Страница 5 из 19
– Нет, видал, а? – тысяцкого прорвало. – Вот это тварь! Она же весь город могла… Она и нас бы… а ты ее как! Мол, изыди! Уйди прочь! И ушла же! Ушла! Ай и молодец же ты!
Неожиданно для Немила боярин полез обниматься и даже расцеловал его в обе щеки. Любомысл подбежал и принялся стряхивать снег с его шубы, но тысяцкий даже не обратил внимания на книжного червя. Его карие глаза лихорадочно блестели, зрачки бегали, лицо раскраснелось.
– А ведь я прежде не верил в тебя! – не выпускал он кудесника из объятий. – Думал: фуфло твоя книга! И заклинания твои – сущий обман. Мне этот горничный грамотей так говорил. Ух ты, пакостник!
Любомысл схлопотал жесткий тычок каблуком боярского сапога.
– А теперь вижу: ты – голова! – не унимаясь, тискал Твердислав колдуна. – И волховская наука – самая что ни на есть настоящая. Ты же нас только что от лютой расправы спас. Рассказал бы кто – я б ни в жизнь не поверил. А тут – прямо со мной. На моих глазах. Этот гад меня в снег – бух! И зубами тянется к горлу. А тут пес трехголовый, да еще ростом с лошадь. Как же верно ты слово к ним подобрал! Сразу к обоим. Я теперь чуть что – сразу к тебе. Государи небес, как же я струхнул! Поджилки до сих пор трясутся.
– Может, хватит? Нам бы в Кремник вернуться, – потянул его за рукав Любомысл.
– Да, конечно! – очнулся боярин. – Домой! К огоньку, к милой печке, в родной теремок под охрану. У нас во дворце таких страхов не водится. Разве что мелкая нечисть напакостит. Ну и пусть: я теперь знаю, кого позвать, чтобы с нею разделаться. Вот так волхв у нас! Чудо, а не человек!
Поток лестных слов и восторженных отзывов изливался из Твердислава всю дорогу до Кремника. Тысяцкий лично провел кудесника мимо ворот, проводил его на свой двор, объявил почетным гостем и поручил слугам ухаживать за ним, как за любимой тещей.
У Немила голова кругом шла от почестей и обильных похвал. Лишь под утро, оставшись в роскошно украшенной горенке, он выглянул в узенькое оконце и подумал: «Эк, куда меня занесло! Двор боярский. Попасть я сюда попал. А вот как я отсюда линять буду»?
Последний день месяца лютого
Вот оно, боярское гостеприимство! Немил в полной мере хлебнул его утром, когда настала пора угощений. На завтрак подали печеного зайца в яблоках, овсяную кашу, снетки с рыбой из Клязьмы и кисель, который оказался не кислым, а таким горьким, что хоть глаз вырви. Запивали все это сначала простонародным квасом, а после добротным сбитнем – горячим, аж до костей пробирало.
Потом тысяцкого вызвали к князю – докладывать, что случилось ночью. Вернулся Твердислав чернее тучи и, в приступе задушевного доверия, поведал, что князь опасается бунта – он всего несколько месяцев, как водворился, среди его слуг много тех, кто еще недавно служил злому царьку Буривою, узурпатору и самозванцу – в общем, смута теперь ох, как некстати. Черный народец на пороге большой голодухи, припасы к началу весны у всех кончились, чем кормить чернь – непонятно, одним словом, делай что хочешь, Твердислав Милонежич, но чтоб никаких происшествий, никаких демонов, упырей, а тем более трехголовых собак в стольном городе не заводилось. Так-то, брат Немил. Вот такая наша боярская служба.
Немил, разумеется, от души посочувствовал, и выпил с тысяцким на посошок. Однако из хором его не отпустили.
«А и вправду: куда идти? – пришло в голову. – В моей избенке на Торговой стороне – ни души. Ни жены, ни детей, ни даже кота или птички. Скарба за годы скитаний не нажил. Все имущество – палка-кривуля да Велемудрова книга. По правде сказать, она и не Велемудрова вовсе – сгорел мой наставник вместе со всем, что с ним было. И настоящая книга его сгорела. Уже после по памяти записал все, что помнил, только учился я, честно говоря, не особенно вдумчиво, так что когда записывал – не столько вспоминал, сколько придумывал. Оттого и выкидывает моя книжка коленца. Как ни возьмусь волхвовать – обязательно что-то пойдет вкривь и вкось.
В общем, некуда мне возвращаться. А тут кормят и поят, да постельку стелют такую мягкую. И палата приятная: потолок расписной, будто небо со звездами, стены выкрашены в темно-багряный цвет, по верхам золотая лепнина с узорами, на полу дорогие ковры… Красотища!
Отчего же не погостить, раз уж выдалась такая удачка? Если совсем повезет, может даже горничная девка на ночь глядя приляжет постельку согреть… Впрочем, тут, пожалуй, я чересчур размечтался. Седина в бороду – бес в ребро. Это что, про меня? Хотя что мне? Я еще хоть куда!»
Немил поднял со столика до блеска начищенный медный поднос и рассмотрел в отражении свою бороду. Борода-то роскошная – широкая, как лопата, густая, рыжая с проседью. Сразу видно: человек умный, порядочный, основательный. Вон, боярин мне доверяет. И не зря. Чует: можно на меня положиться. На кого же еще, как не на кудесника, отмеченного печатью божественного духа?
Однако ближе к вечеру такое гостеприимство начало тревожить Немила. А тысяцкий, похоже, взялся за своего гостя всерьез. За ужином хозяин расщедрился и велел чашнику вынести безумно дорогого итальянского вина.
– Давай-давай, угощайся, – потчевал боярин, доверительно хлопая Немила по отвисающему брюшку. – Я же вижу, что ты любитель вкуснятины. Да и от чарочки, наверное, не откажешься?
– Не откажусь, – с достоинством согласился Немил.
Они чокнулись серебряными чарками, отозвавшимися мелодичным звоном. Боярин не скупился, чтобы умаслить кудесника. «Что-то ему от меня понадобилось, только что? Нужно ушки держать на макушке», – решил Немил.
Однако отказаться от второй чарки, а затем и третьей было выше его сил. Раз за разом он опускал кубок на стол, с шумом стукая о столешницу, вытирал рукавом усы, с которых стекали пахучие капельки, и довольно крякал, отчего хозяин приходил в полный восторг.
Вскоре легкий хмелек ударил в голову и разгорячил кровь. «Кажется, пришло время переходить к делу», – мелькнула самодовольная мысль. Кудесник склонился к ушку хозяина, и таинственным шепотом посулил:
– Есть у меня кое-что необыкновенное…
– Что? – загорелись карие глаза Твердислава.
– Пропуск в рай! – выпалил кудесник, воздев к потолку толстый палец. – Диковинка редкая, даже у самых святых вещунов такой не достать. Мне знакома боярская доля – соседи по думе на тебя смотрят волком, завистников пруд пруди, того и гляди вотчину отнимут или оговорят перед князем. Не нажив врагов, большим человеком не станешь. Вот и приходится время от времени делать что-то такое, о чем после не хочется вспоминать. Было дело?
– Ну… – боярин замялся и отвел взгляд.
– Вот и я говорю! – ободряюще потрепал его по плечу кудесник. – Бывает, так нагрешишь, что думаешь: рая уже не видать. Но тебе, Твердислав Милонежич, ужас как повезло: встретил ты знающего человека. Я любую грешную душу отмолю. И такую грамотку могу тебе выписать, что любой грех простится. Вот случится, к примеру, твоей душе попасть на небеса. Возьмет бог Судимир весы и начнет решать, куда ее определить – в ад или в рай. На одну чашу положит грехи, на другую – добро, которое ты в жизни сделал. Как ни крути, а обычно грехи перевешивают. Вот и отправляйся в пекло на вечные муки…
Боярин отшатнулся, его лицо исказилось от страха.
– И тут ты достаешь из-за пазухи мою охранную грамоту! – напирал Немил. – И кидаешь ее на весы. Хлоп! – и твоя чаша склоняется к раю. Моя грамота любой грех перевесит.
– А нельзя ли ее получить? – доверительно тронул его Твердислав.
– Простым людям нельзя. А тебе можно. Но обряд этот трудный и долгий, больших сил потребует.
– Ради всего святого, выпиши мне эту грамоту! Ничего не пожалею.
Целый час ушел у Немила, чтобы очистить боярскую душу от груза грехов. Еще полчаса он выписывал грамоту на отличном пергаменте, украшенном травным узором. Грамота удостоверяла, что боярин Твердислав Милонежич раскаялся во грехах и получил полное и безоговорочное отпущение от божьего человека Немила, приложившего свою руку и восковую печать.