Моя (чужая) жена

Губы мамы начинают дрожать, она подсаживается с другой стороны, берет меня за руку и с чувством выдает:

— Доченька, прости нас, пожалуйста!

Мои брови взлетают чуть ли не до уровня роста волос. Я многое ожидала услышать, но точно не это.

— Я… — громко сглатываю.

— Мы очень перед тобой виноваты, родная, ­— жалобно тянет мама. — Прости, что не поверили, что так отреагировали. Ну как нам было сразу поверить в то, что Маша на такое способна?! Мы решили, что это какая-то глупая, дурная шутка. Или что ты перепутала ее с кем-то другим.

— Мама! — восклицаю я. — Разве я стала бы обвинять Машу, если бы не была уверена? Ты думаешь, мне было легко, что ли? Да я места себе не находила, когда их увидела. Из меня будто часть души вырвали без наркоза! Конечно, я тоже хотела верить в чудо. Что вот-вот проснусь, а это все лишь страшный сон!

И только спустя пару секунд до меня наконец доходит: они что, мне верят?

С сомнением смотрю на отца, снова на маму.

— Вы мне верите? — недоверчиво спрашиваю.

Я думала, они будут отстаивать Машу с пеной у рта, обвинять во всем меня, Игоря. Да кого угодно, только не сестру. Может, даже попросят отдать Маше Игоря, раз уж такое дело.

Сижу и лишь оторопело хлопаю ресницами, все никак не могу поверить в происходящее.

— Верим, дочка, — кладет руку мне на плечо папа. — Мы поговорили и с Машей, и с Игорем. Машу пришлось поискать, она не брала трубку и только вчера вышла на связь. Мы не хотели усугублять ситуацию, пока не поговорим с каждым. Хотели разобраться во всем.

Он морщится, трясет головой и отворачивается. Я успеваю заметить, как увлажняются его глаза, и он глухо произносит:

— Это мы виноваты, Катюш. Это все мы.

— В смысле? Не вы ведь подкладывали Машу под Игоря, — повышаю тон я и стихаю, замечая, как поджимает губы мама.

Она тяжело вздыхает, сводит брови к переносице.

— Нет, мы виноваты. Это мы не заметили, какой стала Маша. Мы недоглядели. Все ей разрешали, верили безоговорочно, продолжали считать ее нашей маленькой девочкой, и вот…

Мама всхлипывает, опуская голову.

— Мам… — Я сжимаю ее руку своей ладонью.

— Ты нас простишь, дочка? — Мама вскидывает на меня полный надежды и слез взгляд. — Если не захочешь, мы поймем. Мы сами, считай, своими руками тебя выпроводили. Попросили уйти в тот момент, когда ты нуждалась в нас больше всего. Не были рядом, не поддержали. Мне так жаль, моя девочка…

И такая у мамы тоска в голосе, такое отчаяние, что я не выдерживаю, всхлипываю, ощущая, как по щекам бегут соленые слезы.

— Мамочка, — бросаюсь в ее объятия и даю волю слезам.

Чувствую, как сзади меня обнимает отец, и впервые за долгое время чувствую невероятное облегчение. Они со мной, они мне верят! Пусть с опозданием, но признали свою ошибку. Разве я могу их не простить? Они ведь мои родители, в конце-то концов.

Мы сидим так какое-то время, потом мама отстраняется, смотрит мне прямо в глаза, шепчет:

— Я пойму, если ты больше никогда не захочешь общаться с Машей, дочка.

Я отчаянно мотаю головой, подтверждая ее слова:

— Не захочу! Я видеть ее не могу, мам, и не проси.

Слышу, как вздыхает отец.

— Кать, — печалится мама, — только она тоже наш ребенок. Пусть непутевый, эгоистичный и оступившийся, но ребенок. Мы не можем ее бросить. Вы обе в нас нуждаетесь, пусть и по-разному.

Я молчу. Пытаюсь представить, как поступила бы сама в такой ситуации, если бы у Саши была сестра. В итоге со скрипом признаю, что так же.

— Дочь, есть еще кое-что, — добавляет мама.

— Что?

— Игорь действительно не виноват, он сказал тебе правду. Маша его шантажировала. Она, оказывается, уже давно в него тайно влюблена и завидовала тебе.

— Мам, ну как это не виноват? Когда он с ней там…в нашей квартире… Это не было похоже на принуждение! Вот ни разу! — всплескиваю руками я. — И как они смеялись над моей эсэмэской, я тоже помню.

— Какой эсэмэской? — переглядываются родители.

Рассказываю, как все было, как увидела их в первый раз.

— Игорь не стал бы смеяться над твоим признанием в любви, — твердо заявляет мама. — Он тут у нас такой потухший был, дочь, с ума сходил от горя и боли, метался по комнате, точь-в-точь как раненый зверь. Я в первый раз видела его в таком состоянии. Уверена, это ошибка. Ты просто подумай, не рушь все в одночасье. Он тебя любит. И ты его тоже, разве не так?

Ох, не знаю. Еще пару недель назад у меня бы и сомнений не было, а сейчас… Боль и жгучая обида затмили все остальное.

— И о Саше подумай. Она любит отца, наверняка скучает.

— Скучает, — со вздохом признаю я.

— Вот видишь. Вы ведь были так счастливы, не дай зависти сестры все испортить. Она больше не посмеет лезть в ваши отношения, вообще не покажется вам на глаза, мы проследим. И вот еще что… Ты прости меня за те слова о внучке, пожалуйста. Я ничего такого не имела в виду, ты ведь знаешь, как я люблю Сашулю.

— Знаю, мам.

— Катюнь, — прокашливается отец, — ты это… Правда, не горячись с разводом. Если бы мы не были уверены, что Игорь сильно раскаивается, что сожалеет и сильно тебя любит, даже не стали бы заводить этот разговор. Но такими чувствами не разбрасываются, нечасто люди любят друг друга так сильно. И ты любишь, только пока в тебе говорит сильная обида. Дай себе время, не руби с плеча.

Ага, Игорь так сильно любит, что не нашел смелости прийти ко мне с самого начала и все рассказать. Хороша любовь!

Кроме этого, есть ведь и еще один момент, немаловажный.

Спешу уточнить:

— Так что насчет Маши? Она как раз вчера должна была идти к гинекологу. Что ей сказали?

Глава 20. Засада

Катя

— Нет! — с криком подрываюсь на диване я.

Сердце колотится, лоб покрыт испариной. Часы на руке бесстрастно показывают полшестого утра.

Замираю, вслушиваясь в тишину, — не разбудила ли Сашу?

Вроде тихо. Фух.

Приснится же такое… Я была в квартире Игоря. Беременная, месяце этак на пятом. Вдруг звонок в дверь, открываю, а там Игорь с Машей. У нее пузо и вовсе лезет на лоб.

— Заходи, — подталкивает муж сестру, обращается ко мне: — Катя, теперь Маша будет жить с нами.

Я в шоке пячусь обратно в зал. А там в кресле, с газетой в руках, сидит папа. Посередине комнаты ломящийся от блюд стол, вокруг которого суетится мама, с улыбкой приглашает нас:

— Проходите, дорогие, пора обедать. Катя, ну что ты встала, принеси подушку для сестры, у нее болит спина.

И я в ужасе просыпаюсь. Руки сами собой тянутся к животу, хотя я прекрасно понимаю, что не беременна.

Ох уж эти игры подсознания.

Впрочем, чего я ожидала после того, как родители вчера, синхронно опустив взгляды в пол, выдали:

— Маша беременна.

Потом затараторили наперебой, что все возьмут на себя, что ребенок ни в чем не виноват, и они не могут заставлять Машу делать аборт, ведь она планирует оставить ребенка.

И вообще, они хотят устроить Машин переезд в другой город, где она сможет начать новую жизнь. Мол, Игорю не нужно признавать ребенка, общаться и так далее.

Ну как не нужно? Отвалит денег, и до свидания? Как будто, блин, сестра сама его заделала, без его участия!

Я сидела в таком шоке, словно пригвожденная к дивану, что просто беззвучно хлопала ртом, как рыба, выброшенная на берег. Все пыталась хоть как-то уложить в голове ту ересь, что они несли. Только вот эта ересь укладываться никак не желала.

Как, ну как после всего, что произошло, они могут уговаривать меня остаться с Игорем?

Ну, допустим, все действительно было так: Маша его опоила, затащила в постель, а потом шантажировала. Допустим, я ошиблась, и смеялись они не над моим сообщением. Но там, в машине, Игорь сам поцеловал Машу. Сколько таких поцелуев было? Подозреваю, немало. И в нашей квартире никто никого не уговаривал, случилось то, чего оба явно хотели.

И вообще, подумаешь, зять спал с обеими дочерьми, эка невидаль. Так, что ли?!