Моё сводное наваждение

Это невероятно, но я словно перестаю слышать внешние звуки и начинаю ощущать дыхание Мирона. Оно играет на моей коже, чувствуется в воздухе вокруг нас, смешивается с моим в самих легких... И стук его сердца... Он словно бьет мне в спину, чтобы эхом отразиться в моем собственном сердцебиении.

Мы танцуем под свою музыку. Нашу. Мелодия только для нас двоих.

Вскоре мне становится невыносимо жарко от тепла тела Мирона, которое словно окутало меня со всех сторон в волнующий кровь кокон, и я разворачиваюсь к нему лицом, потому что только его поцелуй способен утолить ту жажду, что разрывает мое горло.

Мы целуемся так, словно весь мир вокруг исчез. Жадно и неистово. До сбившегося дыхания. До желания забраться друг другу под кожу. Раствориться один в другом.

Я теряю счет времени. Я, наверное, даже теряю саму себя...

И мне начинает казаться, что поцелуй не способен утолить ту жажду, что бушует внутри... Его становится до обидного мало.

И Мирон заканчивает эту пытку. Разрывает поцелуй и прижимается своим лбом к моему. Мы оба тяжело дышим, но улыбаемся друг другу. Через пару минут он склоняется к моему уху:

— Домой?

Я киваю.

В дом мы заходим по очереди, я на своем пути никого не встречаю и без препятствий вхожу в свою комнату, оставляя дверь открытой. Я почему-то ужасно волнуюсь, пока жду Мирона. То, что было в клубе... Хочу ли я, чтобы сейчас все продолжилось? До самого конца?

Не знаю... Мне страшно.

Но как только Мир входит в комнату, как только я слышу щелчок закрывшейся на замок двери, я сама бросаюсь ему на шею и врезаюсь в его губы своими.

Мир так же жадно отвечает на мой поцелуй, подхватывает руками мои бедра, отрывает мои ноги от пола и через несколько шагов опрокидывает нас на кровать. Его горячие ладони обжигают мою кожу, а поцелуй вновь сбивает дыхание. Сердце стучит неистово, и так же неистово откликается на его зов сердце Мирона. Мы словно вновь отключаемся от всего мира. А вернее, он сужается до нашего смешанного дыхания и горячего ощущения кожи к коже.

И, как гром среди ясного неба, в наш мир врывается стук в дверь.

Мирон мгновенно отстраняется, повернув лицо в сторону звука, а я же очень медленно пытаюсь сообразить, что происходит. Кажется, тело уже почуяло опасность: напряглось, нервы натянулись как струны, но сознание все никак не хочет вынырнуть из омута той сладкой неги, в которой тонуло каких-то тридцать секунд назад.

— Люба, ты еще не спишь?

Папа!

— Видел, как вы с Мироном вернулись. Я хотел... хотел поговорить с тобой.

— Ванна! — шиплю я Мирону, наконец, способная трезво мыслить.

Мирон беззвучно смеется и просто перекатывается по кровати, следом ныряя за нее. Закатываю глаза на его выходку и, наспех причесав волосы пальцами, иду открывать дверь. Ужас, наверное, я сейчас выгляжу не самым лучшим образом!

Открываю дверь и смотрю на начищенные ботинки отца, боясь поднять лицо:

— Еще не сплю.

— Здорово... — делает он шаг вперед, опираясь плечом на косяк. — Но уже ложилась, да? Ты прости, я же так и подумал — свет не горит, значит, сразу легла спать. В общем... Не знаю. Это, скорее всего, не мое дело... — Папа усмехается самому себе: — Глупо и тебя втягивать. Но все же...

Он еще некоторое время молчит, и я невольно поднимаю на него глаза. Папа смотрит в сторону коридора, словно не может решиться задать интересующий его вопрос. При этом он выглядит совсем как мальчишка, и я каким-то образом догадываюсь, о ком пойдет речь. И потому начинаю ощущать тревогу — Мирон тоже услышит этот разговор, а соответственно, еще сильнее уверится в том, что я ему врала. Я и сама не знаю, почему решила с ним спорить. Наверное, хотела оставить чувства папы ему самому.

Тут он словно что-то припоминает, и глаза его на секунду вспыхивают огнем ярости, челюсти сжимаются, но он быстро берет себя в руки и, наконец, выдыхает:

— Скажи, солнышко... Твоя... Эльвира Львовна... Ты не замечала, чтобы она приходила на уроки подавленной? Или следы побоев у нее не видела?

— Что? — пугаюсь я. — Побоев?

— Значит, не видела, — кивает отец самому себе. — В принципе, я так и думал...

— Пап? Но... Но почему ты об этом спрашиваешь?

Он секунду молчит, а затем делает шаг ко мне и целует меня в лоб:

— Переживать не о чем, солнышко. Ложись спать. Прости за беспокойство и спокойной ночи.

И он просто напросто берет и, стремительно развернувшись, уходит! А я даже думать не знаю что!

— Все интереснее и интереснее, — замечает Мирон, и я вздрагиваю от неожиданности.

Затем быстро закрываю дверь и поворачиваюсь к Мирону, виновато опустив плечи и глаза:

— Мир... Мне... мне жаль, что я с тобой спорила сегодня на эту тему. Прости. Просто... мне не хотелось, чтобы мы лезли не в свое дело. Но... Но что значит его вопрос? — поднимаю я глаза.

Мирон пожимает плечами и хлопает ладонью по месту рядом с собой:

— Иди ко мне? — Когда я сажусь, он продолжает: — Рад, что ты не стала настаивать на своем. И ты права, не стоит лезть не в свое дело. Андрей уже, видимо, и так залез. Теперь, что касается событий в клубе... Мне нужно кое-что тебе рассказать.

— Про Марину, — киваю я, вновь ощущая то любопытство, что снедало меня несколько часов назад и о котором впоследствии я напрочь забыла.

— И про нее. И про меня.

Тревога нарастает с каждой секундой, что Мирон молчит. Но я его не тороплю. Держусь, как могу.

— В общем, мой отец снял на нее компромат и теперь шантажирует меня тем, что выложит фото и видео в сеть, если я откажусь участвовать в деле. Я согласился, Лю.

— Что? Как? Какой компромат? — не понимаю я ничего.

— По типу того, что однажды сняли на твою подругу. Я вынужден согласиться. Не могу так подставить Марину, как и всю ее семью.

— Боже...

Сердце лихорадочно стучит, мысли тоже скачут с одного на другое. Сначала Мира называют слабаком, чтобы сыграть на его чувстве собственного достоинства, и когда это не срабатывает, его отец каким-то образом снимает компрометирующий Марину материал, уже рассчитывая сыграть на его чувстве благородства. Так, выходит? Но...

— Мир, расскажи мне, пожалуйста, все-все.

И он рассказывает.

Про то, как Марина напивается, употребляет наркотики и мстит Мирону, переспав с его отцом. Про то, как это все снимают на камеру. Про то, как Мирону предлагают либо стать спасителем подруги, а заодно соучастником преступления, либо остаться чистым, но уничтожить репутацию семьи Остужевых, загубить будущее Марины и ее жизнь в целом, как это когда-то сделали с моей подругой Мартой.

Жизнь циклична, верно? Что-то происходит, чтобы потом повториться вновь.

И нас ставят перед выбором: поступить так же или попытаться этого не допустить.

— Ты не должен идти на поводу у своего отца, Мир, — говорю я твердо.

— И забить на Маринку? — усмехается он, а затем рычит: — Ты не понимаешь, что это мой отец ее использовал? Что часть вины за то, что с ней произошло, висит на мне? Хорош я буду, если закрою на все глаза!

— Но... Мир, наверняка есть выход! — подскакиваю я на ноги. — Ты не должен совершать преступление! Это может плохо сказаться уже на твоем будущем!

— Думаешь, я не понимаю? Не понимаю, чем это может обернуться для всех нас? Но и Марину бросить не могу! Ты будешь выглядеть лицемеркой, Лю, если сделаешь вид, что тебе не лучше прочих известно, как это все скажется на судьбе Марины, какой идиоткой бы она ни была!

— Я и не отрицаю, что хорошо это понимаю! Я прекрасно понимаю! Как и то, что на одном преступлении ничего не закончится! Если они отыскали способ, как на тебя давить, то не откажутся от него и будут шантажировать тебя снова и снова! Мы... — резко перестаю я ходить из стороны в сторону и словно прирастаю к полу. — Мы должны рассказать об этом моему папе.

— Нет, — отрезает Мир.

— Да, Мирон! Он поможет!

— Полагаю, ему и с твой учительницей проблем хватает, — саркастично замечает он. — И если там все настолько серьезно, как я предполагаю, то ему точно не будет дела до сына его жены.