Страница 35 из 42
Ночь проводим в железнодорожном пакгаузе. Холодно, костры жечь запрещают. Народ пытается спать прижавшись друг к другу, переворачиваемся на другой бок по команде. Зато утром нас прилично кормят из прибывшей полевой кухни, прощай тыловая норма. По фронтовой норме красноармейцу в день полагалось девятьсот граммов хлеба зимой и восемьсот летом, сто восемьдесят граммов крупы, мясо, тридцать пять граммов сахара и сто граммов водки во время боев. Проблема была в том, что пока все положенное добиралось до солдатского котла, то по пути здорово сокращалось в весе и объеме – крали наши тыловики без зазрения совести, как только могли. Поэтому, чем короче была цепочка посредников между продовольственным складом и солдатской кухней, тем более боец был упитанным и довольным жизнью.
От повара мы узнаем, что попали в Воронежско-Борисоглебский дивизионный район ПВО, а именно в его западный сектор. Слово «западный» мне не нравится, насколько я помню, немцы до Воронежа дошли этим летом, но полностью взять его не смогли. То есть летом есть шанс оказаться на переднем крае, даже не двигаясь с места. Поэтому лучше бы мы попали в восточный сектор. Основу ПВО западного сектора составляет зенитный артиллерийский полк СЗА, в который и вливается наша батарея в полном составе. Едва мартовское солнце разгоняет утренние сумерки, в пакгаузе появляется незнакомый капитан, как оказалось, помощник начальника штаба полка. Сразу начинается суета, водители заводят машины, к машинам цепляют орудия, в кузова грузят то, что успели выгрузить вчера вечером. Наконец, когда суматоха немного стихает, раздается команда:
– По машинам!
Кроме всякого батарейного барахла, в кузове нашего ЗиСа лежит еще полтора десятка ящиков со снарядами, поэтому для расчета места остается совсем немного, ехать приходится стоя. Замечаю, что СТЗ Петровича сразу отстает, надеюсь, едем мы не очень далеко. Так и оказалось. Километра через четыре от городской черты перед нашими машинами показалась автомобильная переправа через большую реку, как я понимаю – Дон. Наша куцая колонна останавливается метров за сто, не доезжая до нее. Справа и слева от дороги широкие поля, укрытые подтаявшим снегом. Около переправы небольшая роща, вид которой греет мое сердце – бревна для землянок не придется возить издалека. Пока мы выгружаемся, подтягивается трактор со старшиной и его имуществом.
В последнее время я стал хорошим землекопом. Я могу копать и днем, и ночью. Могу копать штыковой, могу совковой и большой саперной тоже могу, только малой пехотной еще копать не доводилось. Я копал рыхлый белорусский песок, копал твердый российский суглинок, теперь копаю жирный воронежский чернозем. Сначала мы копаем позицию для батареи, потом каждый расчет копает свою землянку, потом мы копаем землянку для среднего комсостава, потом копаем землянку для санинструктора, землянку для старшины с его имуществом, потом отдельную землянку захотел себе комбат. Три недели мы копаем с утра до вечера, немецкие самолеты нас не беспокоят. Батарея уже готова вести огонь, но ни один немецкий разведчик пока не заходил в наш сектор.
В землянке мы соорудили печку из старого ведра. Когда ее затопили, промерзшая земля начала оттаивать. Лед превратился в воду, вода в пар. Внутри было почти как в бане, земля просохла только через четыре дня, и в землянке стало совсем уютно. По крайней мере, спали мы в тепле, что в наших условиях много значило. Берег Дона здесь невысокий, грунтовые воды близко и землянки вырыты такие, что невозможно стоять в полный рост. Для освещения используем телефонный кабель, он сильно коптит, распространяя зловоние и копоть, оседающую на лицах.
Коновалов своим топором творит чудеса. Перекрытие в два наката для землянки расчета у него вышло ровным и аккуратным. Посмотрев на его работу, Филаткин бросает наш расчет на устройство перекрытий. Мы извели на бревна практически все более или менее пригодные деревья в радиусе километра и волоком притащили их к мосту. Здесь Сашка подтесал их, выровнял и сладил накаты для батарейных землянок. Едва отстроились, возникла неожиданная проблема – наши батарейцы загадили всю территорию вокруг. На весеннем солнце все это начинает благоухать. Тогда Филаткин приказал:
– Бери своего Коновалова и оборудуйте сортир. Сделаешь – считай, отбыли наказание.
Выкопать яму – плевое дело. За последние три недели мы этих ям нарыли… А дальше что? Яма есть, но надо ее чем-то перекрыть. Да и визуально место для раздумий желательно изолировать. Положение опять спас Сашка. Они с Петровичем притащили несколько ровных стволов, и потомственный плотник с помощью топора и деревянных клиньев распустил их на доски. Доски вышли толстые, корявые и чудовищно тяжелые, но для наших целей вполне годились. Яму перекрыли, навес делать было не из чего, решили, что и так обойдутся. Из нарубленных сучьев сделали плетень и пригласили комбата принимать работу. Филаткин обновил наше сооружение и признал его годным к использованию.
– Так и быть, прощаю, но если еще раз…
– Мы поняли, товарищ старший лейтенант.
– Свободны.
Только справились с одной проблемой, как навалилась другая – вши. Вши это даже не проблема – это беда. Ума не приложу, где мы их подцепили, видимо, в пакгаузе на станции Воронеж-2. Войну со вшами мы постоянно проигрывали. Прибывающая из полка вошебойка давала передышку на три-четыре дня, после чего вши плодились заново. Вонючие порошки, которыми пересыпали белье и обмундирование, на них не действовали. Некоторые замачивали белье в бензине – это помогало, но я не рискнул. Наконец, появилось спасительное средство: «мыло К». Это мыло представляло собой вонючую желтую пасту. В этой разведенной водой пасте и надо было кипятить обмундирование и нижнее белье. Даже боюсь представить, что именно намешали в это мыло отечественные химики, но это было спасение. Окончательно вшей извели, когда построили баню, тоже в землянке. Осталось их по несколько штук на человека, но на это уже никто не обращал внимания.
Кроме того, в батарее начался дефицит бумаги. Все газеты, боевые листки и прочую макулатуру, попадающую к нам, артиллеристы пускали на самокрутки. Некурящих в расчете было двое: я и самый молодой – Коновалов. Свое табачное довольствие мы отдавали другим, и отсутствие бумаги в этом контексте нас не волновало, но печку тоже надо чем-то разжигать, тем более что свежеспиленные дрова сырые и разгораются плохо. Да и горят тоже не очень хорошо. Можно, конечно, нащипать тонкой лучины и использовать ее, но это долго и муторно. Тогда для этой цели стали использовать артиллерийский порох. Всех любителей этого дела я собрал в землянке и тщательно проинструктировал о том, сколько пороха можно закладывать в печку одновременно. Дело в том, что когда пороха мало, он горит относительно медленно, но если с его массой переборщить, то неминуема мощная вспышка. После этой вспышки голова напоминает обугленную головешку, на которой остаются только нос, пузырящиеся губы и глаза, если успел их закрыть. Лекция закончилась наглядной демонстрацией на открытом воздухе, полыхнуло знатно.
– Учтите, что все это происходит на улице и пламя распространяется во все стороны. При разжигании печки все уйдет в направлении открытой дверцы, напротив которой будет находиться ваша голова, ей весь жар и достанется. Ну, о последствиях я уже говорил. Все понятно?
– Поня-атно.
Без энтузиазма, на разные голоса протянули собравшиеся и разбрелись по своим делам. Пока что обходится без происшествий и пострадавших. Между тем весна начала брать свое: пригрело апрельское солнышко, осел снег на полях, побежали веселые ручьи. Природа начала оживать после лютой зимы. Как сказал наш старшина: «палка на елку лезеть». Октябрина дождалась своего часа, кое-кто уже начал заинтересованно поглядывать в ее сторону, но тут произошло непредвиденное – санинструктора у нас забрали. Октябрина собрала свои вещички, забралась в кабину ЗиСа, привезшего нам снаряды, и отправилась в штаб дивизиона. Однако чисто мужской наша батарея оставалась недолго.