Страница 26 из 52
Из подъезда мы вылетаем пулей и, не сбавляя скорости, несемся к машине.
Ему же нельзя в таком состоянии за руль! Ужас, что мне делать?!
Мирон отпускает мою руку и молча идет к водительской двери. Так же молча садится в машину, снова с силой захлопывая дверцу. Осторожно занимаю свое место следом за ним и так же осторожно смотрю в его сторону. Он сидит с опущенной головой и закрытыми глазами, стиснув пальцами руль, челюсти сжаты — желваки побелели и ходят ходуном.
Мне больно за него и страшно, сердце наполняет горечь, но я даже не представляю, что сказать... Просто как можно тише выпускаю из легких воздух с горьким привкусом переживаний.
Мирон тут же вскидывает голову и смотрит на меня потемневшим взглядом. Я пугаюсь еще сильней, а он, шумно выдохнув, подается всем телом ко мне, обнимает меня руками чуть ниже талии и, придвинув ближе к себе, утыкается лицом мне в бедра. Я замираю. На минуту. Вторую. Его горячее дыхание на моей коже волнует. А затем... затем я решаюсь пальцами зарыться в его волосы на затылке.
Да, наверное, слова сейчас будут совершенно лишними.
Глава 18. Любовь
Постепенно дыхание Мирона выравнивается, плечи расслабляются, а его большой палец в районе моей талии мерно скользит туда-обратно по моей одежде, что заставляет напрячься уже меня. Интересно, он делает это осознанно?
Я продолжаю подушечками пальцев поглаживать кожу его головы, отстраненно отмечая густоту и мягкость волос, и раздумываю над тем, уместно ли будет утолить свое любопытство. Захочет ли он рассказать мне о произошедшем? Или решит, что это не мое дело?
Горечь все еще жжет мою грудь, и я решаюсь:
— Мир...
От звука моего голоса его плечи вновь напрягаются, он замирает и даже дыхание затаивает. Наверное, последнее, чего он сейчас хочет — это обсуждать случившееся. Впрочем, я сглатываю ком страха и все же спрашиваю:
— Из-за чего вы с отцом поругались? Расскажи, пожалуйста.
Мирон тяжело выдыхает, словно опасался именно этого вопроса, и медленно распрямляется. На меня не смотрит, но его лицо выглядит значительно спокойнее, чем было пару минут назад.
— Выкинь из головы все, что только что увидела и услышала, фенек. Подобного больше при тебе не повторится. И, надеюсь, ты помнишь про нашу договоренность? — наконец, смотрит он мне в глаза. И его взгляд... Обжигающий холод, от которого так и хочется зябко поежиться.
— Помню, — тихо выдохнув, отвожу я глаза, не в силах выдерживать его взгляд. — Прости.
— Это ты меня прости, — говорит он быстро и заводит мотор машины.
Всю дорогу до дома мы молчим. Меня терзает неопределенность наших отношений. Тревога засела в груди и мучает мое сердце сомнениями. А еще я, кажется, чувствую обиду. После того, как я поделилась с ним сокровенным, и он поддержал меня, логично ожидать от него того же, верно? И я, в свою очередь, должна была его поддержать. Более того, была готова и хотела. Я и сейчас хочу. Но боюсь негативной реакции — его холодный взгляд словно въелся в сетчатку моих глаз и не дает покоя измученному сердцу.
Мирон все еще погружен в свои наверняка безрадостные мысли, когда мы один за другим выходим из машины перед нашим домом. Безумно хочется ему как-то помочь, облегчить его думы. Только вот это невозможно, если сам человек не желает принимать твою помощь.
Нас встречают папа и Галина. Последняя цепко оглядывает нас обоих подозрительным взглядом, но ничего не говорит, лишь хмыкает, видимо, удовлетворившись осмотром, и возвращается в гостиную. Папа же, напротив, интересуется тем, как прошел наш день и не голодны ли мы.
— Пойду спать, — бросает Мирон, проходя мимо него.
Папа чуть хмурится, смотрит на меня вопросительно-обеспокоено.
— Все хорошо, — заверяю я его, пытаясь улыбаться искренне. — Я тоже не голодна и пойду в свою комнату. Удивительно длинный был день.
— Люб? — останавливает меня папа, аккуратно притягивая к себе. — Помни, что в любое время можешь поделиться со мной тем, что тебя беспокоит, хорошо?
— Хорошо, спасибо, пап.
— Доброй ночи, солнышко, — улыбнувшись, касается он губами моих волос и отпускает меня.
— Спокойной ночи.
Я быстро иду к лестнице и так же быстро поднимаюсь по ступеням. Мирон должен хотя бы знать, что может на меня рассчитывать, вот я и спешу сообщить ему об этом. Как это только что сделал мой отец по отношению ко мне.
Мирон уже поднимается по пролету на третий этаж, когда я, вцепившись пальцами в перила, его окликаю:
— Мир...
Он останавливается и смотрит на меня как-то отстраненно, а я тем временем тихо продолжаю:
— Если... если захочешь поговорить... О чем угодно! — тут же оговариваюсь я. — Я... В общем, знай, что я тебя выслушаю, ладно?
— Очень мило, фенек, — безрадостно усмехается он, продолжая движение наверх. — Но мне не нужен психолог, спасибо.
Кажется, я не ошиблась, когда решила, что этот день будет что-то значить лишь для меня.
Обида мгновенно сжимает горло, я отталкиваюсь от перил и удрученно иду в свою комнату. Не знаю, что за блажь побудила Мирона настоять на нашем свидании, но он совершенно точно не намерен быть со мной откровенным до конца. Впрочем, как и с кем-либо еще. Возможно, он привык решать все свои проблемы самостоятельно? Учитывая, что его собственной матери не было до него дела, как сказала бабушка Люся. Плюс и родного отца, выходит, долгое время не было рядом. А мой папа? Не уверена, что Мирон мог довериться ему полностью. Наверное, он с детства предпочитает уходить в себя, закрываться от тех, кто искренне желает ему добра. Потому что таких людей в его жизни почти не было?
Я принимаю душ, облачаюсь в пижамные шорты и майку из легкой и нежной ткани и спешу к комоду, в ящике которого лежат канцелярские принадлежности. Все нутро звенит от напряжения — так случается, когда мои чувства превращаются в слова. Магия вдохновения. Я не хочу упустить ни единой мысли и поэтому спешу. Открываю блокнот, сворачивая его пополам, подхватываю пальцами карандаш, потому что именно он попадается первым, и падаю пузом на кровать. Закусываю нижнюю губу и, на секунду прикрыв глаза, начинаю заполнять белый лист спешащими куда-то буквами. Обожаю момент рождения песни. Непередаваемые ощущения. Я словно слышу мелодию в голове и легко укладываю на нее слова, которые способны в точности передать мои чувства и мысли. Самое важное, то, что поглощает меня целиком и полностью в данный момент. Оно копилось во мне, возможно, не один день и теперь окончательно сформировалось, приобрело словесную форму.
Так остро, как я сейчас чувствую эту песню, я не ощущала еще ни одну до нее.
Возможно, потому что она полностью посвящена парню, который буквально сводит меня с ума?..
Закончив, я вырываю лист из блокнота и переворачиваюсь на спину, чтобы еще раз перечитать то, что вышло, но отвлекаюсь на неожиданно открывшуюся дверь, на пороге которой стоит... Мирон. Сердце запинается, листок в руках начинает трепетать от того, что у меня дрожат пальцы. Я резко подскакиваю на кровати и вопросительно смотрю на возмутителя моего спокойствия:
— Мир-рон?
— Заметил свет, — объясняет он, закрывая за собой дверь. — А я ведь обещал помочь тебе с поисками твоей подруги. Ты как, спать не собираешься?
— Н-нет, — чуть запинаюсь я, порывисто закладывая листок в блокнот, а затем и захлопывая его. — Проходи. Что нужно? Компьютер?
Я встаю с кровати, убираю блокнот и карандаш в комод и беру со стола ноутбук, Мирон за это время уже успел развалиться на моей кровати, подложив под голову руку и скрестив ноги. Во рту неожиданно пересыхает, когда я вижу полоску оголившейся смуглой кожи между краем его футболки и резинкой домашних штанов. То, как одета я сама, и осознание, что сейчас ночь и мы одни в моей спальне, тоже ужасно смущает.
Беру себя в руки и, сглотнув сухой ком в горле, иду к Мирону, опускаясь на кровать с другого края. Мир, шумно выдохнув, садится, подбирая ноги на манер индусов, и подтягивает к себе компьютер.