Плацдарм

Саша привык к тому, что иногда судьба совершает резкие повороты. В шестнадцать лет он крупно поссорился с отцом и завербовался в строительную контору, работавшую в Монголии. Два года он помогал развивать в братской стране общество всеобщего равенства, а затем вернулся в Москву, вдохновленной перспективой принять участие в строительстве лучшего в мире метро. Целый год в составе комсомольского отряда Саша махал киркой, вгрызаясь в переменчивый московский грунт, накачав мышцы так, что мог легко подтянуться на перекладине раз двадцать — а то и больше, под настроение. По вечерам усталым комсомольцам читали лекции в доме культуры железнодорожника. Большинство из слушателей откровенно дремали — но только не Саша. Именно там он услышал о Циолковском и его теории межпланетных путешествий. Теория эта поразила его. Неужели это возможно — выйти за пределы атмосферы, увидеть нашу планету со стороны? И еще дальше — посетить другие миры, удаленные от нашего на такие расстояния, которые и представить-то нельзя? Зачитав до дыр брошюру «Космическая ракета: Опытная подготовка», Саша уперся в формулу Циолковского, по которой можно было вычислить предельную скорость ракеты. Он понимал, как ее использовать, но откуда она взялась? Взяв за жабры очередного лектора, Саша выяснил — чтобы понимать это, нужно изучать физику. Комсорг отряда, видя, что для метрополитена один из лучших его работников потерян навсегда, со вздохом написал ему характеристику, с которой Саша поступил на физфак МГУ. Недостаток знаний Саша компенсировал упорным трудом, так что к пятому курсу он опережал многих из тех, кто на старте выглядел куда перспективнее. Профессор Громов, читавший курс по физике космических лучей, обратил внимание на трудолюбивого студента и предложил ему сделать диплом у него, а затем, после успешной защиты, взял в аспирантуру.

А потом началась война.

Саша мог бы воспользоваться бронью, но не стал. Его призвали в войска связи, где он налаживал работу радиостанций — долгое время в армии предпочитали работать по старинке, по телеграфу, так что специалистов не хватало. Физфак тем временем увезли в эвакуацию, в Ашхабад. В 1943 Сашу неожиданно отозвали из армии и вернули в аспирантуру, к профессору Громову — для решения оборонных задач требовались квалифицированные кадры. Физфак в то время работал в Свердловске, а в Москву вернулся только в сорок пятом. Война близилась к концу, и Саша с нетерпения предвкушал то время, когда сможет заняться любимой темой — космосом и космическими путешествиями. Казалось, до Луны и Марса подать рукой — надо только постараться! Правда, профессор Громов считал иначе, но он не спешил гасить энтузиазм своего ученика.

Эти воспоминания о переломных моментах жизни промелькнули перед мысленным взором, пока Саша собирался. Что с собой взять, кроме документов? Судя по каменному лицу офицера, тот не собирался давать консультации. Открыв сундук — память о детстве в деревне, где все ценное хранили именно там, да и спали на них, — Саша вытащил «Краткий физико-технический справочник», чистую тетрадь, два простых карандаша, складной нож и сложил все эти богатства в полевую сумку, оставшуюся у него с армейских времен.

— Я готов, — сказал он.

— Документы не забыл? — спросил офицер.

— Никак нет, — по-армейски ответил Саша. Почему-то ему показалось, что нужно снова привыкать к службе.

Интуиция его не подвела.

Во дворе у подъезда стоял легковой ГАЗ с хорошо знакомым по концу тридцатых черным силуэтом. Офицер сел на место рядом с водителем, Саше приказали сесть на заднее сиденье. Поеду, как король, мелькнула мысль. Страха не было. Саша глянул в окошко — показалось, что кое-где смотрят из-за занавесок.

Офицер продиктовал адрес — это был дом, в котором жил профессор Громов. Если что, сядем вместе, подумал Саша. Ехать пришлось недолго. Становилось светлее, и первые рассветные лучи заблестели в окнах домов.

Профессору дали на сборы больше, чем Саше — минут десять. Кроме того, у него был с собой чемодан. Выйдя из машины, водитель взял чемодан у Громова и поместил его за заднее сиденье.

— Не знаете, куда мы едем, Александр Николаевич? — спросил Саша, когда автомобиль тронулся.

— На Лубянку, — буркнул тот, не моргнув глазом и невозмутимо добавил: — сам скоро все узнаешь.

Профессор не ошибся. Вскоре газик, полукругом обогнув памятник Дзержинскому, подъехал к главному входу. Все, кроме водителя, вышли. Офицер, открыв тяжелые двери, велел следовать за ним. Дежурный, взяв документы, внимательно их изучил, а затем по телефону сообщил имена прибывших. Получив ответ, дежурный вернул документы и сделал знак проходить. По широкой лестнице они поднялись на третий этаж и подошли к двери кабинета. Офицер, открыв ее, пригласил прибывших войти.

Это был кабинет с высокими, в два этажа, потолками, окна которого выходили на Лубянскую площадь. Значительную часть кабинета занимал огромный Т — образный стол. Стулья, расставленные по обеим сторонам широкой «ножки» стола, были почти все заняты. Возле каждого места на столе стояла табличка с фамилией и инициалами приглашенного, а также его должностью. Все надписи были сделаны от руки — видимо, отпечатать не успели. На Сашиной табличке значилось «помощ. проф. Громова А.Н.» Саша успел заметить, что среди приглашенных было не меньше трех академиков и два главных конструктора. Ни одного из них Саша в лицо не знал. В обществе, настолько богатом на всякие регалии, он еще никогда не был.

Кресло под портретами Сталина и Дзержинского пустовало, и Саша догадывался, кто его займет. Прошло немного времени, двери открылись, и в кабинет вошел невысокий полноватый человек в темном костюме с галстуком. Человек, поблескивая пенсне, проследовал к креслу, на ходу сдержанно здороваясь со знакомыми. Усевшись, он поздоровался теперь уже со всеми, и кратко сообщил, что это совещание вызвано чрезвычайными событиями, произошедшими в последние два дня на западе Германии. Затем он предоставил слово докладчику.

Представившись генералом Синицыным, докладчик кратко сообщил, что около Рабенберга произошло серьезное боестолкновение с группой немецких войск, включая батальон сверхтяжелых танков «Маус». До момента боестолкновения ни наша, ни американская разведка не сообщали о возможности сосредоточения сколько-нибудь значительной группировки вермахта в этом районе. Далее, во время боестолкновения наблюдались аномальные атмосферные явления с локальным понижением температуры воздуха вплоть до отрицательных значений, а также образованием устойчивого смерча. Такого рода явления никогда ранее здесь не наблюдались. И, наконец, поступили отрывочные сведения о научных экспериментах, проводившихся недалеко от района боестолкновения. Цель этих экспериментов не установлена, однако доподлинно известно, что американская сторона проявляет к ним повышенный интерес. Возможно, некоторые ученые, принимавшие участие в эксперименте, захвачены американцами.

— У вас все? — спросил главный.

Генерал Синицын подтвердил.

Главный вышел из-за стола и прошелся вдоль окон. Глядя на Дзержинского, человек в пенсне негромко, но веско сказал:

— Товарищ Синицын изложил три основных события. Это бой, погода и научные эксперименты. Думаю, эти три события связаны.

Главный сделал паузу, будто ожидая возражений, но таковых не последовало. Затем он продолжил:

— Мною создана специальная группа под руководством товарища Синицына, все присутствующие в нее включены. Цель группы — установить, как именно связаны эти события, а также сделать прогноз, как они будут развиваться дальше. Часть группы сегодня вылетит на место, в Германию, часть останется здесь.

Взглянув на часы, главный добавил:

— Товарищи, у вас есть не более двух часов, чтобы распределить роли в этой необычной и сложной работе. Пожалуйста, приступайте.

После этих слов главный, поблескивая пенсне, покинул кабинет. Присутствующие немного ожили. Генерал Синицын встал.

— Времени у нас очень мало, товарищи, — сказал он. — Не будем его терять.