Сердце отравителя

Перед внутренним взором вспышками пронеслись картинки, впечатанные в память с предсмертной ясностью. Эти же пальцы, до побеления сжимающие копье, родное лицо, искаженное яростью и болью. И ужас, сменяющий злость с моим последним вздохом. Или не было этого? Может, мне просто хотелось за секунду до смерти увидеть в его глазах что-то кроме остервенелой жажды расплаты?  Может, он не пожалел ни капли и перешагнул мое тело с полной уверенностью в своем праве?

Осознав, что пялюсь преступно долго, я отвернулась и заставила себя вновь взяться за еду, ставшую теперь уже совсем невкусной. Или это ком в горле мешает нормально глотать?

Сколько прошло лет? Не так много, раз признаки увядания еще не исказили до неузнаваемости знакомые черты. И все же, даже несмотря на полумрак и неверный отсвет мерцающих свечей, на его лице угадывалась печать времени.

Глупо, безрассудно, бессмысленно — но я все же рискнула и, выждав, когда внимание всех посетителей на краткий момент переключится на удачно ввалившегося в трактир пьяницу, пересела на два стола ближе, спиной к Огню. Так, чтобы нас разделяло не более полутора метров.

— …конечно же, подписал, но крови мне выпил столько, что уже и поездка эта не нужна, лишь бы пожить спокойно дали. — Собеседник Огня вещал пьяным и почти плаксивым голосом, с каждым словом все больше подаваясь вперед и вынуждая моего бывшего друга в конечном счете чуть отпрянуть.

— Зато две недели не увидишь свой разлюбезный выводок. — Даже голос стал ниже и приобрел почти зловещую хрипотцу. Холодом продрало вдоль спины от одного только этого звука. Столько всего сразу вспомнилось, столько заболело. И не вся эта боль была горькой, какую-то хотелось продлить, потому что она не только болела, но и грела. Ведь не всегда между нами была ненависть, не всегда.

— Да вот не знаю, радоваться мне за себя или за них, — хохотнул счастливый обладатель двухнедельного отгула. — И благостно на душе от мысли, что их не увижу, и скребет мысль, что больно уж этим упырям малолетним много радости от моего отсутствия.

— Не переживай, радость их продлится ровно до того момента, как они узнают, что им поставят дополнительные занятия со мной. — Огонь тихо прыснул, а я, хоть и сидела спиной, почти что увидела, как пляшут в темных глазах бесенята, знакомые по годам, когда мы сами были «малолетними упырями» и радовались отбытию очередного зловредного преподавателя. — А может, и дежурства. Ты же знаешь, как они «любят» патрули, особенно те, где по четыре часа в дозоре торчать без права отлучиться.

— Ну, значит, мое сердце спокойно.

Я выдохнула. Реальность медленно вращалась вокруг хрупкой оси знакомого голоса и останавливаться не собиралась. Но другой реальности все равно не было, как и смысла переживать по этому поводу.

Что ж… значит, ты теперь преподаватель. Смешно. Вспыльчивый и яркий, яростный, словно лесной пожар, меньше всего ты был похож на того, кто сумеет усмирить собственное пламя до ядовитого преподавательского тления. М-да…

Вовремя поймав на себе становящийся подозрительным взгляд трактирщика, махнула ему рукой и жестом велела повторно наполнить кружку кошмарным пойлом. И правда забылась, человек, слишком долго тоскующий один над пустой посудой, вызывает вопросы. То ли дело сидеть и медленно потягивать дрянное месиво из немытой кружки.

Огонь с собутыльником тем временем переключились на маловнятное поношение рабочего процесса, а я не без удивления осознала, с какой жадностью вслушиваюсь в эти глупости. Просто потому, что можно уткнуться в стол и, слушая мерное ворчание, на одно мгновение представить, что все как раньше. Что мы там, в беззаботных годах учебы. До того, как на обветренной коже залегли тени подкрадывающихся морщин, до того, как вместо преподавателей он стал ворчать на студентов. До того, как он меня убил.

Глава 4

Приличные посетители трактира давно поужинали и разошлись кто по номерам, кто по домам. А я все сидела, прислушиваясь к разговору двух мужчин за соседним столиком, и один за другим заказывала кувшины с пивом. Хмель меня вообще никогда не брал, а вот в сортир мне бегать теперь всю ночь, не меньше. Но колени так дрожали, что я не решалась встать и уйти.

Сидела. Слушала. Вспоминала. И пыталась понять, куда же меня занесло. Сколько прошло лет? Что с остальными моими друзьями? Бывшими друзьями.

И самое главное… самое главное. Что с Ильяном?

Воспоминание окатило словно кипятком. Что стало с этим мальчишкой? Я смогу узнать, правда же? Правда? Может быть, даже встретить его снова…

Эта мысль отозвалась звоном в ушах, я даже перестала слышать все другие звуки и голос Огня. Хочу я снова встретить злого гения, ради которого решила умереть? Потеряла друзей и семью?

Он должен был выжить. Слишком упрямый, слишком сильный и умный, хотя и дурак. Я должна его найти.

Стоп. Должна? Зачем?

Зачем мне снова видеть его? Чтобы опять умереть? Сомневаюсь, что с тех пор Серебряный Голос хоть чуть изменил свое отношение к жизни, к людям и ко мне. Повзрослел, поумнел? Возможно. Но мне что с того?

Кроме болезненно-жгучего желания убедиться, что он просто жив, что он сумел пройти по краю обрыва и что-то понял — никаких других причин нет.

— Эй, трактирщик! — Голос Огня выдернул меня из мыслей резко и больно. — Давай еще вина и счет! И пошли девку, пусть покажет мой номер. Вино туда сразу неси!

Ого. Это ж сколько ты выпил? И все мало? Нет, хорошее вино Огонь всегда любил, ценил и употреблял. Но не в таких же количествах. И что скажет Лу?

Бывший друг и брат тем временем тяжело поднимался по лестнице на галерею, ведущую к номерам, и даже почти не шатался. Но именно почти. А если вспомнить, что раньше хмель его вообще не брал, только поднимал настроение и слегка сбивал прицел, то…

Что же с тобой случилось за эти годы, друг мой? Да, я помню, что ты стал врагом. Но это ничего не значит.

Ладно, пора и мне отдохнуть. Точнее, сначала кое-что важное сделать, а потом отдохнуть. Если это не мое прошлое, то и не мое тело. А чье? Умница-разумница, я даже в лужу посмотреться не догадалась, не то что в зеркало.

Номер я взяла хотя и приличный, но не настолько богатый, чтобы в нем было настоящее стеклянное зеркало. Мутная бронзовая дощечка над умывальником — все, чем можно располагать. Чтобы разглядеть свое отражение, сначала придется ее оттереть. Или даже начистить. Впрочем, это нетрудно.

Всего через десять минут из бронзовой глубины на меня глянула… не я. Да, это лицо очень похоже на мое. Просто на удивление похоже. Почти как сестра-близнец. Но оно другое.

Я всегда была пацанкой и никогда — красивой. Смуглая на фоне белокожих кузин, худая, как палка, плечи шире попы, с резковатыми мальчишечьими чертами лица и жидким хвостиком черных волос, который и отчекрыжила при первой же возможности после побега. Именно поэтому мне не стоило особого труда притвориться парнем при поступлении в академию.

А эта девочка была другой. Такой, какой я втайне, в самой глубокой тайне от самой себя однажды пожелала стать только для одного человека. Удивительно, те же черты лица, но чуть мягче, губы чуть пухлее, длиннее ресницы, не такие густые брови, нежная кожа — и вот в отражении уже по-настоящему красивая девушка. А еще у нее есть грудь. Небольшая, аккуратная, но есть! Это только я, находясь в помрачении рассудка от свалившейся на голову новой жизни, могла не заметить такие особенности на собственном теле. А другие очень даже видят, наверняка.

И фигура у нее гораздо женственнее — не тощая щепка, а вполне обозначенная талия и чуть округлые бедра. М-да… Почему наши желания всегда исполняются вот так — через задницу или еще чего похуже?

Кто она вообще, эта девочка, в чьем теле я оказалась спустя много лет после собственной смерти? Как это произошло, почему? Куда делась настоящая хозяйка? Нет ответа. И главное… почему у нее есть крылья моего аватара, если даже у меня самой их больше быть не должно, ведь они сгорели в пламени ритуала?