Разгадай меня

Стаса нет довольно долго. Я не так, чтобы слежу, но да, записываю в свой блокнотик, сколько он отсутствует для отдела кадров. Может они его выставят? Но он появляется ещё более радостным, чем был, когда плевался в меня бумажками. И это не к добру.

Час глухого молчания только подначивает меня нервничать. Что за тихие игрища? Что за безмолвное давление?

От нервов начинаю постукивать ножкой под столом. Такую же дробь отбивают пальцы мужчины напротив по столу. Все, я на обед!

Пытаюсь дозвониться до Рижского и просто прекратить эту пытку, но он не поднимает. Очевидно, он по самые уши в производственных проблемах. А я тут занимаюсь черте чем, черте с кем!

Может, отправить смс?

Открываю Вотсап и зависаю на первых буквах. А что писать-то? "Я забыла тебе сказать, Стас мой бывший"? "Увольняй к чертям психа напротив, он крадёт мои нервные клетки"? "Если ты не поторопишься, сегодня вечером придется копать большую яму"?

Черт. Мой дурацкий сарказм ни фига не помогает в таких критических ситуациях!

Чтобы я не написала — вопросов не избежать. Закрываю мессенджер и втыкаю вилку в полуживой салат на тарелке. Есть вообще не хочется. Говорю же, ненависть и любовь — чувствуется одинаково. Потеря аппетита, бессонница, нервы.

Гадство!

Спустя полчаса нехотя возвращаюсь на рабочее место. Может, вернуться к плану "Пикачу"? Идея шандарахнуть Григорьева до полного обнуления, как никогда, кажется мне привлекательной.

Особенно, когда я вижу перед собой огромный букет белых гербер.

Половину стола занимает красивая шляпная коробка с пышным пучком великолепных цветов. Они элегантно перевязаны розовой ленточкой и выглядят настолько потрясающе, что я сначала теряю дар речи. А потом меня затапливает ярость такой силы, что перед глазами пляшут красные пятна.

Гневно разворачиваюсь на пятках к объекту моего неудержимого гнева. Он смотрит на меня взглядом победителя. Словно только что взял олимпийскую высоту в прыжках с шестом. Без шеста.

— Какого. Хрена?! — выдавливаю слова по одному, отчаянно пытаясь не захлебнуться собственным ядом.

— Твои любимые, Агги, я помню, — осторожно отвечает он, вставая. Улыбочка слетает с лица, чует, удод, что где-то подвох.

— Это НЕ мои любимые цветы. А Варины! Какой же ты… уууу!!! — топаю ногами, чувствуя приближающуюся истерику.

Уберите детей от экрана, спрячьте все острые предметы, сейчас будет бойня.

— Тебе вообще все равно — я или она, да? Мы взаимозаменяемы???

— Я перепутал, Агги, с кем не бывает, — он выставляет ладони вперёд, как опытный оперативник, призывающий сдаться преступника.

— Я убью тебя, — произношу обманчиво тихо, аккумулируя силы для битвы.

Кажется, это одна из тех низких частот, по которой собаки чувствуют — здесь бомба.

Стягиваю огромный букет со стола — тяжеленный зараза — замахиваюсь двумя руками и опускаю его на спину убегающего Стаса.

Он сдавленно шипит и пригибается, очевидно от боли. Давая мне отличный шанс зарядить ему этим веником по мордасам. Как давно я об этом мечтала!

Даже не знала, что во мне живёт такая злость!

Прикладываю его по лицу герберами, они рассыпаются оторванными листьями и белоснежными лепестками на пол, создавая идеальную картину того, как будет выглядеть его могила, клянусь! С коробки капает вода, Стас подскальзывается на мелкой лужице и летит на пол. Я не сдерживаюсь и метелю его значительно оскудневшим букетом по лицу, груди и даже рукам, которыми он трусливо прикрывается. Прими бой, как мужчина, Григорьев!

— Ты совершенно не умеешь прощать! — кричит он, сбрасывая с себя то, что осталось от цветов.

— Зато я, — удар. — Отлично, — удар. — Умею, — удар. — Копать!

Удар, удар, удар. В руках остается одна лишь розовая коробочка, да одиноко торчащий из нее стебель.

— Не хочешь полюбоваться небом химкинского леса? Могу устроить ночную экскурсию, лопату только захвачу!

Замахиваюсь в последний раз, швыряю в него коробкой, подскальзываюсь на мокрой плитке и лечу следом за коробом прямо на Стаса.

Он болезненно охает, когда я упираюсь коленом ему в пах, а я, когда над головой раздается громоподобное:

— Что здесь происходит?!

Зараза.

Глава 35. Тили-тили тесто

Агния

Я вспотела.

Раскрасневшаяся, запыхавшаяся пытаюсь встать со Стаса, но тот, мерзавец, обхватывает меня своими лапищами и прижимает к себе. Я распластываюсь на нем, утыкаясь лицом в мужское плечо. Засранец.

Аккумулирую силы, упираюсь в пол руками и перемещаю колено чуть вверх, повторно прижимая его причиндалы с садистским удовольствием. Он сдавленно стонет и ослабевает хватку. Я тут же вскакиваю на ноги, откидываю челку с лица, поправляю блузку. Блин, верхние пуговицы расстегнулись, делая ситуацию еще более неоднозначной.

Так и хочется пнуть Григорьева по шарам ещё разочек!

Представляю, что за картина предстала перед невольными зрителями. Особенно печально, что одним из свидетелей стала Света, не скрывающая мерзкой улыбочки.

— Вот пижоны! — причитает уборщица, сжимая в руках швабру. — Что натворили! Такие цветы, и всё на пол!

Стас, кряхтя, поднимается на ноги, становится позади меня и приобнимает меня за плечи. Смертник. Откушу же по локоть!

— Небольшие разногласия влюбленных, вы уж простите. Мы сами уберем.

Выхватывает из рук уборщицы швабру и начинает мести пол. Елена Валентиновна, женщина по жизни хмурая, расплывается в улыбке.

— Понимаю, — подмигивает она мне. — Дело такое.

И только я хочу открыть рот, чтобы спустить на землю всех участников этого нелепого фарса, как свой свисток открывает Света.

— Елена Валентиновна вынесите пока мусор из кабинета директора.

Габаритная женщина кивает и скрывается в кабинете Рижского. Я с яростью смотрю на блондинку, которая явно заявилась не просто так.

— Специально ее сюда привела?

— Услышала шум, поняла, что без уборки не обойтись. Что же ты так с женишком?

— Он мне не женишок, — рявкаю в ответ.

— Пока, — хмыкает сзади Стас.

— Заткнись, Григорьев. Просто заткнись себе во благо.

Отхожу к столу, сметаю со стола опавшие с гербер лепестки прямо на только что подметенный участок. Мелкая мстя языкастому паршивцу.

Света тихо ретируется. Пронырливая жучка, точно знает, когда лучше валить.

Григорьев тем временем заметает авангардное искусство в виде павших цветов в совок и спускает их в мусорную корзину. Сверху летит измятая шляпная коробка, в которой так красиво были упакованы герберы.

— Прости, — звучит тихое и… черт, у меня слуховые галлюцинации? Или я и правда слышу искренность.

— За что именно ты просишь прощения? — выдыхаю я, поднимая взгляд на бывшего лучшего друга.

Он стоит с другого края стола, сжимая метлу, и выглядит почти комично. Почти.

— За время.

Настенные часы тикают в моей голове, отмеряя каждую не сказанную им букву.

— За время… — тихо повторяю я.

— Которое я потерял. Я же знал, что ты та самая. Всегда знал, — большим пальцем он прочесывает правую бровь и продолжает. — Но из-за собственной глупости, эгоизма, максимализма… Так тупо просрал.

Стас находит мою руку на столе и мягко не сжимает.

— Можно я… Агги, пожалуйста, давай поговорим.

— У нас новый уборщик? А где тетя Лена? — врывается в наши интимные переглядки надменный фотограф, тот самый, что назвал меня "не фонтан".

Я судорожно вырываю руку из лап бывшего и прячу ее под столом. Кажется, кожа на ладони горит от не прошеного прикосновения, распространяя жар тревоги и неправильности по телу. Что за яд на его коже, что от одного прикосновения мне чуть не отшибло память и разум?

— Она в кабинете Алексея Викторовича, — отчего-то охрипшим голосом отвечаю я. — Убирает.

— Без своего главного орудия? — насмешливо изгибает брови фотограф и снова косится на Стаса с метлой в руках.