песочные пряди становились похожими на жидкое золото.
Встав со стула, девочка потянулась за рюкзаком, который собрала ещё с вечера. Сегодня она надела белую блузку с пуговкой на шее, что при застёгивании образовывала «капельку», и клетчатую юбку-плиссировку. Такой look она подглядела у одной известной блогерши, но решила не сообщать об этом Але. Та блогеров не жаловала и всегда ругалась, когда Агата говорила, что хочет завести свой канал на YouTube.
– Что на обед?
– Куринные голени и картошка с сыром. И твой любимый кекс со смородиной.
Услышав про последнее, Агата захлопала в ладоши. Меню обычно составляла Анна Георгиевна, но иногда ей тоже разрешалось поучаствовать, тем более теперь, когда в особенно «плотные» дни Аля должна была приносить еду ещё и для Данила.
Учебный центр располагался на первом этаже дома, где жила семья Наумовых, поэтому Агата добралась до школы в кратчайшие сроки.
Данил уже сидел перед приёмной. Он был одет в тёмно-синюю водолазку, чёрные джинсы, кеды и… очки. Очки с округлыми линзами, как у Гарри Поттера. Очки, которые бессовестно ему шли.
– Привет, – произнёс он.
– Привет, – отозвалась она.
В учебную аудиторию они вошли вместе, и, когда дверь захлопнулась, а к учительскому столу подошла женщина лет сорока с кудрявыми русыми волосами, он по привычке встал. Поддавшись стадному чувству, Агата последовала его примеру. Она давным-давно забыла про команду «встали» в начале урока, но так боялась ударить в грязь лицом в первый же день, что усидеть на месте поросту не смогла.
Елена Павловна была женщина добрая и смешливая. Она замахала на них руками и приказала сесть: «Ну не в школе же. Чего вы в самом деле?» Агата выдохнула. Данил почему-то занял место рядом с ней. Это было странное и незнакомое чувство. Последний раз она делила парту с мальчиком больше трёх лет назад.