Ты мне никто

- Что?

- Если бы её вот так, - кивает на мою малышку, - какие-то уроды… Ты бы стоял в стороне?

Она неожиданно взрывается.

- А ничего, что он сам был уродом, который меня прессовал? И вообще…Мне ехать надо, меня ждут дома…Мать, и брат.

- А отец не ждёт? – хрен знает зачем спрашиваю.

- У меня нет отца, ты сам знаешь. – и смотрит так… А я вдупляю, что в очередной раз сморозил хрень…

Обнимаю за талию, пытаясь в глаза заглянуть, уворачивается.

- Со мной поедешь, отвезу.

- Я на такси.

Пытается вырваться, а у меня уже терпение на исходе, оттаскиваю её в дальний угол, зажимаю.

- Не надо, Стас.

- Надо.

- Пусти…

- Не могу. Пожалуйста. Просто… останься.

- Зачем?

- Останься со мной. Ты мне нужна.

- Зачем? Ты сам сказал, что я… я грязь…Зачем тебе грязь?

Молчу. Не могу ничего сказать, голову опускаю.

Больно. Сердце опять на максималках, и в венах что-то жаркое несется с ревом. Так хочу поцеловать её, что губы болят.

Товий договаривается, чтобы Тор остался, я обещаю, что привезу ему завтра вещи. Мы с Сэл можем ехать.

Быстро идем к машине, она рвёт ручку двери, как только я снимаю с сигнализации, чёрт, понимаю, что притупил, но успеваю прижать Синеглазку к двери.

- Подожди.

- Не надо. Пожалуйста.

- Прости.

- Не надо…

Её голос тише, глуше, чувствую, как дрожит.

- Синеглазка моя…

Молчит, всхлипывает, потом поворачивается резко, колотит крохотными кулачками по груди, плечам, рукам, слезы градом, и причитает, как ребенок.

- Как ты мог, как ты мог, как ты мог? Предатель! Как же ты мог? Ты же обещал, говорил, ты… ты…

- Люблю тебя, слышишь? Люблю…

Прижимаю, руки не блокирую, позволяя наносить удары, которые становятся все слабее. Папа минут и она обмякает в моих руках, повисая, всхлипывая.

- Мне так страшно. Она же не умрёт?

- Она в лучшей клинике города. Молодая, сильная. Если бы все было совсем плохо дядя бы сказал. Но… по его виду ясно – больше пугал нас.

- Правда? Нет, скажи, это правда?

- Конечно, малыш. Всё с Леркой будет хорошо…

- Он так её любит… - в голосе столько грусти.

- А я? Разве я не так? – спрашиваю, и тут же сам себя ругаю. Не так. Совсем не так.

Я облажался дико. И простит ли она меня – кто знает?

Я бы… я бы, может, и не простил…

- Поедем домой, мама волнуется. И… твой отец тоже.

- Ты сказала, что ты со мной?

Молчит, в сторону отвернулась.

- Можешь просто высадить меня у ворот, если не хочешь видеть…

- А если хочу?

Взмах ресниц и меня топит в океане лазури.

- Стас… ты…

- Что?

- Не играй со мной, пожалуйста. Это… очень больно.

Грудь раздирает от её слов. На дно тянет. Дышать не могу, словно легкие схлопнулись. Беру её лицо в ладони, и…

- Не надо… пожалуйста…

Глава 50

Не надо… Не надо! Надо! Боже мой, как же мне НАДО!

Всхлипываю, сама вперед подаваясь, на цыпочки встаю, балансирую, прижимаясь, цепляясь за него, ищу губами губы любимые такие, родные. Хочется спрятаться в них, закрыться, зарыться, навсегда. От всего сбежать в его поцелуи. От всех проблем, от всех бед.

Целую. Нет, не целую. Просто прижимаюсь губами и всхлипываю. Слезы обжигают замерзшие щеки. Его ладони согревают немного.

Больно… Больно от страха, что всё это снова в никуда. Что потом он опять придумает себе войну, а я останусь брошенная, в пыли, в грязи…

Но я не могу его оттолкнуть. Не сейчас, когда у меня начинается дикий отходняк от пережитого страха.

Я реально испугалась за Леру. Очень.

И я понимаю, что я тоже виновата. Конечно. Я могла бы раньше поднять шум, сбежать от них. Да, наверное, но…

То, чем пригрозила Миронова, это… Я ведь знаю, что Коршун скрывает, что мы с ним теперь сводные. Это же так называется или нет? Я не уверена. Может и так. Это не существенно.

Знаю, что раз он не говорит никому, значит для него это важно.

Поцелуй не долгий, но очень жадный, я почти падаю в его объятия.

- Холодно, малыш, Давай-ка в машину.

- Да… - киваю, шепчу. Трясёт меня.

Не могу остановиться. Может стоило у его дяди попросить что-то, хоть валерьянки, или что там пьют для успокоения?

- Замерзла?

- Нет.

Он усаживает меня на заднее сидение, сам тоже забирается туда же. Машина уже заведена, прогрета.

- Ты что? Мы… Нам надо ехать…

- Надо. Поедем. Дай мне… дай мне пару минут, ладно?

Обнимает, прижимая меня, стискивая. Тянет на колени к себе.

- Синеглазка моя…

Не целует, просто держит меня в руках. Я чувствую, как его сердце колотится, гулко и очень быстро. Даже страшно.

- Сэл… я… Чёрт… не знаю, с чего начать. Но я… Хочу, чтобы ты знала. Я дико, адово, люто сожалею. Обо всем. О своем поведении. О том, что сделал. О том, что говорил.

Всхлипываю снова.

- Я был… очень сильно не прав. Не имел права тебя… Обижать…Предавать. Поступил как… как мразь! Если бы ты знала, как я сожалею!

Обнимаю в ответ, сначала робко, потом сильнее вжимаюсь в его грудь, вдыхаю любимый, знакомый аромат.

Мой Коршун… мой…

- Селена… Синеглазка моя. Ты… если ты не простишь, я пойму. Я… я понимаю, что ты сейчас в таком состоянии, тебе сложно. Но я надеюсь… очень сильно надеюсь, что ты, что я смогу всё исправить.

Может я не права, но в эту минуту так хочется ему верить!

Верить и простить. Всё простить! Абсолютно!

Я ведь… Я ведь тоже понимаю.

Даже… даже беседовала с Богиней, обсуждала нашу историю.

Богиня, конечно, весьма категорично заявила, что Стас чудак на букву «м», что мужчина так не поступает, и так далее и тому подобное. Да. Но при этом сама же тут же сказала, что мужчинам свойственно совершать большие ошибки. Иногда фатальные ошибки.

- Горячку порют, а потом расхлебывают всю жизнь. Мужчины! А наша женская сила в том, чтобы понять и простить. Доля наша такая. Понимать. И прощать…

Я понимаю. И прощаю.

Только бы вернуть его того, летнего, его улыбку, его руки, губы, взгляды. То, что он шептал мне на ушко… Как обещал меня любить. Как рассказывал о том, что сделает, когда будет можно…

Я ведь знаю, что он уже… ну, в общем, не мальчик. Но меня он тогда берег. И сейчас, думаю, тоже будет беречь…

Но даже если и нет…

Ох, Боже, о чём я только думаю! О другом надо…

Сейчас надо.

Ведь наши дела семейные еще не закончены!

Вспоминаю то, что так нагло шипела мне Миронова. Снова дрожь пробирает.

- Что ты, малыш?

- Она зн -знает, знает про т-тебя и м-меня, - шепчу, чуть заикаясь, - про то, ч-что я живу в ва-вашем доме, что моя м-мать с твоим па…папой.

Стас чуть отстраняется и мне сразу холодно, жмусь к нему, а он опять берет лицо в ладони, в глаза смотрит.

- Миронова?

- Да. Она уг…угрожала, что…

- Вот же тварь… Малыш, тихо, тихо… Не бойся. Ну… что нам теперь? Да и вообще. Я не то, чтобы скрывал…

- Ты же никому не говорил, да? Даже Тору?

Молчит, голову опускает. Вздыхает.

- Я… я считал, это зашквар дикий. Ну… батя меня, получается кинул.

- Он не кидал…

- Погоди, не перебивай. Дико меня всё это выбесило. Просто жесть. Трэш полный. Я же… я же всегда его любил больше. Ну, чем мать. Ну… как-то так выходило. Батя ближе. Роднее что ли… Я с детства на него равнялся. Он был примером. И отличным таким примером. Нет, я понимаю, он… ну… знаешь, трудно в принципе быть чиновником и честным. Богатым и честным. Но я знаю, что для него слово честь не пустой звук. Он себя ценит. Однозначно. И я ценил…

Он говорит, а я смотрю на него, любуюсь. Думаю, опять как тогда…Что любить такого парня – это очень здорово. Даже… даже если любовь несчастливая. Но ведь у нас так не будет? У нас теперь всё будет хорошо, правда?

Так хочется в это верить!

- Когда он сказал, что мы не его семья у меня… просто планка упала. Перед глазами кровавое марево. И я понимал, что Глеб, его сын, что, в общем, да, наверное, всё нормально. Так и должно быть. Он просто не так выразился, грубовато сказал, но… А потом мать подхватила, добавила, ну и… И потом, её стало жалко. Я же видел все эти годы, ну, когда соображать начал, что она… Ей хочется быть для него на первом месте, нравиться ему, соответствовать. Она старалась. Всегда. Во всем.