Жена (не) подарок

— Что такое? — поинтересовался я.

— Давай зайдем, а? — Она потянула меня за собой.

— Давай.

Что я, самоубийца, что ли, спорить с беременной девушкой, у которой так загорелись глаза?

И началось... Мила заливисто хохотала, примеряя одну шляпку за другой, дурачилась, строила серьезные мины, а седовласый усатый продавец будто и не возражал, наоборот, приносил все новые и новые головные уборы.

Мила даже на меня умудрилась примерить несколько кепок. Отказываться от одной из них не стал — шляпу забыл дома. Да, на улице октябрь, но солнце все равно припекало. Первые две недели октября тут как раз считались бархатным сезоном, так что нам повезло: вода все еще теплая, а воздух — уже не настолько горяч, как летом.

Я сидел на предложенном продавцом пуфике и наблюдал за Милой. Она вообще здесь словно стала другой. Более расслабленной и живой, что ли. И открытой. Заставляла меня терзаться догадками: что это — она настоящая или опять какая-то маска? Надолго ли это?

И то ли Мила сама, то ли энергия этого места действовали на меня волшебным образом: выпускать ее из объятий решительно не хотелось. Я и не выпускал. Зачем отказывать себе в удовольствии, так?

— Я все! — дернула меня за рукав она и захлопала ресничками, держа в руках сразу четыре шляпы.

Четыре так четыре.

— Упакуйте, пожалуйста, — обратился я к продавцу на английском.

Через пять минут мы уже двигались к парку.

И я ничуть не пожалел, что мы оставили его напоследок.

Буйство красок, оглушительная тишина, прерываемая только трелями птиц, и... полное умиротворение. Даже редкие мысли и те текли лениво и неспешно.

Мы присели на лавочку, и Мила положила голову мне на плечо. Я молча ее обнял, откинувшись на спинку скамейки, и задрал голову, рассматривая плывущие по небу небольшие облака.

Вдруг Мила встрепенулась, куда-то уставившись.

Я проследил за ее взглядом и увидел продавца с тележкой. Сахарная вата. Розовая, голубая, белая... Понятия не имею, как это можно любить. Приторное липкое нечто.

— Вату хочешь, что ли? — изогнул бровь я.

— Угу, — кивнула Мила и робко улыбнулась.

— Сейчас принесу. Тебе какую?

— Розовую.

Вскоре Мила с наслаждением уплетала сладкое лакомство и жмурилась от восторга, облизывая пальцы.

— Не думал, что ты так ее любишь, — удивленно произнес я.

— О, ты не понимаешь... это... это... м-м...

Мила запнулась, будто размышляя, продолжать или нет, но потом все же решилась:

— Ты же знаешь, я росла в детдоме.

Я кивнул.

— Зато ты точно не знаешь, что это такое, когда у тебя нет ничего своего. Спонсоры привезли игрушки? Это на всех. Даже если подарили лично тебе. А чаще новые игрушки воспитатели и вовсе забирали домой. Мол, все равно сломаете, бездари, вот, держите что попроще. Подарили шоколадку? Будь добр, раздели на всех: жмотничать некрасиво.

Мила выкинула палочку от ваты в урну, снова села на лавочку, тяжело вздохнула и продолжила:

— То же самое касалось и одежды, ты не мог выбирать. Да даже наедине сам с собой толком не мог побыть. Я часто дралась за какую-нибудь вещь — так хотелось ну хоть что-нибудь свое, личное... И вот однажды одна из женщин-спонсоров вывезла нас всех в огромный парк. Под присмотром, разумеется. Чего там только не было! И лошадки, и колесо обозрения, и американские горки.

Мила начала активно жестикулировать, в красках описывая то воспоминание.

— А потом, ты только представь себе, — горячо воскликнула она, — та милая дама купила каждому, я подчеркиваю, каждому из нас по сахарной вате! Мне досталась розовая.

Она вдруг оборвала рассказ и опустила голову.

Я молча ждал, пока она решит продолжить — понял, что торопить не стоит.

Вскоре Мила всхлипнула и украдкой вытерла влажные глаза.

— Я ела ее и плакала. Плакала от счастья, веришь? Впервые в жизни мне ни с кем не надо было делиться, ни с кем! Вся эта вата была только моя. Личная! Честно, мне очень хотелось ее обнять, прижать к себе, присвоить окончательно. Я, конечно же, понимала, что так делать нельзя. Но палочку от ваты хранила еще долго, пока ее не выкинула новая уборщица, решив, что это мусор. О, я тогда неделю рыдала навзрыд.

Мила не смотрела на меня, видимо, боялась моей реакции или что я отреагирую как-нибудь не так. Стало нестерпимо жаль ту маленькую хрупкую девчонку, которой она была.

Да, она права: я понятия не имел, через что проходят дети-детдомовцы. И это — обычная сахарная вата — ее лучшее воспоминание. Что же тогда записано в плохие? Насколько сильной нужно быть, чтобы не сломаться там, не скатиться в пропасть? И еще сильнее, чтобы так смело и честно об этом рассказать.

Я придвинулся ближе и крепко ее обнял, поцеловал ее пахнущие шампунем волосы.

— Спасибо, что поделилась.

— Пожалуйста. Наверное, именно поэтому, — усмехнулась Мила, — я такая жуткая собственница. Ни за что не прощу измену.

Не надо было быть провидцем, чтобы почувствовать за ее смешком боль. Меня взяло зло: какой же Ремезов редкостный придурок, ведь изменял ей ни с кем попало, а с лучшей подругой. Она же наверняка делилась с ним своими ценностями и взглядами на жизнь.

Ценностями... Я замер, сглотнув возникший в горле ком. Это что же получается? Она только что искренне поделилась со мной сокровенным? Как и вчера, когда рассказывала, какой видит семью. И позавчера, когда делилась идеями приснившихся ей нарядов.

Я немного отстранился и правой рукой легонько приподнял ее подбородок, заставив смотреть себе в глаза. Не знаю, что хотел там увидеть. Наверное, бегающий взгляд или хоть толику вранья и скрытности. Но в ее глубоких серо-голубых глазах — глазах, которые уже стали мне дороги, — увидел лишь собственное сомневающееся отражение.

По ходу, я все-таки кретин.

*Hermosаи*bella (исп.)— красавица; красивая, хорошенькая.

Глава 54

«Мила, Олег уехал из страны, ты можешь быть спокойна».

Эти слова Артура мягким маслом разливались внутри, словно смазывали заевший механизм, из-за которого я частенько сжималась, порой незаметно даже для самой себя. Зато заметно для Артура.

До этого мне постоянно казалось, что бывший нападет из-за угла в тот самый момент, когда буду меньше всего этого ожидать.

А теперь... о, это сладкое слово «свобода». Не поймешь, что оно значит, пока не ощутишь на собственном опыте.

За этими сладкими размышлениями меня и застала Аля среди рядов в магазине одежды для беременных.

— Александра Михайловна! — нахмурила брови я, и та замерла, будто уткнувшись в невидимую стену. О да, я называла ее полным именем в моменты крайнего возмущения. Вот как сейчас, например.

— Что? — округлила глаза она и даже сделала небольшой шаг назад.

— Ты время видела? У тебя совесть есть? Я уже час тебе дозвониться не могу, скоро булькать буду — столько чая выдула, пока тебя ждала!

— Я не виновата, — вздернула подбородок Алька и в сердцах замахала руками: — Какой-то баран на машине чуть не посадил меня на капот. Красный сигнал светофора, видите ли, не заметил, торопился очень. Права купил, а ездить не купил.

Она заметила проскользнувшую в моих глазах тревогу.

— Да не, я в порядке, правда, просто испугалась. Ну что, ты уже выбрала наряды?

Аля постучала пальцем по губам, словно задумавшись.

— Хм... Даже не знаю, что тебе подойдет. Чехол для шарика?

И захихикала.

— Вот зараза! — Я шутливо замахнулась на нее сумкой, а потом любовно погладила свой круглый живот. — Через неделю, кстати, узнаем, кто у нас. Артур говорит, ему все равно, а я чувствую, будет ему наследник.

— Поздравляю! — Подруга в мгновение ока оказалась рядом и крепко меня обняла. — Ты сама-то как, рада мальчишке или принцессу хотела?

— Мне все равно, — улыбнулась я. — Даже лучше, если первый будет мальчик.

— Первый? — Алька подняла бровь. — Так что, у вас с Арчи все более  чем нормально, раз ты тут уже о втором помышляешь?