Подонок (ЛП)

Почему я только что уехала? Я могла бы пойти к нему и рассказать о своих чувствах. Я могла бы сказать ему, что я чувствую — в настоящее время. Или как я думаю, что чувствую.

Дело в том, что я ни в чём не уверена, и в Гейдже больше всего. И я определённо не уверена, что Гейдж испытывает ко мне то же самое.

— Ты сядешь на следующий рейс обратно в Манхэттен, — говорит моя мама. — Я наняла кое-кого, кто исправит эти вещи, кого-то, кто займётся устранением повреждений. Ты больна и отправишься на реабилитацию. И ты никогда больше не вернёшься к своему отцу. Ты больше не увидишь этого парня. Ты меня слышишь?

Я не могу не слышать её. Её голос звучит неоправданно громко по телефону, звеня у меня в ухе, пока я стою там неподвижно. Мимо меня проходит пара, мужчина и женщина, держащие за руки свою маленькую дочь.

— Этого не случится, мама, — молвлю я. — Я не вернусь на Манхэттен. Я не собираюсь на реабилитацию. И я увижусь с тем, с кем захочу.

Моя мать визжит, и я вешаю трубку, чувствуя себя странно оторванной от всего, как будто я переживаю внетелесный опыт. В такси по дороге к дому моего отца я чувствую странное оцепенение, наблюдая за проносящимся мимо размытым пейзажем.

Когда мы подъезжаем к дому, я даже на мгновение не замечаю его местоположения. Меня так и подмывает сказать водителю, чтобы он оставил машину заведённой, потому что через несколько минут я могу вернуться за дверь. Уволена и, вероятно, отрёкшаяся.

Но я этого не делаю. Я в оцепенении иду по коридору, и одна из домработниц приветствует меня немногословным взглядом.

— Мисс Марлоу, — говорит она. — Мы не ожидали вас раньше завтрашнего утра.

— Я вернулась пораньше, — отвечаю я. Как будто это даёт объяснение всему. — Мой отец здесь или в офисе?

Тереза качает головой.

— Это не так уж хорошо, — говорит она. — Он в кабинете, но вам не следует…

Чёрт. Итак, он услышал, и если персонал уже знает, это значит, что всё ещё хуже, чем я думала. Я разглаживаю ткань своей юбки, как будто это каким-то образом сделает меня презентабельной и профессиональной.

Как будто это каким-то образом сотрёт всё, что произошло.

Я иду по коридору к кабинету моего отца, смирившись со своей судьбой, и стучу в дверь.

— Заходи, — говорит он, и я могу сказать, что его голос напряжён ещё до того, как я открываю дверь. Он сидит в углу комнаты в своём кожаном кресле и пьёт стакан скотча. Просто сидя там. Ни работы, ни книги, ни компьютера, ничего.

Моё сердце замирает. Это намного хуже, чем я думала.

— Делани, — произносит он. То, как отец смотрит на меня, разочарование и боль в его глазах, заставляет моё сердце разбиться. Я никогда не видела, чтобы он так на меня смотрел.

— Я знаю, ты слышал, что произошло, но я могу объяснить, — говорю я, мой голос торопливый и бессвязный, когда я вхожу в офис. Как только я открываю рот, мои слова набирают обороты, по спирали выходя из-под контроля. — Челси подставила нас, сказала Акире-сан что-то, я не знаю что, может быть, что мы были больны, потому что она хотела работать с ним, я думаю? Я не уверена. Она ненавидит меня. Она ненавидела меня с самого начала, и я не хотела ничего говорить, потому что хотела постоять за себя в «Марлоу». Даже если это твоя компания, а ты мой отец. А потом мы вышли из лифта, и Челси с Акирой были прямо там, и это было…

Мой отец поднимает руку, останавливая меня.

— Я знаю, — отвечает он. — Гейдж уже рассказал мне всю историю. Он всё объяснил.

— Он объяснил? — спрашиваю я. — Но… я не понимаю. Он всё ещё в Токио. Или… полете. Я вернулась пораньше.

— Он отправил электронное письмо, — говорит отец. — Всё это было в электронном письме.

— Ты ненавидишь меня? — спрашиваю я. — Ты ненавидишь меня, верно? Ты ненавидишь Гейджа.

Бо вздыхает.

— Конечно, я не испытываю к тебе ненависти.

— Но ты… ты сидишь здесь, в офисе, с выключенным светом, пьёшь скотч, и ты… очевидно, несчастлив.

Бо смотрит на меня, делая ещё один глоток своего виски, его лицо усталое.

— Аня ушла, — произносит он. — Мы разводимся. В конце концов я сказал ей уйти.

— О, Боже мой. — Я стою там, неподвижная, моё сердце колотится в груди. Чёрт. Это наша вина. — Из-за Гейджа и меня?

Лоб моего отца хмурится.

— Что? Ты и Гейдж? — спрашивает он. — Не будь смешной.

— Но… это не из-за нас.

Он пренебрежительно машет рукой.

— Она ушла прошлой ночью, — говорит отец. — Я даже не читал электронное письмо Гейджа до сегодняшнего утра.

— Но… что случилось?

Бо смотрит на меня, склонив голову набок.

— Это было очевидно, не так ли? Это ожидалось в течение долгого времени. Она была алкоголичкой и… ну, вообще не очень хорошим человеком, как оказалось. Она изменяла мне. С инструктором по йоге. Которому двадцать три.

Моя рука подносится ко рту.

— Папа. Мне так жаль.

Бо грустно улыбается.

— Я уверен, что смогу справиться, да?

— Папа, я… я не знаю, что сказать.

Он прочищает горло и качает головой, встаёт, чтобы поставить свой пустой бокал на стойку бара, прежде чем подойти ко мне и заключить в объятия. Я стою здесь, на мгновение прислонив голову к его груди, снова чувствуя себя ребёнком. Затем, положив свои большие ладони на мои руки, он отталкивает меня назад и долго смотрит на меня.

— Мои проблемы — это не ваши проблемы, — говорит он. — Кстати, твоя мать звонила сюда.

Я с силой выдыхаю.

— Знаю, — произношу я. — Я получила её телефонный звонок.

— Я пытался вразумить её, — говорит отец. — Но ты же знаешь, какая она. Я могу только представить, каким был для тебя этот звонок.

— Не знаю, разговариваем ли мы ещё, — отвечаю я. — Папа, я всё испортила. Как ты можешь не злиться?

Он машет рукой.

— Акира Ито может отказаться от сделки, если захочет, — говорит он, пожимая плечами. — Есть пункт морали, который Гейдж вполне мог нарушить сам в любом случае. Будут и другие спонсоры.

— Ты не злишься из-за сделки, — молвлю я.

Мой отец подходит к своему бару и достаёт сигару. Он медленно обрезает конец, смотрит на меня так, словно собирается поделиться самой глубокой мудростью на свете. Но он просто пожимает плечами.

— Что-то выигрываешь, что-то теряешь.

— И это всё? — спрашиваю я. — Это миллионы долларов.

— Милая, всегда можно будет заработать еще больше денег. Это можно заменить. Кроме того, — говорит он с лукавой улыбкой, — у меня был страховой полис на Акиру-сан. И твоя начальница Челси не обнаружит, что у неё есть те возможности трудоустройства, которые, как она думает, у неё есть.

— Что? — Они продают страховку для такого рода вещей? Мой отец хочет забанить Челси?

— Не буквальная страховка, — отвечает он. — У меня был запасной спонсор, кое-кто, кто ждал своего часа. На всякий случай. Мы здесь говорим о Гейдже.

— Но Гейдж и я… — начинаю я. — Предположительно, это во всех новостях, в таблоидах. Ты не расстроен?

— Я собираюсь выкурить это, — говорит он, поднимая свою сигару и демонстративно игнорируя мой вопрос. — Выйди со мной на террасу.

Я выхожу вслед за ним на улицу и стою с ним на террасе с видом на сад, пока он медленно и методично раскуривает сигару, словно выполняя какой-то ритуал. Он не торопится с этим, и мне интересно, собирается ли он вообще мне ответить. Наконец он поворачивается.

— Знаешь, мне не так повезло в любовном плане.

— Папа, я… — начинаю я, но он поднимает руку.

— Тише, — говорит он. — Я не прошу тебя успокаивать своего отца или какую-то подобную чушь. Я просто констатирую факты. Я хочу сказать, что я не в том положении, чтобы судить о чьих-либо отношениях.

— Мы не в… — Отношениях, начинаю говорить я. — Подожди. Значит, тебе всё равно?

Бо затягивается сигарой, а затем смотрит на меня.

— Давай не будем заходить так далеко, — отвечает он. — Ты моя единственная дочь. Я не собираюсь отстреливать Гейджу коленные чашечки, когда он войдёт в дверь, если ты об этом спрашиваешь. Даже если бы я мог.