Орошенные

Как правило, Ваня никогда не ошибался в выбранном способе передвижения. Ведь иногда можно было достаточно быстро проскочить автомобилем Ярославку, но застрять уже в Москве. Иван всецело полагался на это свое «чудное чутьишко». А посему, разместившись у окна в вагоне электрички, был, в принципе, весьма доволен собою. Ибо вполне вписывался в регламентированное время доставки своего не совсем чистого тела к месту своей не совсем любимой работы.

Поезд тронулся. Еще немного поротозейничал в окно, а когда наскучило, и отвернулся от него, то сразу же увидел ее. Она сидела напротив. Как подобает, молодая и очень красивая. Лет двадцати шести-двадцати восьми, не броско и аккуратно одетая, с туго затянутыми на затылке темными волосами и огромными глядящими сквозь линзы стильных очков карими глазами. Ивана сразу же поразила ее какая-то необычайная светлость. Она как будто бы светилась вся. Как будто каждая ее клеточка истончала благоухающую чистоту. И это отнюдь не лоск, не блеск, и даже не столько внешняя, сколько внутренняя чистота. Невольно вспомнились давешние собственные водные процедуры, и он улыбнулся. Странно. Она улыбнулась тоже. Вроде бы, как ему в ответ. Хотя за все те мгновения, что Ивану довелось ее созерцать, ни разу даже и не соизволила взглянуть в его сторону. Вероятно, подобно Ивану улыбнулась своим же собственным мыслям.

Продолжая улыбаться, прелестница извлекла из сумочки мобильник и с помощью видеокамеры, пользуясь смартфоном, будто зеркалом, посмотрелась в него. После чего, достав косметичку, принялась наводить макияж, поскольку была доселе и вовсе без такового. Ивану нравилось и хотелось наблюдать за этой пикантной процедурой, но он посчитал такое непосредственное наблюдение не совсем для себя приемлемым. Вот если бы незаметно. Исподтишка, так сказать. Тогда совсем другое дело. Можно и «поподглядывать» втихаря. А так в открытую – уж как-то неудобно.

Откинувшись на спинку сиденья, мужчина закрыл глаза, будто намереваясь вздремнуть. Но, странное дело, закрыть-то он их закрыл, а, тем не менее, женщину видел. Она все так же продолжала наносить тушь на ресницы. Покончив же с нею, спрятала в косметичку и извлекла взамен губную помаду. Иван, не понимая, что с ним происходит, и практически уже не веря самому себе, поднес руки к векам, – опущены или нет? – порядок, опущены. Хотя, какой же, спрашивается, это порядок?

Меж тем, в момент, когда он косался руками глаз, незнакомка впервые посмотрела в его сторону и очень мило улыбнулась вновь. На сей раз это была улыбка явно не своим собственным мыслям, а направленная непосредственно ему, Ивану. Он это прямо всей своей кожей ощутил. Выдохнул, опустил руки и, не открывая глаз, продолжил «наблюдение». Девушка, элегантно накрасив губы и убедившись в достаточности макияжа, вернула все раннее извлеченные предметы в сумочку и с выражением удовлетворенности на лице отвернулась к окну.

«Какие аппетитные губки!» – непроизвольно мелькнуло в Ваниной голове. Лишь только об этом подумалось, как она, повернувшись, снимает очки, складывает эти самые «аппетитные» губки в фигурку для поцелуя и медленно тянется к нему. Вот он, одурманенный тонким ароматом парфюма, затаив дыхание, очень-очень близко к себе видит ее огромные глаза. А уже в следующее, неимоверно радостное мгновение блаженно ощущает на щеке горячий, влажный и до невероятности нежный поцелуй. Затем умиленно наблюдает плывущий в обратном направлении слегка приоткрытый рот. И, будучи не в силах бороться с гипнотическим притяжением последнего, устремляется вдогонку, догоняет и, наконец, с наслаждением впивается в него губами.

« … конечная … Ярославский вокзал…», – до бесцеремонности громко рявкнул нудный громкоговоритель. Открыл глаза и обнаружил под собственным носом тыльную сторону собственной же ладони, в которую сам и уткнулся губами. Пассажирки напротив не оказалось. Бросился выискивать взглядом и, как ни странно, нашел. Она стояла вполоборота к нему у двери в тамбур.

«Вот тебе и ночь без снов, – подумалось Ивану, – Зато утром сон – прямо вам нате – в пять дэ-формате».

Вообще утро в целом выдалось действительно неплохим. Хорошая погода, хорошее настроение. Все, – и в метро, и на улице, – с удовольствием ему улыбались. И даже охранник на входе в офис и тот с потаенной улыбкой подмигнул. Войдя же в лифт и увидев свое отражение в зеркале, Иван, наконец, прояснил истинную причину столь веселого настроения окружающих: на щеке издевательски ярко алели «преступные» следы помады, четко очерчивающие ровный контур губ.

2. И снова в электричке

Следует признать, что Иван наш был человеком далеко не глупым, весьма рассудительным, умеющим и любящим проводить анализ. Чтобы в случае необходимости суметь-таки докопаться до истины. Да-да, именно так, до истины. До своей, конечно же. Он понимал субъективность любого собственного суждения и порою при разности взглядов в ином обществе даже и не особо стремился его отстаивать или, тем более, навязывать кому-либо. Однако, даже признавая всю ее субъективность, тем не менее, придерживался всегда именно своей точки зрения. И мог подкорректировать последнюю лишь только после цепочки, опять же, собственных рассуждений, пусть даже и основанных на чьих-то весьма весомых контраргументах.

Но, странное дело, как в случае с плавающим глазом, так и после эпизода с помадой на щеке Иван принял произошедшее за данность и не стремился подвергнуть его более глубокому анализу. Ведь большинство ежеминутно текущих вокруг нас событий мы так и воспринимаем, акцентируя внимание лишь на тех моментах, которые считаем нужным «обмозговать». Остальные же оседают в ячейках памяти, откуда некоторые из них в последствии порою извлекаются для дальнейших мыслительных манипуляций, а оставшиеся со временем чаще всего за ненадобностью просто удаляются. Таким самым образом и указанные выше эпизоды заняли соответствующие ячейки в ожидании своей дальнейшей участи. Впрочем, ждать пришлось не так уж и долго.

Пару недель спустя, Иван, как и тогда, отправился на работу общественным транспортом и, конечно же, не прогадал. Но вечером, возвращаясь домой на электричке, должен был все-таки признать, что не один он оказался таким умным. Народу в поезде набралось столь много, что он даже не стал протискиваться внутрь вагона, а, расположившись у дверей, противоположных входным, остался стоять в тамбуре, который впоследствии, впрочем, также изрядно набился пассажирами.

Поезд отправился в путь, а Иван, вставив в уши наушники, погрузился в мир музыки, к которой, признаем, был очень даже не равнодушен. После подобного погружения его обычно ничто абсолютно из происходящего вокруг уже не интересовало. Так случилось и на сей раз. Правда, продолжалось ровно до тех самых пор, пока не закончился альбом выбранного им исполнителя. В паузе, покуда определялся следующий, внимание Вани неожиданно привлекла нечаянно добравшаяся до сознания фраза:

– Ну, ты же знаешь, что я никогда не ошибаюсь при выборе транспорта. Сегодня абсолютно бессмысленно было ехать машиной.

Заинтересовавшись, Иван, чтобы четче слышать глубокий грудной женский голос, извлек из ушей наушники – которые правильнее было бы называть по их функционалу скорее «вушниками» – одновременно переводя взгляд на обладательницу столь притягательного речевого тембра.

– Да-да. Конечно. Я уже минут через двадцать буду в Пушкино, – заканчивала она разговор по мобильному телефону, – Не переживай, мама.

Возможно Иван ее и не узнал бы вовсе. Поскольку она оказалась ниже, чем в прошлый раз, – очевидно из-за отсутствия теперь высоких каблуков, – длинные волосы ее были распушены и имели, вполне вероятно, даже несколько иной оттенок, – хотя точно утверждать этого он не стал бы. И вообще: джинсы, незатейливая кофточка, неброский макияж. А потом еще этот голос. Тогда же ведь она не проронила ни единого слова. А посему никакой ассоциативной привязки при звучании ее речи к их прошлой встрече не должно было появиться. Теперь же ему казалось, что голос этот не мог бы даже и принадлежать той, прошлой. Очки. Именно они оказались теми же, что и в прошлый раз: комбинированного, бордового с черным цвета. Он узнал их первыми. Затем уж глаза. Следом задумчивым взглядом описал очертания щедро пожалованного природой внушительного дамского барельефа, запомнившегося, надо признать, ему не менее примечательных очков.