Страница 83 из 98
Он отстранился и подождал вдоха, может быть двух, прежде чем прижаться легким поцелуем к моему рту.
Тогда я поняла то, чего он не мог знать. Однажды мы с Шесть поцелуемся в последний раз. Он не будет знать этого тогда, но я буду знать. Это было неизбежно. Это было наше будущее. Я делаю беспорядок, а Шесть его убирает.
Я находила иронию в том, что Шесть пытался исправить меня, исправить ту часть меня, которая насильно удалила боль из моего тела. Порезы заживут, как всегда. Но воспоминание о том, как он смотрел на меня, когда нашел меня в крови, и боль, которую я видела в его глазах, была глубже, чем моя собственная — это то, что я никогда не забуду.
ГЛАВА 30
23 декабря 2008 года
Год спустя
Анонимные Алкоголики были сущим адом.
Я не любила делиться, но Шесть долгое время настаивал на том, чтобы я пошла на собрание АА. После очередного промаха, менее масштабного, чем последний эпический рецидив в нашей прихожей, я, наконец, согласилась.
Мы с Шесть и так были на зыбкой почве, хотя оба чувствовали тягу друг к другу так же сильно, как и в момент нашей первой встречи. Что-то изменилось в ту ночь, когда он нашел меня. Что-то, что мы оба несли в себе по-своему. Для меня это было то, о чем я постоянно думала. Шесть, с другой стороны, ходил вокруг этого на цыпочках. Как будто боялся спровоцировать это каким-то незначительным замечанием. Я скучала по тому, какими мы были до того, как я все испортила. Я скучала по Шесть, который смотрел на меня с любовью, а не с беспокойством.
И потому что он настоял, я пошла к Анонимным Алкоголикам. Я слушала истории, которые слышала сотни раз до этого, от сотни разных людей. Каждый раз, когда подходила моя очередь, я говорила:
— Спасибо, я пас.
Я не хотела рассказывать свою историю. Я просто хотела перестать чувствовать столько всего сразу.
Пока дождь барабанил по окнам снаружи подвала, где мы проводили наши встречи, мне была предоставлена отсрочка.
Ведущий наших встреч раздавал ручки и бумагу, готовясь к дискуссии.
Чувствуя, как ко мне подкрадывается одиночество, я взяла ручку и прижала ее к запястью, упираясь кончиком в один из неровных шрамов на коже.
Я представляла, как ручка пронзает плоть, представляла, как кровь стекает по моим запястьям, когда я надавливала, все сильнее и сильнее, ожидая, что кожа поддастся.
Чья-то рука накрыла мою, сжимая.
— Ты хочешь использовать эту ручку, чтобы причинить себе боль.
Я подняла голову и посмотрела в сострадательные глаза, ожидая его осуждения.
— Это будет больно всего минуту, — сказала я. Я снова посмотрела на свое запястье. — А потом я почувствую облегчение. — Я огляделась вокруг, но никто больше не обращал на нас внимания.
Недолго колеблясь, он взял мою руку и поднес ее к бумаге, лежащей у меня на коленях.
— Вот. Пиши.
Я покачала головой и сопротивлялась, желая отдернуть руку. Я не была писательницей. Я все еще не могла назвать себя художницей.
— Пиши то, что твой голос не может сказать.
Это заставило меня вспомнить о моих картинах.
— Как тебя зовут?
Я облизала сухие губы.
— Мира.
Он мягко улыбнулся и протянул руку, чтобы пожать мою.
— Добро пожаловать, Мира. Я Коди.
Когда я вошла в дверь нашего дома тем вечером, я была вооружена блокнотами и ручками. Я бросила их на журнальный столик и плюхнулась рядом с Шесть на диван.
— Что это? — спросил он, глядя на разноцветные блокноты и ручки. Я почти поняла, о чем он подумал: Импульсивная Мира покупает кучу случайного дерьма.
— Я решила отдохнуть от живописи и попрактиковаться в рисовании, — сказала я, не говоря ему всей правды. — Что это?
Он повернул голову обратно к бумагам, которые просматривал.
— Работа.
Я не был идиоткой. Я взглянула на бумаги, когда села. В них было имя Лидии. Я отогнала ревность, которая тогда бурлила, отогнала ее подальше от своих мыслей. Я не могла ревновать к призраку.
Но это было легче сказать, чем сделать.
— Ты все еще любишь меня?
Шесть повернул ко мне голову, на его лице отразилось удивление.
— Конечно.
— По шкале от одного до десяти?
Он задумался на мгновение.
— Восемь.
Это была не девятка и уж точно не десятка, но и не четверка, которую я когда-то ему дала. А учитывая все то дерьмо, через которое я заставила его пройти, это было практически чудо, что он вообще меня любил.
— Ты любил Лидию на восьмерку?
Он отложил бумаги в сторону.
— Я не думаю, что ты действительно хочешь говорить об этом.
Я и не хотела.
— Ты думал, что однажды женишься на ней. — Для меня, в моем понимании, это означало, что он любил ее на десять.
— Да… — Он сузил глаза. Линия между его глазами стала глубже, так привыкшая образовываться в моем присутствии.
— Я просто думаю, что для того, чтобы любить кого-то настолько, чтобы захотеть жениться на нем, нужно быть довольно высоко на шкале любви.
— Я не хочу говорить об этом. — Он сделал паузу. — О Лидии.
Я не могла давить на него в этом вопросе.
— Хорошо.
Я взяла блокнот и нарисовала губы. Губы Шесть. Я бросила несколько взглядов, чтобы убедиться в правильности изгибов, но я знала эти губы.
Сбоку от его губ я написала слова, которые чувствовала.
Ты целуешь меня губами, которые любили другую,
И говоришь мне слова, которые ты уже говорил раньше,
И я позволяю себе на мгновение притвориться, что ты — не сумма твоих воспоминаний.
Я говорю себе эту ложь, чтобы тебе не пришлось.
Я думала об этих словах весь оставшийся день. Это было именно то, что я чувствовала. О Шесть, о Лидии, о наших отношениях. И еще долго после захода солнца я рисовала.
Коди был прав. Мне нужно было это, нужно было, чтобы кто-то увидел, что внутри меня есть голос, голос, который я душила, чтобы игнорировать десятки других голосов в моей голове, которые требовали, чтобы я прислушалась.
ГЛАВА 31
24 декабря 2009 года
Год спустя
Эта дата отпечаталась в моем мозгу как лучшее Рождество, которое мы когда-либо проводили вместе. Это было Рождество, которое я позже решила запомнить, Рождество, когда все было хорошо и правильно, когда любовь к Шесть не была пугающей или страшной.
Он повел меня в ресторан, где была наша первая работа.
— Это не яичница с беконом, — сказала я, откусывая лобстера и потягивая воду.
— Всегда есть завтра, — ответил он, его глаза потеплели при свете свечи.
И я поняла, что мне это нужно; мне нужно было обещание, что завтрашний день еще впереди. Что это не наш конец. Столько раз я отталкивала его, а потом возвращала обратно, и впервые все было сбалансировано не только в моей жизни, но и в моей голове.
Во многом это было благодаря живописи, благодаря тому, что у меня была отдушина для всего, что я не могла сказать. И отчасти благодаря Шесть, который стал меньше работать за пределами штата, чтобы быть со мной.
Я все еще нуждалась в Шесть, и я знала, что он будет нужен мне всегда. И я смирилась с тем, что, возможно, я тоже нужна ему, даже если это было сделано для того, чтобы заглушить чувство вины за то, что он не спас первую женщину, которую полюбил за много лет до меня. Может быть, я была заменой Лидии. Но если так, то, возможно, я могла бы стать чем-то большим.
Это был наш цикл. Я все порчу. Шесть исправляет. Снова и снова мы катались на этой карусели. Для нас это было привычно. У моих промахов был свой сезон, и мы вернулись в сезон нормальной жизни.
После ужина Шесть взял меня с собой на прогулку к воде. Было холодно и почти безлюдно из-за позднего часа, но Шесть снял свою куртку и притянул меня к своей груди, крепко прижимая мое тело к своему, пока он накрывал меня курткой спереди.
Луна отражалась от волн, и мир в этот момент был абсолютно неподвижен. Это был покой.