Операция "Кронштадт"

Князь Барятинский 4. Операция "Кронштадт"

Глава 1. Скромная персона

В академическом садике залили каток. Излишне говорить, что Полли не оставила это событие без внимания. И, как следствие, отдуваться пришлось нам с Мишелем. Мне — по понятным причинам, я продолжал числиться в женихах. С Мишелем же вышло сложнее.

После того как Мишель формально защитил Полли в ситуации с несостоявшимися заговорщиками, она явно стала куда больше к нему благоволить. Во всяком случае, спасение сработало лучше, чем золотая брошь (которую она, впрочем, продолжала носить, не снимая, будто медаль).

Сказать наверняка, что именно происходит в голове госпожи Нарышкиной, я не мог. В качестве рабочих у меня было два варианта. Первый: Полли наслаждается тем, что якобы за её сердце сражаются двое мужчин. И второй: не рассматривая Мишеля в качестве жениха, Полли полагала, будто, приблизив парня к себе, оказывает ему высочайшую честь. Позволяет погреться в лучах своей замечательности.

Для того, чтобы понять, что именно происходит, нужно было поговорить с ней на эту тему. Только, разумеется, говорить должен был не я.

— Ты издеваешься? — спросила Кристина, скользя по льду рядом со мной.

Как раз сейчас внимания Полли удостоился Мишель, и я слинял, перехватив госпожу Алмазову. Кататься на коньках учился во время каникул, пришлось уделить этому занятию особое внимание. Зато сейчас получалось уже вполне сносно.

Кристину, вопреки её опасениям, из тайной канцелярии не уволили. И даже не убили. Несмотря на то, что один из самых ценных заговорщиков погиб якобы при её попустительстве.

С Андреем, Анатолем и Мишелем, которые невольно стали свидетелями присутствия в академии заговорщиков, провел беседу лично Калиновский. Стоит отдать должное его педагогическому и дипломатическому таланту: ни о какой иностранной разведке ректор и словом не обмолвился. Он постарался представить заговорщиков членами некоего закрытого клуба. Снисходительно назвал их «заигравшимися мальчишками», объяснил, что деятельность этой, несомненно, вредной организации отныне прекращена. Поблагодарил Андрея, Анатоля и Мишеля за помощь, которую они оказали, и попросил их сохранить «некрасивую историю» в тайне. Не посвящать в неё никого из однокашников и даже своих родных.

Просьба ректора, как ни странно, подействовала. Слово дворянина в этом мире действительно значило очень много. Слухи о том, что случилось рождественской ночью, по академии, конечно, ходили, но это были именно слухи. Андрей, Анатоль, Мишель и даже Полли о своём участии в событиях не рассказали никому.

Друг с другом мы это также почти не обсуждали. О той роли, которую играла во всем этом Кристина, Калиновский ухитрился умолчать. По крайней мере, мне никто из друзей вопросов не задавал. Тайна осталась тайной — курсантам не нужно знать, что вместе с ними учится сотрудница «органов». И устраивать тайные встречи с Кристиной теперь, когда работать не над чем — означало лишь навлечь на себя проблемы.

— Напротив, я всё рассчитал, — сказал я, лавируя между однокурсниками и старшими товарищами, пришедшими опробовать каток. — Вы с Полли вроде бы стали неплохо ладить. А от подруги такой вопрос — вполне ожидаем.

— Во-первых, «стали неплохо ладить» и «подруги» — это разные понятия, — процедила Кристина сквозь зубы. — А во-вторых, господин Барятинский, я вас что-то не пойму. К чему эти сложности? Если у вас есть опасения относительно твёрдости чувства, живущего в сердце госпожи Нарышкиной, сделайте ей уже официальное предложение. После чего дайте понять, что вам неприятно, когда она оказывает внимание другим. Только не надо говорить, что для вас важно, чтобы она сама приняла решение. Я в это поверю так же охотно, как в то, что по ночам вы пишете стихи и томно вздыхаете о предмете своего обожания.

— Ты переходишь на «вы», когда нервничаешь, — заметил я и насладился вспыхнувшим на щеках Кристины румянцем. — А стихи по ночам пишет Мишель. Хотя, справедливости ради, старается при этом громко не вздыхать. Всё же коллектив у нас мужской, суровый — могут неправильно понять, потом шуток не оберёшься.

Кристина покраснела ещё сильнее.

— Иногда мне кажется, что ты воспитывался в каком-то сарае, — буркнула она.

Ох, где я только не воспитывался... Впрочем, в сараях, кажется, бывать не доводилось. Подвалов на счету немало, это точно. Случались и гаражи. А вот с сараями — увы, не сложилось.

— Так чего ты хочешь? — настаивала Кристина. — Чтобы Полли прекратила заигрывать с Мишелем?

— Я хочу, чтобы вы, девочки, посекретничали, и Полли сказала тебе, что вообще думает по поводу сложившейся ситуации, — вздохнул я. — Влиять на неё не надо. Просто разведка, пока без боя.

Услышав околовоенные термины, Кристина внезапно сдалась и кивнула:

— Что ж, постараюсь. Но имей в виду: ты будешь мне должен.

— Вы знаете, где меня найти, госпожа Алмазова.

— Ты переходишь на «вы», когда издеваешься! — огрызнулась Кристина.

И, резко изменив направление, укатила от меня прочь. Кажется, в сторону Полли.

Удовлетворённо кивнув, я подъехал к скамейке. Они стояли вокруг катка, обогреваемые бытовой магией. Наматывать круги уже изрядно задолбался, да к тому же скоро ужин.

Я сел, начал расшнуровывать ботинки. Мысли в голове, надо сказать, бродили нерадостные. И чего я действительно развёл такую сложную деятельность вокруг Полли? Казалось бы, чего уж проще — сказать барышне твёрдое нет.

Но тут капитан Чейн вступал в конфронтацию с Костей Барятинским, и второй одерживал решительную победу. Его доводы были неотразимы.

Во-первых, аристократический мир тесен, и обиды здесь не забывают. Во-вторых, род Нарышкиных — отнюдь не последний в списке. Одно лишь то, что Полли поступила в Императорскую Академию — дорогого стоит. Без протекции сюда попасть почти невозможно. Конечно, за неё просил не император, но однозначно человек, к слову которого прислушиваются.

Ну и, наконец, в-третьих. Дружба с Полли меня полностью устраивает. С ней весело, на неё иногда можно положиться. А слёзы и обиды мне точно не нужны.

А ещё — и вот тут уже в рассуждения Кости вмешивался Капитан Чейн — Полли, так же, как и прочие, часть моей команды. Потеря бойца — вина командира. Потерять Полли из-за такой ерунды, как романтические чувства, мне претило.

Вот и получаем то, что получаем. Дурацкая ситуация, понимаю. И выходить из неё приходится так же по-дурацки. Но что поделать, если я не могу себя переломить? Костины ровесницы мне малоинтересны просто в силу возраста. Исключение... исключение, конечно, есть, — подумал я, скользнув взглядом по толпе катающихся, — но исключение лишь подтверждает наличие правила.

— Господин Барятинский, вас ожидают-с, — послышался сзади голос.

Я как раз успел переобуться. Связывал коньки шнурками, чтобы отнести в хранилище. Встал, повернулся. За спинкой скамейки стоял наставник и доброжелательно улыбался.

— Не видел вас раньше, — сказал я.

— Только что вышел из отпуску-с, — помедлив, поклонился наставник.

Отпуск длиной в полгода? Хм...

— Кто ожидает? — спросил я. — И где?

— Просили не называть имени. В Царском Селе. Я провожу-с.

Я откашлялся, маскируя замешательство. Всё выглядело, как примитивный развод, замануха. Но зачем? И — кто? Белозеров гниёт где-то в недрах тайной канцелярии, Рабиндраната, вероятно, уже прикопали. Понятно, что за Белозеровым кто-то стоит, но вот такая скоропалительная месть — это как-то... глупо, что ли.

Впрочем, предупреждён — значит, вооружён. На открытом пространстве ко мне так просто не подобраться. А увидев опасность издали, я точно успею среагировать подобающим образом.

— Идёмте, — сказал я. Повесил коньки на плечо и обошёл скамейку.

Мы двинулись к Царскому селу. Наставник вышагивал как-то необычайно величаво, заложив руки за спину. На лице его была странная отрешённая улыбка.