Страница 9 из 61
— И чего трезвонишь, госпожа? Чего надобно? — совершенно недружелюбно кряхтит он.
— Это… ломбард?
Может, я ошиблась?
— Давай свои побрякушки.
Никогда не сталкивалась с подобным тоном.
Но раз уж я пришла…
Я только поднимаю руку к уху, как старик заявляет:
— Много я за них не дам.
— Вы даже не посмотрели.
— Был бы на что, — но всё же он уступает, вытаскивает из-под прилавка бархатную салфетку и небрежно расстилает. Кисти, кстати, затянуты перчатками, как у настоящего ювелира.
Я кладу серёжки на бархатку, и именно в этот момент свет в помещении становится ярче. Я невольно смаргиваю, а когда открываю глаза, старик уже держит в пальцах кружок увеличительного стекла и через него изучает серёжки.
— Почему не дадите? Я знаю, что их выписали из столичного салона “Золотая ветвь” три года назад.
— Потому что они девичьи. Ты, госпожа, глазами на них посмотри. Что видишь? Лично я вижу тонкие как волоски ажурные цепочки. Работа тонкая, делал настоящий мастер, но дождики уже не в моде, и я буду платить не за мастерство, а за золото, а металла здесь как раз очень мало. Если тебе нужны деньги, давай что-то другое.
— Сколько вы за них дадите?
— Двадцать фунтов.
— Шутите? — я слабо разбираюсь в ценах, но кое-что всё же смыслю. — Они стоят не меньше восьмидесяти.
Старик щёлкает языком.
Мне чудится, что в его глазах появляется искорка интереса. За зарослями бровей не понять.
— Восемьдесят пять они стоили три года назад в “Золотой ветви”, сегодня они стоять в “Золотой ветви” как раз восемьдесят. а если ношенные, то уже не больше шестидесяти фунтов. Ну, пусть тебе повезёт и шестьдесят пять. А здесь, госпожа, ломбард. Я твои серьги продам перекупщику в лучшем случае за пятьдесят фунтов, а ведь и ему, и мне нужна своя выгода, так что больше двадцати пяти не дам.
— Но…
— Двадцать пять без торга. Или соглашайся или забирай свою мишуру и уходи.
Я смотрю на серьги.
Я понимаю, что старик врёт относительно цены, но он настолько сурово произнёс своё “без торга”, что я точно также понимаю, что либо соглашаюсь, либо ухожу.
Если честно… не нужны мне эти серёжки.
— Сверху пригоршню грошей отсыпьте, и сделка.
Старик, тряхнув волосами, зажёвывает ус и повторно осматривает серьги.
Мне становится слегка неловко перед родителями за то, что я за бесценок выбрасываю украшения, которые они для меня купили, но я очень быстро избавляюсь от чувства вины — просто вспоминаю, что меня ждёт впереди.
— Будет тебе пол пригоршни, — решает старик.
Жадина.
Но я не спорю.
Старик ненадолго скрывается во внутренних помещениях. Серёжки он прихватывает с собой, и я напрягаюсь. А вдруг вообще не заплатит? Но нет, Марк не обманул — старик возвращается и протягивает мне пять купюр по пять фунтов каждая и насыпает на стойку гроши.
А кошелька-то у меня нет…
С мелочью справиться проще. Во время переезда в дороге случилась неприятность, и мы с Бертом оказались на станции. Тогда я увидела женщину, расплатившуюся с разносчиком чая мелочью, которую она держала в связанном углами платке. Я повторяю за ней и прячу узелок в карман плаща.
И замираю с купюрами в руках. Их надо было тоже в платок спрятать?
— В декольте, — подсказывает старик.
— А?
— Вот сюда, — он оттягивает свой ворот и запускает пятерню под бороду.
Хм…
— Спасибо за идею.
— Иди уже, — яркий свет сменяется полумраком.
Действительно, в ломбарде мне делать больше нечего. Я киваю старику и покидаю его негостеприимное, но полезное заведение.
На прощанье снова звякает колокольчик.
Пока я совершала очередную сомнительную сделку, на улице окончательно стемнело и похолодало, и на крыльце я плотнее запахиваю полы служанкиного плаща. В отличии от меня Марку закутаться не во что, но он терпеливо ждёт, только приплясывает, топчется на одном месте, переступает с ноги на ноги. Босиком.
При виде меня он радостно вскидывается:
— Госпожа!
Я залезаю под плащ, достаю и протягиваю ему купюру.
Да, это пять фунтов. Это зарплата горничной за два месяца. Для мальчишки — огромные деньги. И для меня, пожалуй, тоже. Это вообще первые мои деньги в жизни. Но мне хочется, чтобы Марк не мёрз, купил себе вкусной еды и ботинки.
— Будешь каждый день приносить мне газеты и новости, провожать по городу.
Марк стискивает купюру в кулаке, однако принять не решается. Не знаю, что его пугает — сумма или моя щедрость. Он всматривается в моё лицо. Что он пытается увидеть? Наконец, он молниеносным движением прячет пять фунтов к себе и кивает:
— Да, госпожа, я буду доставлять вам газеты каждое утро!
— Мой отец не одобрит, что я читаю газеты, поэтому нужно не рано, нужно аккуратно. Не стоит попадаться моим родителям.
— Ага…
На тёмной улице неуютно.
Передёрнув плечами, я оглядываюсь и понимаю, что кроме ломбарда и ресторана, никаких вывесок не горит. Деньги я получила, а больше в городе делать, наверное, нечего. Почта точно уже закрыта, магазины тоже закрыты.
Надо домой, пока меня не хватились.
А как вернуться?! Я помню, что свернула в проулок. Помню, что как-то вышла на большую улицу…
— Вы свой адрес знаете, госпожа? — скрыть, что моя потерянность, мягко говоря, забавная, Марк, как ни старается, не может.
— Знаю. Только я не знаю, как по адресу искать дом… Надо спросить у патрульных!
— Госпожа, я сам вас провожу, — вздыхает Марк.
Оу, он может и такое. Повезло мне с ним столкнуться. Мальчик нравится мне всё больше и больше.
Благодаря Марку проблем с поиском обратной дороги не возникает. Правда, он приводит меня к парадному крыльцу. Я, не задумываясь, шагаю в пятно света под фонарём, а из дома выходят гости, среди которых господин Дельси и Берт.
Глава 11
Испуганно отшатнувшись, я замираю в темноте, ловлю ртом холодный ночной воздух. Сердце заполошно стучит, и я чувствую такой знакомый страх. Если меня сейчас увидят…
Марк тянет меня за руку, и я позволяю вести себя невесть куда. Мы всего лишь отступаем в проулок, а я будто в прошлое вернулась, я будто снова стала куклой на верёвочках. Я не согласна! Но страх сковывает. Если меня заметят… Я ловлю себя на том, что снова и снова кручу в голове обрывок мысли без продолжения. Ну, заметят. И что?
Опозорюсь, попаду под домашний арест, расстрою родителей…
А ведь ничего по-настоящему страшного. Единственное, чего стоит опасаться всерьёз — это домашнего ареста. Сидя запертой в четырёх стенах, я не смогу давать концерты.
Но есть ли смысл выходить на свет?
Настоящего скандала не получится.
— Пойдём с чёрного хода, — шёпотом прошу я.
Кажется, меня не заметили или заметили, но благодаря серому плащу, приняли за случайную прохожую. Я выдыхаю.
Марк уверенно выбирает направление, и мы обходим дом.
На крыльце я пробую дверь — не заперто.
— Ваши газеты, госпожа! У меня есть только сегодняшние, зато четыре разные. И я завтра принесу.
— Хорошо. Главное, родителям не попадись.
— Не волнуйтесь, госпожа! Всё будет в лучшем виде! — обещает он.
— Беги уже.
Я прячу газеты… под подол платья, в панталоны, и только затем вхожу. Грабить служанок в мои планы не входило, и я закидываю плащ на вешалку. Хм, а это чей-то плащ или горничные берут первый попавшийся?
Пустое любопытство.
Прокравшись по коридору, я гадаю, как попасть в спальню так, чтобы никто не узнал.
Или хотя бы на второй этаж — меня беспокоят не столько родители, сколько вездесущие слуги. Сегодня в доме не только наши постоянные, но и нанятые через агентство на один вечер. Пожалуй, в холле у меня нет шансов, и я возвращаюсь к чёрной лестнице.
Уже на верхнем этаже в коридоре я сталкиваюсь с сеньорой Таэр.
— Вы не были в своей комнате, юная госпожа.
А я хотела быть милой…
Злости уже нет, поэтому я бросаю на женщину взгляд, в который вкладываю всё своё недовольство и раздражение, и прохожу мимо. Я понимаю, что она доложит маме — пусть.